Столетняя война. Леопард против лилии - Наталия Басовская

Проявление некоторых национальных пристрастий при изучении такой острой темы психологически вполне объяснимо. Нельзя не отметить, что авторские оценки развития противоречий между двумя ведущими западноевропейскими монархиями чаще всего сводятся к формулировке «если бы…» (не погиб Ричард I в 1189 г., Иоанн Безземельный был умнее, Филипп II Август глупее и т. п.). При таком подходе из поля зрения исследователей практически выпадает анализ внутренней структуры межгосударственных отношений.

Отмеченные свойства присущи и некоторым американским работам, непосредственно относящимся к ранней истории отношений между английской и французской монархиями[197]. Авторов занимают вопросы о степени прочности объединения Английского королевства и Нормандии до возникновения «Анжуйской империи» и о том, кого же можно считать создателем «империи» (последних представителей Нормандской династии в Англии или первого Плантагенета?). Опираясь на широкий круг источников XI—XII вв., исследователи приходят к заключению, что в прошлом Западной Европы существовала не только мало известная «Анжуйская империя», но и «Англо-нормандское королевство». Срок жизни последнего – около ста лет: от нормандского завоевания Англии до начала правления Генриха II. В некоторых исследованиях справедливо подчеркивается, что XI—XII вв. были временем, когда в западноевропейском регионе еще не сложились границы между государствами, а разногласия отдельных крупных феодальных правителей способствовали перераспределению территорий и изменению вассальных уз и политических контактов. Тяготение к самостоятельному развитию толкало нормандских баронов к Англии в противовес притязаниям Капетингов. Авторы убедительно показывают, что англо-французское соперничество началось еще до того, как обе монархии сформировались в сильные европейские государства. И в этом они совершенно правы. Что же касается утверждений о том, что «Англо-нормандское королевство» было большей реальностью, чем «Анжуйская империя», и что если бы Генрих II не создал ее в середине XII в., объединение Англии и герцогства Нормандского продолжало бы развиваться и крепнуть[198], то выглядит это несколько умозрительным и недоказанным. Тем более что аргументация авторов по этим вопросам имеет исключительно юридический характер.

В целом отмеченное внимание английских и отчасти американских медиевистов к проблеме «Англо-нормандского королевства» и «Анжуйской империи» представляется вполне оправданным. При всей условности этих терминов оно приоткрыло весьма существенную страницу в прошлом англо-французских отношений, показало глубину и генетические истоки широко известного открытого противостояния двух монархий в более позднее время. Но эти исследования отличаются и существенными слабостями. Прежде всего их авторы не акцентируют внимания на том, что раскрытые ими интереснейшие эпизоды в истории отношений между Англией и Францией могут быть по-настоящему поняты и оценены лишь в контексте всей истории англо-французского соперничества в период становления централизованного государства в обеих странах.

Французские исследователи практически не уделяют внимания проблеме так называемой «Анжуйской империи», предпочитая начинать историю англо-французских отношений со времени Филиппа II Августа, которому путем сложнейших политических ухищрений и успешных войн удалось нанести серьезный удар по огромному королевству Генриха II Плантагенета. Большое внимание уделяется личности Филиппа II, действительно яркой и значительной[199]. Безусловная заслуга таких исследователей, как Ж. Леврон и Ж. Бордонов, состоит в том, что они показали большое влияние Филиппа II на судьбу отношений Франции с английской монархией во времена Плантагенетов. Богатый фактический материал, привлеченный авторами, отчетливо показывает действенность политических усилий Филиппа II в борьбе против сыновей Генриха II. Особенно важной представляется нам выраженная скорее в ощущениях, чем в словах, мысль современных французских медиевистов о внутренней связи столкновений между двумя монархиями в XII—XIII вв. и в период Столетней войны. Так, Леврон пишет, что борьба Филиппа II Августа с Ричардом I Львиное Сердце была «долгим эпизодом первой Столетней войны»[200]. Условно-образное выражение «первая Столетняя война» обладает серьезным внутренним содержанием, объективно подчеркивая органическое единство англо-французской борьбы на протяжении XII—XV вв.

Идея «первой» и «второй» Столетней войны прозвучала и в более поздней работе Ж. Сивери «Святой Людовик и его век»[201]. Эта фундаментальная монография содержит богатейший фактический материал по истории правления одного из крупных политических деятелей средневековой Франции. Автор, претендующий на создание «взвешенной» картины царствования Людовика IX, полемизирует с представителями знаменитой французской историографической школы «Анналов», которые, по его мнению, преувеличивают историческую роль «тенденций большой длительности» и упускают из вида «историю людей». В то же время Сивери стремится отойти от сложившейся в предшествующей французской историографии традиции создания панегирической литературы о Людовике IX[202]. И все же он также не совсем избежал некоторого преувеличения значимости личности короля и его политической деятельности. В его изложении Людовик IX – «арбитр Европы», заключавший исключительно «великие договоры».[203]

Как правило, биографическая литература отличается большой предвзятостью и преувеличением заслуг «своих» королей. Так, названный выше Ж. Бордонов настолько стремится превознести положительные черты Филиппа II Августа, что приносит в жертву этой цели личность английского короля Ричарда Львиное Сердце: чтобы оттенить огромные достоинства Филиппа II, автор противопоставляет их недостаткам Ричарда (негосударственный человек, жесток и легкомыслен и т. д.).[204]

В зарубежной историографии мало работ обобщающего характера, в которых история англо-французских отношений XII—XIII вв. освещалась бы широко, а тем более – на фоне международной жизни Западной Европы. Но все же они встречаются и заслуживают специального внимания. Хотелось бы отметить «Историю средневековой Европы» М. Кина и монографию Ж. Сивери, посвященную анализу средиземноморского и атлантического направлений во внешней политике Франции[205]. Последняя работа охватывает широкий период XIII—XV вв., выводя наш историографический анализ на «вторую» Столетнюю войну. В работах Кина и Сивери привлекает стремление авторов поставить крупные проблемы истории международных отношений в средневековой Европе, найти стержневые тенденции их развития. Кин предлагает широкий взгляд на международную жизнь региона в период XI—XV вв. под углом зрения борьбы за идею «христианского единства». Сама по себе эта концепция расценивается автором довольно сочувственно. И это, вероятно, следует связать с современными идеями европейского сообщества, европоцентризма и т. п. Вместе с тем исследователь справедливо отметил, что лидеры движения за «христианское единство» в средневековой Западной Европе – папство и империя – не были способны выполнить такую задачу. Прежде всего этому мешало их собственное соперничество, а кроме того, они неизбежно должны были утратить лидирующую роль в международной жизни, потому что не были центрами национальными[206]. Это глубокое замечание свидетельствует о стремлении дойти в анализе международных отношений до самого существа, выделить в качестве определяющих действительно значительные факторы, вытекающие из природы средневекового общества.

Закономерно, что именно при таком подходе Кин предлагает содержательно значимую периодизацию в истории международных отношений: эпоха экспансии (XI—XIII вв.) и эпоха войн (XIV—XV вв.). С наступлением второй, по мысли автора, разрушается то относительное «христианское единство», которое пробивало себе дорогу со времени крестовых походов.[207]

Монография Ж. Сивери о «средиземноморских миражах» и «атлантических реалиях» в политике Франции вышла в свет раньше его уже упоминавшейся книги о Людовике IX. В оценке личности этого правителя принципиальных расхождений между двумя работами нет. Но, в отличие от монографии 1983 г., где автор уделил основное внимание Людовику IX и его внутренней политике, в более ранней работе есть концепция развития международной политики Франции. Сивери считает, что начиная с XIII в. в ней боролись две тенденции: стремление к преобладанию на северо-западе Европы и тенденция к укреплению французского влияния в Средиземноморском бассейне[208]. Окончательным переходом от «средиземноморских миражей» к «атлантической реальности» стала Столетняя война.