Боярышня Евдокия - Юлия Викторовна Меллер

Не сказать, что по улице мчался табун, но с десяток ошалевших лошадей нёсся сломя голову.

Одна скотинка перепрыгнула через упавшую на улице женщину, но споткнулась и покатилась кубарем. Поднялся визг, лошадь болезненно заржала, но самым страшным было то, что она поднялась, и отчаянно хромая, помчалась дальше.

Дуня ничего этого не видела. Она слышала нарастающий топот и попыталась подтянуть Гришу поближе к забору. Успела подсунуть руки ему под спину и его стон слился с болезненным ржанием повредившей ногу лошадь, а дальше боярышню кто-то подхватил на руки, громко крича:

— От дурная! Поберегись!

Её оторвали от Гришки и поволокли к переулку. Как раз в этот момент кто-то истошно заорал, что упавшую женщину затоптали, хотя это было не так, а Дуня смотрела на свои руки. На них была кровь.

Она задергалась, пытаясь вырваться.

— Он ранен! — пораженно воскликнула боярышня. — Куда ты меня тащишь… отпусти… — она упёрлась ногами, но тут её ловко втянули в закуток, ударили по голове и во что-то замотали. Дуня все равно попыталась выбраться, но руки были прижаты к телу, а в глазах ещё кружили звездочки и стало не хватать воздуха… она потеряла сознание.

Глава 22.

Семён Волк, как только получил послание от боярышни, сразу же направился к своему начальнику и покровителю Борису Лукичу Репешку. Вместе они судили-рядили, как лучше поступить и решили, что раз скраденный новик находился на службе у Ивана Васильевича, то необходимо поставить его в известность и спросить совета.

Князь оказался в курсе происходящего в Новгороде, более того, от него Борис Лукич узнал, что боярыню Кошкину травили. Князь же, расспросив у Репешка о том, как справляется с работой сын Григория Волчары, велел:

— Накажи ему ехать немедля и учинить поиск новика. Мне Славка Доронин докладывал, что Афонька Злато еле ноги из Новгорода унёс, когда тайну о руднике берег для меня. Иного интереса к его сыну не вижу.

Боярин Репешок пересказал Семену разговор с князем, и тот вспомнил о поездке в Псков. Боярич был свидетелем спасения Афанасия, но столько времени прошло с тех пор, столько всего произошло, что подзабыл. А оно вона как напомнило о себе!

— Значит, жив тот человек, что служил двум господам! Одного предал, другому не угодил, наведя татей и не проследив за ними, — сделал вывод Семён. — И раз Гаврила пропал, то этот человек до сих пор служит тому, кто охоч был до рудника.

— Похоже, что так, — согласился с ним Репешок. — Езжай, соколик, ищи сынка Афони. Людей не могу тебе выделить, но князь дал грамотку, чтобы группа Матвея Соловья тебе помогла. Да и Дуняшка наша там развернулась, заимела много знакомств в разных сословиях, так что поможет.

Тем же днём боярич выехал в дорогу и гнал лошадей, представляемых ему на постоялых дворах. Умаялся, похудел, спину разбередил, но добрался быстро и сразу же ринулся на двор к князю Михаилу Олельковичу.

Во дворе было пусто, а окна закрыты ставнями. Расстроившись, призадумался, где же искать Дуню с Кошкиной и вспомнил о родне боярыни. Туда и направил ямского коня, чтобы поспрашивать.

 Новгород его поразил. На улицах было тихо и только песий лай подсказывал о том, что город не вымер.

— Куда все подевались, — пробормотал он, невольно хватаясь за оружие.

Проехав немного в одиночестве, он наконец-то увидел горожан. Они шли гурьбой и возбужденно переговаривались. Настроение у всех было веселым, праздничным. Удивляясь увиденному, Семен выехал на улицу Неревского конца и вынужден был остановиться, чтобы переждать основной поток идущих со стороны площади горожан.

До двора посадника Овина оставалось немного, но неожиданно толпа беспокойно колыхнулась, раздалась к обочинам дороги, потом раздался грохот и отчаянный вопль:

— Берегись! Кони взбесились!

Семён вместе со всеми прижался к чьем-то забору, но испуганные и запаниковавшие животные рванули в другую сторону.

— То у старого посадника случилась беда, — пояснил Семёну стоявший рядом новгородец. — Ему в последний день каждого месяца приводят из загородного имения животину на продажу. Всегда порядок был, да видно, сегодня вся челядь ушла представление смотреть, а завистники попортили скотину, вот и…

Горожанин показал на перепугавшихся людей, оживлённо начавших обсуждать происшествие. Где-то вдали слышались крики, но счастливчиков, избежавших участи быть покалеченными животными, это только будоражило.

Семён поспешил ко двору Овиных, и чем ближе он подъезжал, тем беспокойнее ему становилось. Какая-то нездоровая суета была вокруг.

«Видно, кто-то серьёзно пострадал», — подумал он, но когда увидел, как Дуниного Гришаню вносят на руках во двор, а её рядом нет, то похолодел.

— Ты кто таков? — окрикнул Семёна на входе боярский холоп.

— Я к боярышне Евдокии Дорониной прислан московским князем на подмогу.

— Опоздал ты, мил человек. Скрали нашу боярышню ясноглазую.

— Как скрали? Ты что-то путаешь… — рявкнул Семён, но в голове уже складывался порядок произошедшего. Был устроен отвлекающий маневр, в суматохе вывели из строя верного телохранителя, а боярышню умыкнули.

***

— Садись и смотри сюда, не отрывая глаз! — сурово велела Евдокия, как только пришла в себя и разобралась, что похищена и содержится в чьей-то кладовке. Наладить дружеский контакт с надзирательницей не получилось, а вот приказа сесть она послушалась.

В руках боярышни как у заправской фокусницы появилась брошка, подвязанная на ленточке и процесс гипноза пошёл.

— Не шевелись, смотри сюда, — заупокойным голосом вещала Дуня, раскачивая перед носом здоровенной бабищи подвешенной брошкой. — Ты расслаблена, твои веки тяжелеют, думать лень и хочется спа-а-ать… спа-а-ать… спа-а-а-ать…

— Э, боярышня, — смущенно отозвалась надзирательница. — Не пойму я чёй-то, мне следить или спать? Ты уж скажи, сделай милость, а то я моргать даже боюсь.

— Дура, — обозвала её Дуня, хотя сделала это из вредности. Дурой тут была только она сама. Но не винить же себя в таком ужасающем положении?

— Слушай