Не говори никому - Млада Рябинина

не встречал настолько себялюбивых женщин. Ты уважаешь себя, свои желания, при этом принося неприятности другим. Думаешь, с этим нормальные люди умеют мириться? Да от таких отворачиваются.

Из-под бровей гляжу на него, съеживаюсь, будто маленькую девочку отчитывают, поджимая губы.

— Тебе не хватало хорошего пинка от родителей, если твой эгоизм хуже маразматика.

Мужчина холодно прожигает во мне дыру, сложив руки на груди. Но смиренно недовольный взгляд начинает разглаживаться по мере изменения моих эмоций: от злого до отчужденно болезненного. Он затронул самую неприятную часть моей биографии.

Никому не удавалось раньше зацепить за столь бесценную, но значимую для меня, тему. Как бы я не относилась к своим настоящим родителям, меня раздражало, если о них упоминали при знакомстве, ставили в почет и уважение при подкатах, цепляли за живое во время ссор. После их предательства я не могла взрослым верить как раньше: сторонилась любого доброжелательного отношения, подолгу молчала, смеясь с их непонимающих взоров на меня, вела неблагоразумно.

Конечно, пару раз все же старалась опустить прошлое, ведь на нем не построишь будущее, но все сказывалось не очень положительным. Девочки-завистницы строили козни за моей спиной, убеждали, что такую меня, замарашку и с характером, никто не полюбит. Про одну приятную молодую пару рассказали, мол, они будут меня бить, что у них есть свои дети и надо мной будут издеваться. К ним выходить я не хотела, меня психолог притащила, а вела я себя грубо и бестактно, за что потом стало стыдно. Если бы они пришли еще раз, я бы точно к ним пошла, но они не пришли.

Чуть позже хотела забрать пара в возрасте, которая жила в другом городе, и мне по секрету поведала соседка, что она была в их семье и там пропали деньги, а вина свалилась на нее. Уверили, что и со мной так будет, я снова смогу оказаться в детдоме, только уже в другом. Написала отказ, как бы они не переубеждали меня, я была непреклонна.

Зато укрепляло стены в мною простроенном, изолированном здании от надежды когда-то обрести семью.

До тех пор, пока я не выпустилась и не встретилась лично с настоящими родителями. Все могло бы быть по-другому, если бы не твердила себе, что каждый человек способен охладеть к своему ребенку. Одиночество стало моей прерогативой до встречи с теми, кто стали мне дороже родителей.

А Семен…заново напомнил, через что я прошла свой путь. Он рос в семье, мог с кем-то душевно делиться впечатлениями, мнениями, а не с опаской глядеть на остальных детей, между которыми пробегала в который раз черная кошка.

Зависть и эгоизм сделали нас уязвимыми.

Семен тяжело дышал, опустил руки вдоль тела, не веря в то, что таится за мной. Что видит в моем потускневшем взгляде.

— У меня…не было родителей, ― выплевываю с безразличием. Глаза становятся мокрыми, голова пустой, и только виноватый взгляд помогает мне продолжить уже более бесцветно: ― Они отказались от меня в три года, спустив все на невозможность обеспечить всем необходимым ребенка.

— Катя, я… Если бы ты мне сказала, я не смог бы такое…

— Теперь-то ты знаешь, ― хмыкнула и подтянула колени к груди, обхватив их руками, как в старые-добрые времена, когда требовалось забиться в угол и напомнить себе, ― ни для кого я не важна.

Уставилась во вниз колышущихся штор, про себя напевая знакомую успокаивающую песенку, раскачивалась вперед-назад и позабыла все остальное. Перебранку, страсть, присутствие мужчины рядом, где нахожусь и кем являюсь. Я ненадолго ухожу в себя на подобии детей, имеющие врожденный аутизм, ― с отрешенностью и сверхторможенностью к окружающей среде. Я вижу силуэт постороннего, но его как бы нет. Есть одна музыка в моей голове и восприятие своего внутреннего мира.

Меня укладывают на постель (не знаю, как это поняла), через притупившиеся рецепторы принимается легкое вздрагивание от прикосновения с холодной тканью, мягкости теплых рук, дотягивающиеся до меня слабым сигналом. Я тут. Где тут? Со мной.

Требуется много времени мне вернуть весы в строй, выровнять их чаши, а как только спадает первая белая пленка, я не удерживаюсь. Слезы градом осыпают мои щеки, жгут их и убегают вниз. Окончательно разрушив все стены, я лицом зарываюсь в подушку, наплевав на чистоту белья, выгружая наружу всю усталость за последние месяцы. Они льются и льются. В какой-то момент задыхаюсь от постоянных гортанных рыданий, голову неумолимо таранит острый нож.

А ощутив рядом с собой чье-то постороннее присутствие, постепенно успокаиваюсь. Семен не трогает меня, не гладит по спине, лишь находиться рядом, за что ему отдельное спасибо. Я сворачиваюсь на его груди калачиком и жду. Чего-то. Макушкой ощущаю, как он сверлит меня взглядом, сдерживается не сделать ничего плохого тактильной нежностью, но помогает уничтожить мои страхи.

Я не замечаю даже того, как начинаю проваливаться в сон. И со мной до того, как упаду, находиться рядом он. Мужчина, который так напоминает того безымённого мальчика.

***

Утро встречает головной болью и похмельем.

Приподнимаюсь на локтях, разлепляя ресницы после сна, и осматриваюсь вокруг. Куда я попала? Чья это комната? Явно не наша с Мишей… Уф, что вообще вчера было?

Бью кулаком прямо в лоб, но тупой нож с другой стороны входит навстречу. Во рту перекати поле. Другая рука еще и онемела от неправильной позы во сне, отчего через несколько секунд жалить начинает невыносимо.

Яркий свет пробивается через тюль и играет на коже ног в солнечных зайчиков, в комнате витает запах влажности вперемешку с запахом ирисок. Итак, Катя, давай вспоминать. Сосредоточила вяленный мозг на функции воспроизведения обрывок минувшей ночи. Клуб. Девочки. Измена моя и мужа Насти. Далее мы увязли в алкогольных напитках. Звонок Семену. Танцы, доходившие до отметки «слишком жарко в штанах». Семен приехал ко мне, я ему наговорила столько ерунды, отчего с жалобным стоном прикрываю глаза. Ненавижу свой болтливый язык по время опьянения. Та-ак, после он уговорил меня отвезти домой, но вышло так, что оказалась у него дома. Мы повздорили, а он… Ссора. Родители. Ступор. Дальше тишина.

Позорище, Катерина! Неловко будет смотреть в глаза Семену.

И это все за вчерашний вечер и начало ночи! Да я побила рекорд Оксаны по признанию в любви парню. Браво мне! Как мне удалось вспомнить все эти моменты, раз испробовала столько напитком, что бар опустел?

— Ш-ш-ш, ― хватаюсь за голову и опадаю на подушку. Поворачиваюсь к краю, в нос врывается пропитанный запах грязи, перегара и алкоголя от волос. Нахожу на столике