«Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России - Андрей Буровский

Анабаптистам, наверное, произведения Горького тоже очень понравились бы; такая картина мира очень соответствовала их вере, Но вообще-то хочется хотя бы перерыва в живописании мерзостей. И в мерзком описании того, что должно бы, по идее, осмысливать человеческую жизнь.

Все «буржуи» у Горького противны — в том числе и все интеллигенты. А положительный герой кто? Конечно же, «борец за правое дело» — профессиональный революционер, как Павел в «Матери» или, на худой конец, бунтовщик Фома Гордеев — он-то хороший, а все остальные — дрянь дрянью. Но не обязательно борец. Весьма положителен и уголовник Челкаш, противопоставленный отвратительному крестьянскому сыну, который хочет собственности. Челкаш — это социально близкий!{156}

И у других писателей околобольшевицкого круга то же самое. Единственные привлекательные герои у Ильи Эренбурга — или революционеры, или уголовники. Вроде некоего молодого человека, который вернулся с фронтов Первой мировой и с тех пор живет воровством и подачками, ночует в парках, словом, ведет жизнь бродяги.{157} Очень положительный персонаж, в отличие от его нелепых глупых родственников, предпринимателя и профессора. Старые дураки не понимают, что старый мир кончился, и тем более не радуются этому. А юноша проникся и живет соответственно.

Мир Горького и Эренбурга — типичный пример авторской фантазии, в которой жить ну совершенно не хочется. Дело даже не в том, что описываются вещи очень непривлекательные, а в том, как они описываются. Опыт авторов? Но ведь и Олдингтон, и Толкиен — тоже солдаты Первой мировой. Оба бежали в редеющей цепи; оба слышали, как чавкают пулеметные пули в тех, кому повезло меньше; оба мучились «медвежьей болезнью» от стресса и скверной пищи под артиллерийским огнем, в загаженных мокрых окопах. Опыт одинаковый — но первый вышел через него на «Англию-суку», а второй почему-то создал новое направление в литературе, фэнтези, и написал несколько на удивление светлых книг.{158}

Мир романов и рассказов Алексея Толстого хоть чуть приятнее колорита Эренбурга. Но стоит ему написать нечто «партийное» — и появляется странный мир, в котором после сближения с некой звездой почему-то никому не хочется работать и зарабатывать деньги, рабочие не слушаются буржуев и вообще весело бродяжничают и пьянствуют, а поддержание порядка, создание каких-то ценностей полностью перестало интересовать людей.

Позже, когда Сталин начал строить некую систему хотя бы относительно нормальной жизни в одной отдельно взятой стране, пришлось еще последовательнее изъять из оборота многие тексты большевиков, а оставляемые очень сильно подкорректировать. Скажем, «Конармия» Иосифа Бабеля с каждым изданием становилась все более бесцветной и «политкорректной». Сцены немотивированных убийств, массовых расстрелов, истребления близких родственников врагов, групповых изнасилований, самых разнообразных преступлений вымарывались из сочинений оплота советской литературы и строителя светлого будущего. Только после 1991 г. тексты «Конармии» стали печатать без сокращений и вымарываний.{159} У Бабеля почти нет сцен, в которых они глумятся над «нами», но много сцен кровавого торжества нас над ними.

В литературе 1930-х годов и более поздней все наоборот. Они — то есть классовые враги — невероятно жестоки: избивают, пытают, сжигают живьем положительных рабочих и коммунистов, насилуют пролетарочек, и только что не закусывают детишками рабочего класса.

Причина изменений понятна. Чтобы строить нормальную жизнь, нужен человек с нормальной психикой. Тот, кто будет строить, созидать, и охранять созидаемое от разрушителей. Вот чтобы разрушать — нужен человек антисистемы. Только жизнь антисистемы поневоле недолгая — пока все созданное сожрут и разрушат. Потому и трудно сейчас изучать идеологию разрушения: век у нее очень короток.

Дух большевиков-коммунистов хорошо передается не только литературными произведениями, но даже их официальными гимнами. Вот «Интернационал». Первоначальный французский текст этой песни был написан коммунаром Эженом Потье. По легенде, еще в 1871 г. в Париже. Если это правда, текст пролежал «в столе» 16 лет: впервые он был опубликован в сборнике «Революционные песни» в 1887 г. Уже в 1888-м композитор Пьер Дегейтер положил текст на музыку, сделав его вступление-заключение («Это будет последний…») припевом к каждой строфе. В том же году «Интернационал» был впервые исполнен на рабочем празднике в городе Лилле.

В 1902 г. опубликован русский перевод «Интернационала» Арона Яковлевича Коца — в русскоязычном журнале «Листки жизни», выпускавшемся в Женеве и Лондоне. С тех пор этот текст много раз исполнялся по-русски и сделался официальным гимном Коммунистической партии. Вот он:

Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир рабочих и рабов!Кипит наш разум возмущенный,И в смертный бой идти готов.Весь мир насилья мы разрушимДо основанья, а затемМы наш, мы новый мир построим,Кто был ничем, тот станет всем.

Припев:Это есть наш последнийИ решительный бой.С ИнтернационаломВоспрянет род людской!

Никто не даст нам избавленья —Ни бог ни царь и не герой,Добьемся мы освобожденьяСвоею собственной рукой.Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,Отвоевать свое добро,Вздувайте горн и куйте смелоПока железо горячо.

Припев:Это есть наш последнийИ решительный бой.С ИнтернационаломВоспрянет род людской!

Лишь мы, работники всемирнойВеликой армии труда,Владеть землей имеем право,А паразиты никогда!И если гром великий грянетНад сворой псов и палачей,Для нас все так же солнце станетСветить огнем своих лучей!

Припев:Это есть наш последнийИ решительный бой.С ИнтернационаломВоспрянет род людской!

А что? Вполне законченная программа. Под ней и впрямь подписались бы анабаптисты, а Дольчино залил бы текст «Интернационала» слезами восторга. Ибо он полон мрачной, зловещей символики антисистемы.

«Проклятьем заклейменный…» Вроде бы, первый из заклейменных вечным проклятием — это падший ангел, имя которому Люцифер, он же Сатана?

Другое заклейменное проклятьем существо — братоубийца Каин. И Вечный Жид, который обречен вечно бродить по Земле, пока Господь не призовет человечество на Свой последний Страшный суд.

Любопытно еще, что же это за мир «рабочих и рабов»? У рабочих с рабами мало общего.

И — у кого конкретно «кипит разум возмущенный»? С чего это он закипел? Лично мой возмущенный ум кипит, когда грабят или уничтожают чужое имущество, сжигают дома и убивают детей. А у этих… у «армии труда»? У них отчего возникает готовность идти на смертный бой?

Интересно было бы узнать, и кто такие «работники всемирной армии труда». Относятся ли к их числу, например, организаторы производства, преподаватели и врачи? Или они тоже паразиты, которые ничем владеть не могут? Которых надо побыстрее убить, как псов и палачей?

Ясно, что «гром великий» никак не может быть Страшным судом: ведь «никто не даст нам избавленья», в том числе — и Господь Бог. Так что же это за «гром великий»? Что ему первопричина, и кто собрался над кем «грохотать»?

В общем, довольно странный текст, наводящий на многие размышления. К тому же, в русском переводе кое-что приобретший. У Потье было сказано: «Это будет последний и решительный бой». «Это есть наш последний…» — уточнили российские большевики.

Был в русской версии «Интернационала» еще один куплет, который то появлялся, то исчезал… Привести стоит и его:

Мы все взорвем, мы все разрушимМы все с лица земли сотрем.Мы солнце старое потушим,Мы солнце новое зажжем.

В тексте Эжена Потье этих слов не было. Они позаимствованы из стихотворения некого Павла Арского, которое полностью выглядит так:

Взрывая горные громады,Корчуя дебри и леса,На бой зовем мы силы ада,На бой зовем мы небеса.Пожаром светлого восстаньяМы опояшем Шар Земной,Мы вырвем из цепей страданьяДух человеческий больной.Мы все взорвем, мы все разрушимМы все с лица земли сотрем…Мы солнце старое потушим,Мы солнце новое зажжем,Мы, разнося грозу и пламень,Зовем к восстанью, к мятежам,Огонь, вода, железо, камень —Все, все подвластно в мире нам,Мы страсть, мы — сила, мы — движенье,Мы — буйство хмеля, мы — порыв,В грозе и буре наши звеньяСковал могучий коллектив.

Стихов такого рода появлялось великое множество и в первые годы XX века, еще в нормальном человеческом мире, и после Гражданской войны в России. Все они чудовищно бездарные, так что Арский на общем фоне просто гений. Но кое-какие выдержки привести стоит.