Чёрные узы и Белая ложь - Кэт Синглтон

не могу пошевелиться, пока он смотрит на меня. Интересно, как часто он использует такой же взгляд в зале заседаний. Это командует. Одним взглядом он может прижать вас к месту.

Его пальцы находят воротник рубашки. Одним плавным движением он стягивает рубашку. Он комкает ткань и бросает ее рядом с собой.

— Что ты делаешь? — шепчу я. Мой голос выдает меня. Я не могу больше ничего сказать, слишком поглощенная взглядом на кожу, которую он только что обнажил передо мной.

Он откидывается назад, опираясь на локти. Я всего несколько секунд смотрю ему в глаза, пока не могу не смотреть на его идеально вылепленные мускулы.

— Бек? — Мой голос звучит как писк. Я ненавижу, что он не многословен. Мне остается только гадать, о чем он думает. Я хотела, чтобы он говорил все, что у него на уме, чтобы мне не пришлось заполнять пробелы.

— Заканчивай, — отрезает он.

Я отвожу взгляд от прядей волос над поясом его шорт. — Что?

Он рычит, его глаза направляются к фотографии у меня на коленях. — Тебе не нужно изучать меня издалека. Я здесь, Фиалка. Закончи это для меня.

Я здесь, Фиалка. Слова никогда не были так горячи, и он даже не назвал мое имя правильно.

Я прикусываю язык, не желая поправлять его. Я не знаю, откуда у него сложилось впечатление, что это было мое имя, но я не ненавижу это из его уст. Если сказать ему, что он выбрал не того человека, это разрушит все, что сейчас между нами происходит. Последнее, что я хочу сделать, это сломать то, что происходит между нами, как бы неправильно это ни было.

Он переворачивается на полотенце. Странно чувствовать, что ему позволяют свободно смотреть на то, как его мускулы напрягаются при каждом движении.

Я неуверенно смотрю на него. Это кажется куда менее невинным, чем сегодня, когда он лежал передо мной, добровольный участник. — Я… — я не знаю, что сказать. Это было последнее, чего я ожидала.

Уверенное выражение его лица заставило меня взяться за карандаш. Он кажется таким уверенным, будто благодаря его твердой решимости у меня нет выбора, кроме как делать то, что он хочет.

Это должно быть странно. Он должен чувствовать себя не в своей тарелке. Ни то, ни другое не так, как это чувствуется. Это захватывающе. Это правильно. Как будто мне больше нечего делать под луной, кроме как зарисовывать каждый идеальный дюйм Бекхэма Синклера.

Мои пальцы изо всех сил сжимают карандаш. Мне приходится что-то стирать почти сразу же после того, как я поднимаю резервную копию, мои нервы берут верх надо мной.

Я чувствую его горячий взгляд на себе, когда изучаю его. Я уже нарисовала его лицо, поэтому мне не нужно смотреть ему в глаза. Но это не мешает мне чувствовать, как он смотрит на меня. Я хочу спросить его, что он думает. Или как он знал, что я была здесь с самого начала, но я молчу.

Сейчас кажется, что все должно быть тихо. Что единственными звуками вокруг нас должны быть царапины моего карандаша по бумаге, смешанные со звуком волн. Это невероятно мирно.

Я работаю над грубым наброском мышц его бедер. Они огромные. Я не знаю, что он делает, чтобы они были такими определенными, но что бы это ни было, оно работает. Когда я оживляю мышцы, раскрашивая их разными цветами, я не могу не думать о том, куда ведут мышцы. Они окунаются в его шорты, ведущие к чему-то запретному.

В тишине момента я хочу знать, как Бек выглядит под ним. Я не должна, но я ничего не могу с собой поделать. Эти грязные светлые волосы полностью распущены? Есть ли мышцы, скрывающиеся под его шортами, на которые мне нужно обратить внимание?

Бек отрывает меня от моих грязных мыслей. Он поправляет пояс своих шорт, слегка стягивая его вниз, чтобы показать еще больше своей кожи. Когда его штаны были спущены на дюйм, я вижу, что только что открытая кожа на тон светлее, чем остальная часть его тела. Он не такой розовый от палящего солнца.

Никто из нас не говорит минуты, а может быть, и часы. Я не знаю точно, сколько времени мы там проводим. К тому времени, как я закончила его рисовать, солнце едва начало всходить. Он красивый, розово-оранжевый, переходящий в темно-синий цвет ночного неба.

Глубокий цвет океана напоминает мне цвет индиго его глаз.

Я наклоняюсь, сдувая карандашную стружку с листа бумаги. — Готово, — тихо говорю я ему, стесняясь снова и снова находиться в его присутствии. Скоро он поймет, что я начала все сначала. Я не могла ничего с собой поделать. Я хотела запечатлеть выражение его лица в этот момент, мы вдвоем наедине под лунным светом, чтобы сохранить его и запомнить навсегда.

Он садится. Часть меня надеется, что он немедленно наденет свою рубашку, чтобы я могла перестать фантазировать о мышцах, которые рисовала часами. Он не дает мне пощады. Его рубашка остается расстёгнутой. Хуже того, он приближается ко мне своим телом, чтобы посмотреть на альбом для рисования у меня на коленях.

Его дыхание щекочет мою шею, когда он осматривает ее. Несколько мучительных секунд тишины, пока он наблюдает за тем, над чем я так долго работала. Я начинаю паниковать, что он ненавидит это, что я сделала что-то не так, когда он издает долгий вздох.

— Твой талант невероятен. Ты невероятна.

Я борюсь с желанием сказать ему, что это было несложно, когда речь шла о таком идеальном человеке, как он. Все, что я могу сделать, это небольшое спасибо.

Я смотрю вниз, гордясь тем, что я создала. Это, наверное, моя лучшая работа, детали идеальны.

Пальцы Бека хватают меня за подбородок, поднимая мое лицо, чтобы посмотреть на него.

На кратчайший момент я задаюсь вопросом, мелькает ли что-то вроде желания в его глазах. Я говорю себе, что выдумываю. Это Бекхэм Синклер, старший брат Картера. Я, наверное, последний человек, который мог вызвать у него восторженный взгляд.

Но…

То, как он смотрит на меня, его холодный взгляд смягчился, заставив меня задуматься. Его губы сжимаются в тонкую линию, челюсть сжимается. Как будто он изо всех сил старается держать рот на замке, чтобы не сказать то, что у него на уме.

Он проводит по моей губе подушечкой большого пальца, наклоняясь на долю дюйма.

Он наклоняется ближе. Я наклоняюсь ближе. Наши дыхания смешиваются.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Я резко возвращаюсь к реальности при