Два шага до рассвета - Екатерина Неволина

Они смотрели на меня серьезно и будто бы даже немного укоризненно.

— Ну рассказывай, во что ты вляпалась, — устало произнес Красавчик.

— В смысле? — удивилась я.

— Да ладно, не заливай. За этой киской в белом шел какой‑то тип, мы сами видели, — вмешался Славик. — Она ушла, а он теперь вон там стоит, глаз со входа не сводит, — парень кивнул в окно. На улице и правда ошивался какой‑то мутный тип. — Не тебя ли он ищет?

— А если меня, то что? — я закинула ногу на ногу. — Пойдете заложите?

— Совсем дура, да? — беззлобно поинтересовался Красавчик. — Мы о твоих делах ничего знать не хотим, сразу предупреждаем, и участвовать в них не будем. — Славка кивнул, подтверждая свое согласие со словами друга. — Но мы не трепачи какие‑нибудь, и ты вроде девчонка нормальная и не такая, как твоя белая фифа. В общем, так и быть, поможем тебе отсюда выбраться — и адью. Идет?

Я кивнула.

Моя игра с вампирами в прятки, похоже, напоминала забавы старой неуклюжей глухой мыши, вышедшей порезвиться рядом с голодным злым котом.

— Иди в женский туалет и сиди там, пока не придет девица от нас, — деловито излагал Красавчик, гоняя по столу пластиковую крышку от чая. — Тебя небось и вправду Полиной зовут. Ладно, тогда сиди молчи, пока не позовут Галину. Это для маскировки, — пояснил он. — С девицей обо всем и договоришься. Ты не бойся, она тут недалеко живет, скоро будет. А мы пошли. Нам в темные дела вмешиваться не резон.

— Спасибо, — я протянула руку.

Красавчик и Славик уставились на меня оторопело, и мои губы уже стали расползаться в кривую идиотскую усмешку, когда оба вдруг разом протянули мне свои обветренные покрасневшие руки. Я пожала — сначала Славикову, потом Красавчика.

— И что это она твою руку сначала пожала. Не любят меня девушки, как есть не любят, — жаловался Красавчик, пока они шли к выходу.

— Эй, шапка! — крикнула я им вслед, но они только махнули рукой.

Я вздохнула. Передо мной в очередной раз встал выбор: довериться другим или пытаться действовать самой?

«И точно дура, — обругала я себя. — Так, глядишь, вообще людям верить разучишься». И, поднявшись со своего места, решительно направилась в женский туалет. Там, в маленькой кабинке, мне, как я понимала, предстояло провести в лучшем случае минут десять‑пятнадцать…

Я прождала, наверное, все полчаса, стойко выдерживая натиск всех желающих выкурить меня из моего убежища, пока наконец снаружи не послышался голос: «Эй, Галка! Ты где, подруга?!»

Отодвинув задвижку, я открыла дверцу и тут же об этом пожалела. На меня уставилось нечто невообразимое. Существо, одетое в старый черный пуховик и длинную до пят черную юбку, было бледно от слоя штукатурки, под глазами и на веках у него лежала, наверное, тонна черной туши, а черно‑красные губы кривила устрашающая улыбка.

— Эээ… — пробормотала я, но девица не дала мне договорить, одним движением запихнула меня обратно в кабинку, втиснулась туда сама и закрыла за собой дверь.

Мы стояли с ней впритык друг к другу, и мне было ощутимо не по себе.

— Не дрейфь, подруга. Сейчас все в лучшем виде сделаем, — тихо проговорила она, открывая сумку. — Сейчас мы тебя накрасим и приоденем — родная мать не узнает!..

Она достала черный карандаш и задумчиво оглядела меня.

— Шмотками нам тоже поменяться придется… Вот только пуховик жаль. Он у меня почти новый. У тебя есть деньги?

Я обреченно достала из кармана пятисотку, полученную от Вики.

— Это все? — поинтересовалась крашеная.

Я кивнула.

— Гмм… А это бижутерия? — с наивностью ребенка она ткнула в мои сережки.

— Серебро. Они настоящие, от Тифани. Хотите? — предложила я.

Эти сережки мне подарили на день рождения родители. Кажется, это самое ценное, что у меня было. Но, как известно, мир для меня уже давно существовал по другим законам, и предметы утратили ценность. «Почти все», — добавила я, сжимая в кармане звездочку — ту самую, которая принадлежала еще моим родным родителям, а если доверять снам, и многим поколениям моих предков.

— Маленькие что‑то, но давай. А деньги оставь себе, что уж там.

Бренд, похоже, не произвел на нее никакого впечатления.

Я вынула из ушей сережки и отдала ей, а потом девица накрасила меня в точности так же, как была накрашена сама, и отдала мне свой пуховик и длинную черную юбку, а сама влезла в мои куртку и джинсы.

Джинсы на ней немного не сходились, по поводу чего она огорченно поцокала языком и застегнула их большой булавкой, приколотой к вороту черной рубашки, оказавшейся под пуховиком.

Затем девица достала из сумки салфетки и принялась вытирать с лица косметику.

— Слушай меня… — начала она зловещим шепотом, но тут в дверь опять заколотили.

— Что вы там делаете? Сейчас охранника позову! — завизжала какая‑то тетенька.

— Ща, терпение, сейчас выйдем, авось не обоссышься, — отозвалась моя спасительница. — Я сейчас пойду первой и буду всячески косить под тебя. Будто ты боишься и прячешься, а ты иди следом, через пару минут. Главное — не дрейфь и держись уверенно. С такой мордой тебя и родная мать не узнает, — зашептала она мне, не обращая внимание на стук в дверь и возмущенные вопли тетенек.

— Спасибо, — прошептала в ответ я. — Только… только ты держись среди людей, а потом, минут через пять, встань, чтобы твое лицо было видно, чтобы они догадались, что ты — это не я. Хорошо? Обязательно покажись им!

Она с сомнением посмотрела на меня. Ее лицо, после того, как с него была смыта вся косметика, стало казаться уже вполне человеческим. Бледным, немного прыщавым лицом девушки лет шестнадцати‑семнадцати.

— Ох, чую, в дерьмо вляпываюсь, — пробормотала она. — Да что уж там, где наша не пропадала?!

И она, словно солдат, идущий в бой, распахнула дверцу перед лицом орущей тетки.

— Посторонитесь, гражданочка! Дайте пройти королеве проклятых! — громогласно пошутила она, проходя мимо онемевшей от такой наглости уборщицы.

Я тоже вышла вслед за ней, мельком бросив взгляд на свое отражение в большом зеркале. Господи! Не то что родная мать, я сама бы себя не узнала!

…Королева проклятых — это что‑то из Энн Райс. Ну что же, прямо в тему!

Он шел по промерзшим улицам города — темноволосый молодой человек в легкой куртке и красивых, дорогих джинсах. Прохожие кутались в дубленки и шубы и с опаской поглядывали на этого странного субъекта. На его волосах лежал снег, а куртка была распахнута у ворота. «Либо ненормальный, либо морж», — думало большинство из них, и все на всякий случай предпочитали держаться подальше.