Маршалы Наполеона Бонапарта - Яков Нерсесов

Именно Ней твердо заявил Бонапарту, когда тот во время отречения от престола 31 марта 1814 г. попытался было уговорить маршалов дать последний бой, что обратной дороги уже нет! В старинном дворце Фонтенбло тогда собрались Ней, Бертье, Лефевр, Монсей, Удино и Макдоналд. Они мрачны и напряженны: им предстоит навязать их императору… отречение! А вдруг он прикажет арестовать их всех как заговорщиков?! И все-таки их – шестеро, а он – один! Но он – бог (вернее, демон) войны, а они все ему обязанные… его архангелы-подельники! И вот произносится ключевое слово «отречение»… «Армия повинуется мне!» – гневно кричит Нею Наполеон и слышит резкий ответ: «Сир! Она повинуется своим генералам!» Более того, кое-кто из историков не исключает, что Ней якобы позволил себе «успокоить» императора совершенно недопустимой ранее фразой: «Не бойтесь. Мы не собираемся повторять здесь петербургскую сцену». (Все помнили, как драматически завершилось недолгое правление российского императора Павла I.) Но бог (вернее, демон) войны уже слишком устал от их… обыденности, и он не вызывает караул! А ведь мог! Интересно, что произошло бы тогда? Не сумев сразу взять инициативу разговора в свои руки, Наполеон оказался перед необходимостью отречения. Получается, что все точки над i поставил тогда легендарный Les Brave des Braves. Однако, как оказалось, «храбрейший из храбрых» еще не сказал своего последнего слова. Не успел отрекшийся император добраться до места своей первой ссылки – острова Эльба, Ней, как и остальные маршалы (кроме Даву, который отречется позже, когда дело императора будет окончательно проиграно), приносит присягу вернувшимся в обозе союзников Бурбонам. Более того, сын бочара быстро превратился в крутого роялиста: в своем роскошном особняке, когда-то пожалованном ему генералом Бонапартом, он закатывает грандиозный бал в честь… своих новых хозяев. В ответ Людовик XVIII (Станислав Ксаверий), носивший весьма ироничное прозвище Желанный, король Франции (1814–1824 гг.) из династии Бурбонов, назначает бывшего маршала, а ныне ловкого царедворца главнокомандующим всеми королевскими кирасирами, драгунами, конными егерями и уланами.

Затем наступили знаменитые «Сто дней» Бонапарта. Момент истины для него самого и всех его «легатов». Против «сорвавшегося с цепи дьявола» во главе сильной армии был брошен маршал Ней. Тот самый, кто был многим обязан своему императору, а потом столь энергично подталкивал его к отречению. А теперь его и вовсе занесло: он обещал королю Людовику привезти Наполеона в железной клетке. Благоразумный король был потрясен рвением одного из любимцев Наполеона и, когда тот вышел за дверь, иронически заметил: «Ну и канарейка!»

Армия Нея могла остановить Наполеона: она была неизмеримо сильнее. Но Наполеон хорошо знал своего боевого сподвижника и сделал «ход конем»: переслал записку с многозначительными словами: «Я приму вас так же, как на следующий день после bataille de Moskova!» (Как известно, после того самого страшного из всех больших сражений Бонапарта Ней публично весьма нелицеприятно высказался о полководческом искусстве императора. Тому донесли, но он мудро пропустил остроту маршала мимо ушей и в дальнейшем вел себя с Неем как ни в чем не бывало.) В ответ Ней передал свою записку: «Если вы будете править тиранически, то я ваш пленник, а не сторонник!» Ознакомившись с посланием, Наполеон иронично усмехнулся и, покрутив пальцем у виска, задумчиво бросил своей свите: «Похоже, что наш Les Brave des Braves совсем спятил!» Парадоксально, но в чем-то он был прав: то, как безрассудно будет воевать Ней, какие он совершит непростительные ошибки, немало поспособствует роковому исходу последней военной кампании Бонапарта. Но все это случится потом, а пока у Наполеона не было иного выхода, как любыми способами перетянуть маршала на свою сторону.

Когда обе армии встретились у Осера, Ней забыл про присягу Бурбонам и громкое обещание поступить с Бонапартом «по-свойски». Он без колебаний выхватил саблю из ножен и воскликнул: «Офицеры, унтерофицеры и солдаты! Дело Бурбонов… погибло навсегда!» Когда кто-то из офицеров-роялистов попытался было упрекнуть маршала в нарушении королевской присяги, то услышал в ответ: «Разве я могу остановить движение моря своими руками?!» Когда Людовику XVIII доложили об измене Нея, он с негодованием воскликнул: «Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!»...

Кстати , когда Наполеон с Неем встретились, маршал попал в неловкую ситуацию. Вернувшийся император полушутливо-полуехидно спросил Les Brave des Braves: «А я думал, вы сделались… эмигрантом?» Ответ, как и в момент отречения Бонапарта весной 1814 г., был достойным и твердым: «Мне следовало бы им стать, но сейчас это – слишком поздно!» «Это верно, – добавил Ней, – что я обещал королю привезти вас в Париж в железной клетке. Но дело в том, что я уже тогда решил присоединиться к вам, и я считал, что не смогу сказать ничего лучше, чтобы скрыть мои намерения». «Не нужно извинений, – парировал император, – я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах». Судя по тому, как развивались дальнейшие события, оба кривили душой.

На самом деле Наполеон имел полное право сомневаться в Нее: «Ней самый храбрый из людей, но все его достоинства сводятся только к этому. Он столь же слаб, сколь и отважен. У Нея всегда была склонность к неблагодарности и к мятежу». Слишком свежи оказались воспоминания Наполеона об апрельском дне 1814 г., когда Ней – душа «бунта маршалов» – почти открыто потребовал его отречения! Разве можно верить человеку, способному нарушить присягу, даже если это присяга Людовику XVIII? Насчет маршалов у Бонапарта вообще не было иллюзий. Превосходный знаток людей, он узнал почти все, что можно знать о человеческом поведении в дни своего отречения и ссылки, и понимал окружающих настолько хорошо, что в его сердце не оставалось места ни гневу, ни презрению. Наполеон знал, что маршалы будут верны ему только до тех пор, пока его поддерживает армия. Однако круг тех, на кого можно опереться в попытке вернуть Францию, оказался слишком узок.

Союзники готовили миллионную армию, а 211 тыс. уже двинули к границам Франции. 117 тыс. пруссаков (105 тыс. пехоты, 12 тыс. кавалерии и 296 орудий) рвавшегося в бой «старого боевого пса» фельдмаршала Блюхера и примерно 104 тыс. англичан, голландцев, датчан и бельгийцев (90 тыс. пехоты, 14 тыс. кавалерии и 196 орудий) под командованием фельдмаршала Веллингтона он мог противопоставить лишь 102 тыс. (80 тыс. пехоты и 22 тыс. кавалерии) с 344–366 орудиями. Остальные имевшиеся у него 112 тыс. пришлось распределить между проверенными генералами Ламарком, Клозелем, Декаэном, Раппом, Лекурбом и маршалами Брюнном и Сюше, чтобы прикрывать границы. Это уже были «последние солдаты последней войны» – прославленные ветераны вперемежку с безусыми, но уже обстрелянными юнцами кампаний 1813–1814 гг. (за долгие годы революционных и Наполеоновских войн мужские ресурсы Франции оказались исчерпаны). Правда, боевой дух последней армии Бонапарта был весьма высок – она, как четверть века назад, готовилась защищать Отечество от ополчившейся Европы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});