Никаких ведьм на моем отборе! - Наталья Витальевна Мазуркевич

и то и дело ныряя в кусты, следовала тем же путем. Но я пришла раньше, а они где-то по пути потерялись, чересчур увлекшись друг другом.

Я остановилась, не зная, куда себя деть. На берегу собралось удивительно много людей. Я даже не думала, что в Каренди столько есть. Но, видимо, вместо отдыха после праведных дневных дел все предпочли отвлечься и развеяться. И с музыкой не возникло проблем: невысокий юноша перебирал струны походной гитары, а сидевшая рядом девушка отбивала ритм бубном. И, словно желая посоперничать с ними, кто-то нес полноценный барабан. Его хозяина за инструментом было не видать: одни лишь ноги, переступавшие из стороны в сторону.

— Эвильен!

Мне помахали две девушки, с которыми я успела познакомиться, пытаясь что-нибудь купить, — Анабель и Клер.

Я подняла руку и медленно помахала в ответ.

— Иди сюда! — позвали они, и я с облегчением направилась в их сторону. Поморщилась, когда прямо передо мной кто-то решил присоединиться с созданию шума и, не обладая слухом, завел унылую песню.

— Хватит, Майза, — одернул кто-то исполнительницу. — И вы, — обращение определенно касалось музыкантов, — играйте что-нибудь веселое. А то потонем в бабских слезах. Уровень моря и так поднялся, а вашими усилиями нас и вовсе поглотит пучина.

— Да полно тебе, Крис, — отозвался парень с гитарой, но мелодию сменил. Пришлось замолкнуть и Майзе, и я выдохнула с облегчением. Правда лишь после того, как убедилась, что уши остались на месте и все еще способны слышать что-то кроме заунывного воя.

Включился барабан, первый раз зачерпнули в бочке, костер пыхнул пламенем — и я осталась сидеть на покрывале. Мои соседки, довольные, вступили в хоровод, а я не могла избавиться от мысли, что все это — ненастоящее. Веселье, улыбки, смех — все это лишь последствия подогретого вином, музыкой и танцем представления. Все знают свои роли, все улыбаются, но истинного веселья в них нет.

Или его не было во мне? Меня звали в круг, меня звали танцевать, но ничего кроме тоски я не испытывала. Хоровод отвлекал на пару минут, но никакого единства, как это происходило в ведьминском круге, когда одаренные обменивались силой, я не чувствовала. А вот то, как мне наступают на ногу или обдают луковой отрыжкой, — этого было много.

Не выдержав, я уклонилась от очередного приглашения и ушла. Что бы ни говорила возлюбленная мэра, едва ли моя судьба была связана с кем-то, кто и имя мое забыл, едва ему улыбнулась другая.

Я разулась, подхватила ботинки под мышку, подвязала юбку повыше, чтобы не замочить подол, и побрела вдоль берега. Волны накатывали на песок, гладили мои ноги и ускользали обратно. А я смотрела на лунную дорожку на воде, протянувшуюся, казалось, от этого берега до самого Драконьего Утеса, и улыбалась. Тишине, нарушаемой лишь шумом накатывающих волн, красоте и… возможности поплакать, пока никто не видит.

Оставила ботинки на песке. Там, куда не добирались волны. И медленно побрела по воде. Достаточно крупный камень нашел быстро, и я забралась на него, оставляя ноги в воде. Юбка вымокла, но более ее судьба меня не волновала.

— Прошлое нужно отпустить, — сказала я самой себе, опуская ладонь в воду и перебирая пальцами. Сердце протестующе сжалось, и первая слезинка скользнула по щеке. — Это был лишь дурной сон, — уверяла я себя, глядя на полную луну. — Морок, злая шутка судьбы. Мелькнуло и безвозвратно ушло. Из моей жизни, из моей памяти, из моего сердца…

Последнее откликнулось болью. Сердце не было согласно. Оно не хотело забывать, не хотело оставлять в прошлом, но выбора у нас обоих не было.

— Не будет в Каренди двух одаренных. Не будет… А почему? — Я посмотрела на море, улыбнулась печально, но продолжить не успела.

Плеск волн вмешался в мои рассуждения. Кто-то упрямо шел в мою сторону, борясь со стихией, борясь с тишиной, но не в силах победить отблески луны на волнах. Я молчала, не оборачиваясь и не задавая вопросов. Просто ждала, пока незнакомец уйдет, или заговорит первым. Разве что слезы утерла рукавом. И пожалела — соленная вода успела пропитать манжету.

— Эви… — Голос был полон облегчения, словно тот, кто так яростно сражался со стихией, был напуган. И этот голос… Ночь, почему ты так жестока со мной? Зачем испытываешь и без того страдающее сердце?.. — Эвильен…

Теплые ладони обняли меня, чужой подбородок опустился на плечо и дыхание, прерывистое, напряженное, обдало мой слух.

— Успел…

Я подняла ладонь, не веря ни ушам, ни согревающему меня теплу, и пальцами провела по лицу, застывшего за спиной мужчины. Широкий лоб, нос, скулы, плотно сжатые губы, подбородок. Человек за спиной был реален, но я боялась поверить, что он тот, о ком я думала, тот, кого не могла забыть.

— Ваше… величество?

— Георг, — выдохнули мне на ухо, крепко прижимая к себе. И надежнее этих объятий не было ничего.

— Георг, — послушно повторила я и попыталась обернуться.

— Не надо, — тихо попросил он. — Я должен убедиться, что ты — настоящая. Реальная, живая, в моих руках. Не кошмар, не мечта — реальность. Моя реальность.

— Твоя… — Я застыла, не делая и попытки освободиться. Опустила обе руки, оперлась на него спиной, давая почувствовать: да, я здесь, с ним рядом. А он… рядом со мной. За спиной, крепко держит в объятиях, порывисто дышит, согревая не одно лишь тело — мою душу, что так долго скучала, не в силах обрести покой.

— Не отпущу, — сорвалось обещание. — Никогда и никуда. А Дамиан отправиться на рудники. И плевать на заслуги.

Я фыркнула. Отчего-то мне вовсе не хотелось думать о герцоге. Пусть он и был причиной моего поспешного отъезда. Он и его «добрый совет»…

— Я удавлю его. Лично.

— Герцог верен своему королю, — не знаю зачем, напомнила я. Не из-за теплых чувств к его светлости, но заботясь о…

— Обо мне?

— О вас, — согласилась я и предприняла попытку подняться, но мне не позволили.

— О тебе, — поправил Георг и, переместив ладони мне на талию, снял с камня, и аккуратно поставил на ноги. Узел на юбке развязался, и подол рухнул вниз, мгновенно промокая до колена и выше.

— Прости, я должен был подумать об этом.

— Об этом — нет. — Я повернулась в кольце его рук, и наши взгляды встретились. Его — виноватый, встревоженный, полный затаенной боли и надежды, и мой. Каким он был — я не знала, но знала каким он стал — недоверчивым, удивленным и очень счастливым, когда Георг коснулся моих губ, когда я зарылась пальцами в его волосы, прижимаясь сильнее, а он углубил поцелуй,