Шри Ауробиндо. О себе - Шри Ауробиндо

Это не было ни испытанием, ни экспериментом – как я уже писал, я не шел таким путем, – я просто записывал что приходило, потом поправлял; но и поправки приходили сами собой. В те времена у меня не было теорий, методов или способов. Но «Любовь и Смерть» была не первой моей поэмой, написанной белым стихом, – первую я написал раньше, в начале своей жизни в Бароде, и сам ее издал, но потом она стала мне неприятна и я отказался от нее.[183] Я также несколько раз делал переводы с санскрита (белым стихом и рифмованным пятистопным ямбом); но не понимаю, какой перевод Калидасы вы имеете в виду. Большинство тех рукописей исчезло в водовороте и катаклизмах моей политической деятельности.

Вопрос: Позавчера Х. сказал мне, что считает длинный монолог бога любви Камы, или Маданы[184] , из «Любви и Смерти» одной из вершин поэмы – он столь же прекрасен, как и отрывок о сошествии в Ад, которым я восхищаюсь с тех самых пор, как несколько лет назад прочел поэму впервые. Он добавил, что и Мать также была им очень тронута. Почему-то в тот раз я отнесся к нему без большого энтузиазма. Мне он показался трогательным и по-своему бесподобным, очень сильным и очень точным психологически, но, если не считать первые восемь или десять строчек в начале и три-четыре в середине, я там не увидел потрясающей поэзии – по крайней мере, не увидел вершины поэзии. Каково ваше личное мнение по этому поводу? Разумеется, я не буду вас цитировать никому. Вот этот отрывок, чтобы освежить вашу память:

But with the thrilled eternal smile that makesThe spring, the lover of Rathi golden-limbedReplied to Ruru, «Mortal, I he;I am that Madan who inform the starsWith lustre and on life’s wide canvas fillPictures of light and shade, of joy and tears,Make ordinary moments wonderfulAnd common speech a charm: knit life to lifeWith interfusions of opposing soulsAnd sudden meetings and slow sorceries:Wing the boy bridegroom to that panting breast,Smite Gods with mortal faces, dreadfullyAmong great beautiful kings and watched by eyesThat burn, force on the virgin’s fainting limbsAnd drive her to the one face never seen,The one breast meant eternally for her.By me come wedded sweets, by me the wife’sBusy delight and passionate obedience,And loving eager service never sated,And happy lips, and worshipping soft eyes:And mine the husband’s hungry arms and useUnwearying of old tender words and ways,Joy of her hair and silent pleasure feltOf nearness to one dear familiar shape.Nor only these, but many affections brightAnd soft glad things cluster around my name.I plant fraternal tender yearnings, makeThe sister’s sweet attractiveness and leapOf heart towards imperious kindred blood,And the young mother’s passionate deep look,Earth’s high similitude of One not earth,Teach filial heart-beats strong. These are my giftsFor which men praise me, these my glories calm:But fiercer shafts I can, wild storms blown downShaking fixed minds and melting marble natures,Tears and dumb bitterness and pain unpitied,Racked thirsting jealousy and kind hearts made stone:And in undisciplined huge souls I sowDire vengeance and impossible cruelties,Cold lusts that linger and fierce fickleness,The loves close kin to hate, brute violenceAnd mad insatiable longings pale,And passion blind as death and deaf as swords.O mortal, all deep-souled desires and allYearnings immense are mine, so much I can.»

Но с взволнованной вечной улыбкой, что рождаетВесну, златорукий возлюбленный РатхиОтветил Руру: «О смертный;Я тот Мадана, кто звездам даетСиянье и на широком холсте жизни рисуетТенями и светом картины счастья и слез,Кто делает волшебными будничные мгновения жизниИ обычные речи, скрепляя жизнь с жизньюСлиянием противящихся душ,И нежданными встречами околдовывая постепенно…

Ответ: Мое личное мнение совпадает скорее с мнением Х., нежели с вашим. Наверное, здесь нет ничего потрясающего в смысле силы творческого воображения и видения, какие есть в описании сошествия в Ад; но, тем не менее, не думаю, что где-то в другом месте мне удалось превзойти этот отрывок по силе языка, страсти и правде чувств, слитых в точном и благородном ритме в единое и совершенное целое. И думаю, мне удалось раскрыть истинную суть бога Камы, бога витальной любви (я не имею в виду «витальное» в его строгом йогическом смысле; а имею в виду любовь, которая влечет, бросая в страсти друг к другу две жизни), с достаточной полнотой поэтического видения и поэтической силой, которые ставят этот монолог на одну из вершин, пусть и не наивысшую, творческого достижения. Таково мое личное мнение, но, разумеется, другие не обязаны видеть то же самое.

Вопрос: А.Е. сделал несколько интересных замечаний по поводу моих стихов – замечаний порой любопытных, порой весьма тонких. Он предупреждает меня против частого употребления таких слов, как «бесконечный», «вечный», «безграничный». Трудность их употребления волновала меня и раньше – частое употребление придает стихам не вполне уместный для мистической индийской поэзии оттенок стихов Гюго; но мне любопытно понять, обесценились ли они у меня или я их неверно употребил. Во всяком случае вы никогда не бранили меня за них. Что касается тех двух моих стихов, которые вам очень понравились, он похвалил только одну фразу в «Ne plus ultra» – «стремительный, как песня, ум» – и ничего не сказал про «Эту заблудшую жизнь». Не странно ли? Кстати, экземпляр вашей «Любви и Смерти» готов к отправке в Англию. Мне интересно, как ее примут критики. Должны бы с энтузиазмом. Там много потрясающих строф. Помните, как Руру спускается в Паталу, подземный мир? Я написал, что я думаю об этом пассаже в своем эссе «Шри Ауробиндо – Поэт». Никогда не переставал им восхищаться. Вот эти строки:

In a thin soft eveGanges spread far her multidious waves,A glimmering restlessness with voices large,And from the forests of that half-seen bankA boat came heaving over it, white-winged,With a sole silent helmsman marble-pale.Then Ruru by his side stepped in; they wentDown the mysterious river and beheldThe great banks widen out of sight. The worldWas water and the skies to water plunged.All night with a dim motion gliding downHe felt the dark against his eyelids; felt’As in a dream more real than daylight,The helmsamn with his dumb and marble faceNear him and moving wideness all around,And that continual gliding dimly on,As one who on a shoreless water sailsFor ever to a port he shall not win.But when the darkness paled, he heard a moanOf mightier waves and had the wide great senseOf Ocean and the depths below our feet.But the boat stopped; the pilot lifted on himHis marble gaze coeval with the stars.Then in the white-winged boat the boy aroseAnd saw around him the vast sea all greyAnd heaving in the pallid dawning light.Loud Ruru cried across the murmur: «Hear me,O inarticulate grey Ocean, hear.If any cadence in thy infiniteRumour was caught from lover’s moan, O Sea,Open thy abysses to my mortal tread.For I would travel to the despairing shades,The spheres of suffering where entangled dwellSouls unreleased and the untimely deadWho weep remembering. Thither, O guide me,No despicable wayfarer, but Ruru,But son of a great Rishi, from all menOn earth selected for peculiar pangs,Special disaster. Lo, this petalled fire,How freshly it blooms and lasts with my great pain!»He held the flower out subtly glimmering.And like a living thing the huge sea trembled,Then rose, calling, and filled the sight with waves,Converging all its giant crests: towards himInnumerable waters loomed and heavenThreatened. Horizon on horizon movedDreadfully swift; then with a prone wide soundAll Ocean hollowing drew him swiftly in,Curving with monstrous menace over him.He down the gulf where the loud waves collapsedDescending, saw with floating hair ariseThe daughters of the sea in pale green light,A million mystic breasts suddenly bare,And came beneath the flood and stunned beheldA mute stupendous march of waters raceTo reach some viewless pit beneath the world.

Вечером тихим и мягкимГанг широко раскинул свои волны,Мерцающий шум многих своих голосов,И из лесов чуть видных береговВдруг лодка белокрылая взлетела,В ней одинокий молчаливый бледный кормчий.Ступил на борт, с ним рядом Руру встал;И двинулись они загадочной рекою, созерцая,Как берега скрываются из глаз. Весь мирБыла вода, и небеса в те воды погружались.Всю ночь, пока ладья невидимо скользила вниз,Вокруг него стояла тьма;Реальность сна, а не дневная явь внушала,Что рядом кормчий был с застывшим мрамором лицаИ вспять бегущий безграничный мир…

Ответ: Я не имею ничего против частого у вас повторения «бесконечного», «вечного», «безграничного», потому что этими прилагательными и у меня стихи щедро приправлены. Если пишешь о Бесконечном, Вечном и Безграничном или если постоянно их ощущаешь, то куда денешься от таких эпитетов? А.Е., у кого другое сознание и кто воспринимает только формы временные и конечные (природные или оккультные), может обойтись и без этих слов, а я нет. Кроме того, у любого поэта есть любимые слова и эпитеты, которые он то и дело повторяет. А.Е. как-то и самого обвиняли в том же преступлении.