Когда опускается ночь - Уилки Коллинз

это был Монбран, у него на плече, насколько нам известно, стояло бы клеймо осужденного — две буквы TF, «Travaux Forces», «принудительные работы». После тщательнейшего обследования с применением и механических, и химических средств, которыми мы пользуемся в подобных обстоятельствах, не было обнаружено ни малейших следов клейма. Едва было сделано это поразительное открытие, я решил наложить эмбарго на весь тираж гаврской газеты «Journal» за прошлую неделю, который предполагалось направить английскому распространителю в Лондон. В субботу (в то утро, когда газета вышла в свет) я приехал в Гавр и успел как раз вовремя, чтобы осуществить свой замысел. Я пробыл там довольно долго, поскольку должен был телеграфировать своему парижскому начальству, а затем поспешил сюда. Должно быть, мои намерения вам очевидны…

Он мог бы сказать еще многое, только мисс Уэлвин больше ничего не слышала.

Очнувшись, она прежде всего ощутила, как в лицо ей брызгают водой. Затем увидела, что все окна в комнате широко распахнуты, чтобы ей было легче дышать, и, кроме них с агентом, здесь по-прежнему никого нет. Поначалу она была словно оглушена и не сразу вспомнила, кто он, но вскоре он освежил в ее памяти всю цепочку ужасных событий, которые привели его сюда, извинившись, что не позвал никого на помощь, когда она лишилась чувств. По словам агента, в отсутствие Франваля было крайне важно не позволить никому в доме заподозрить ничего необычного. Затем, дав мисс Уэлвин минуту-другую, чтобы собраться с немногими оставшимися силами, агент пообещал больше ничего не говорить о том страшном расследовании, которым вынужден заниматься по долгу службы, дабы не усугублять ее страданий: сейчас он оставит ее ненадолго, чтобы она успела прийти в себя и подумать, как лучше всего поступить с баронессой в нынешних ужасных обстоятельствах, а затем, часов в восемь-девять, вернется, не привлекая лишнего внимания, и тогда уже исполнит любые указания мисс Уэлвин и обеспечит им с сестрой помощь и защиту, если таковые потребуются. Затем агент поклонился и бесшумно покинул комнату.

Оставшись одна, мисс Уэлвин несколько ужасных минут просидела беспомощно и безмолвно — и сердце, и разум, и тело у нее словно оцепенели, — а затем непостижимое шестое чувство (думать она не могла) настойчиво подсказало ей, что эти страшные новости следует скрывать от сестры как можно дольше. Она бросилась наверх, в гостиную Розамунды, и прокричала из-за двери (показываться сестре на глаза она побоялась), что приходили от законников покойного отца по какому-то запутанному делу и сейчас ей придется надолго запереться у себя и написать по этому поводу несколько длинных писем. Очутившись у себя, она не ощущала течения времени и не чувствовала ничего, кроме безосновательной беспомощной надежды, что французская полиция совершила чудовищную ошибку и это вот-вот выяснится, пока вскоре после заката не услышала шум дождя. Стук капель и дуновение свежести словно пробудили ее от мучительного, беспокойного сна. К ней вернулась способность рассуждать, и тут же сердце ее затрепетало и заколотилось от всепоглощающего ужаса — ведь она представила себе, как воспримет это известие Розамунда, и в ее памяти пробудились горестные картины давнего прошлого — дня смерти матери и прощального обета, который Ида дала у ее одра. Она разрыдалась и все не могла остановиться, — казалось, этот припадок разорвет ее на части. Тут сквозь собственный плач она услышала топот конских копыт во дворе и поняла, что муж Розамунды вернулся.

Ида намочила платок в холодной воде, промокнула глаза, вышла из комнаты и тут же поспешила к сестре.

К счастью, в старомодной спальне, которую занимала Розамунда, уже воцарился полумрак. Не успели сестры сказать друг другу и двух слов, как вошел Франваль. Он был в полнейшем бешенстве, сказал, что дожидался прибытия почты, пропавшей газеты там не оказалось, он промок до костей, теперь у него вот-вот начнется жар, поскольку он, похоже, подхватил сильную простуду. Жена в тревоге предложила какие-то простые лекарства. Он грубо оборвал ее: мол, ему нужно только одно лекарство — поскорее лечь в постель, и, не сказав больше ни слова, оставил их. Розамунда поднесла платок к глазам и шепнула сестре: «До чего же он переменился!» — после чего умолкла. Они тихо просидели так полчаса или больше. После этого Розамунда в порыве любви и всепрощения отправилась проведать мужа. Вернувшись, она сказала, что он лег и погрузился в глубокий, тяжелый сон, и с надеждой предположила, что наутро он проснется совершенно здоровым. Через несколько минут часы пробили девять, и Ида услышала на лестнице шаги слуги. Она сразу поняла, с чем он явился, и вышла навстречу. Предчувствие не обмануло ее: полицейский агент был уже здесь и ожидал ее внизу.

Едва завидев ее, агент спросил, сообщила ли она обо всем сестре и готов ли у нее план действий; а получив отрицательный ответ на оба вопроса, уточнил, вернулся ли «барон». Ида ответила, что да, что он устал, нездоров и озабочен и отправился спать. Агент взволнованным шепотом спросил, уверена ли она, что он спит, и один ли он в постели, и, удостоверившись, что это так, потребовал немедленно провести его наверх, в спальню хозяина дома.

Ида боялась снова упасть в обморок и одновременно ощущала страх и отвращение, которые она не могла ни выразить словами, ни объяснить самой себе. Агент сказал, что, если она запретит ему воспользоваться этим неожиданным случаем, ее щепетильность может привести к трагедии. Ведь «барон» на самом деле преступник Монбран, напомнил он, и в интересах общества и правосудия его следует разоблачить любыми средствами; если же это не он, если и в самом деле произошла немыслимая ошибка, что ж, тогда следует немедленно установить истину, как агент и предлагает, ведь тогда подозреваемый будет полностью оправдан и при этом даже не узнает, что его в чем-то подозревали. Последний довод убедил мисс Уэлвин. К ней вернулась прежняя безосновательная, призрачная надежда, которую она ощутила недавно, когда заперлась у себя в комнате: вдруг французские власти все же докажут, что это ошибка? И она покорилась и вместе с агентом поднялась наверх.

Мисс Уэлвин указала на нужную дверь, и агент взял у нее подсвечник и бесшумно отворил ее, а затем, оставив распахнутой, вошел в спальню.

Ида заглянула в дверь — страх придал ей лихорадочного любопытства. Франваль лежал на боку спиной к двери и крепко спал. Агент тихонько поставил подсвечник на низкий прикроватный столик между дверью и постелью, тихонько сдвинул одеяло со спины спящего, затем взял со столика ножницы и очень осторожно и медленно начал разрезать