1661 - Ив Жего

— О чем это вы? — нахмурившись, спросил суперинтендант.

— О юном Габриеле, которого вы взяли под опеку. По-моему, он пребывает не в самом добром расположении духа.

— Вы уверены? — продолжал Фуке, понимая, к чему клонит д'Орбэ, который, не желал утруждать Лафонтена, решил сам переговорить с суперинтендантом. — Что с ним такое?

— Думаю, узнав об измене Мольера, он распрощался с мечтой о театральных подмостках. Да и вынужденный отъезд из Парижа, похоже, ему в тягость. В его годы прелести сельской жизни быстро надоедают. Надо бы ему сменить обстановку, — деликатно прибавил архитектор.

— А не взять ли вам его с собой в Лондон? — без обиняков предложил Фуке Лафонтен.

На это архитектор, собственно, и рассчитывал. Он уже представлял себе, как обрадуется старый его учитель Андре де Понбриан, когда увидит своего сына.

— Прекрасная мысль! — сказал суперинтендант и рассмеялся, приятно поразившись хитроумию д'Орбэ. — Хорошо, возьму нашего голубка с собой в Лондон. Хотя и не обещаю, господа, что туманная Темза его порадует!

52

Лувр, рабочий кабинет Кольбера — пятница 15 апреля, шесть часов вечера

Заложив руки за спину, Кольбер с мрачным видом расхаживал по своему кабинету, машинально ступая по линиям узора на большом ковре перед рабочим столом. По обе стороны стола в глубоких креслах, обшитых ярко-синей тканью, с не менее озабоченным видом сидели брат короля герцог Орлеанский и Олимпия Манчини. Герцог теребил толстыми пальцами в кольцах зеленые ленты, украшавшие его белый шелковый камзол.

— Тем не менее, — говорил он визгливым, ноющим тоном, — отказавшись сегодня отправиться с братцем на охоту, я рассчитывал на другие вести — отвечающие нашим надеждам…

— Мне нравится, что вы говорите о «наших надеждах», монсеньор, — сказал Кольбер, продолжая расхаживать по ковру и глубоко вздыхая, чтобы скрыть раздражение. — Прежде всего потому, что это слово мне льстит, поскольку я недостоин того доброго отношения, которое вы мне выказываете, поверяя свои тревоги. Кроме того, я усматриваю здесь наш общий интерес, вернее вывод, к которому мы пришли разными путями. Вы считаете, что мадемуазель де Лавальер науськивает против вас вашу будущую супругу и даже может оклеветать вас перед королем. Вполне разделяю ваши опасения, к тому же мне и самому это не нравится, поскольку задевает вашу честь. Вы также считаете эту девицу своенравной. Я и тут с вами согласен. У юных придворных дам голова и впрямь частенько идет кругом. Но тем хуже для нее. Мы предоставили ей полную возможность, — добавил он, взглянув на хранившую молчание Олимпию. — Она не пожелала ею воспользоваться. Тем хуже для нее, — повторил он. — Со своей стороны добавлю, — сказал он, перестав наконец кружить по ковру и снова устремив острый взгляд на Олимпию, — у меня есть более серьезные опасения.

— Точно говорю, я сама видела, как она долго беседовала с суперинтендантом в Сен-Манде… — подтвердила молодая женщина в ответ на безмолвный вопрос Кольбера.

— И даже слышали, как они упомянули имя одного молодого человека, некоего Габриеля, — прервал ее Кольбер, — того, чья близость к отъявленным заговорщикам, угрожающим безопасности государства, очень меня настораживает, тем более что он бесследно исчез сразу после того, как встретился с глазу на глаз… с суперинтендантом Фуке! Вы правы, монсеньор, — продолжал он, повысив голос, — все это слишком затянулось. Факты налицо, притом безрадостные. Теперь нужно действовать. И без промедления. Надо кончать с этим. Мои люди из-под земли достанут этого Габриеля вместе с…

Кольбер вдруг осекся и махнул рукой, давая понять, что в двух-трех словах всего не расскажешь.

— Впрочем, это другая история. Словом, они непременно его отыщут. Вместе с тем, однако, надо сделать все возможное, чтобы оградить короля от мадемуазель де Лавальер. Иначе говоря, ее нужно устранить, — зловещим тоном заключил он.

— Что это значит? — с тревогой спросил брат короля.

— А то, — сказал Кольбер, приближаясь к Олимпии, — что посланница мира отныне станет вестницей войны.

Взглянув на насупившегося принца. Кольбер ухмыльнулся.

— Вас еще не было на свете, монсеньор, когда это произошло, но вы, наверно, знаете о злоключении, постигшем вашу мать, да хранит Господь ее душу.

Заметив недоумение в глазах принца. Кольбер назидательно продолжал:

— Узнав как-то, что она сообщает в письмах к своей испанской родне о делах и поступках французского короля, отец ваш Людовик XIII хотел развестись с ней и даже устранить ее. На свое счастье, она заручилась крепкой поддержкой ныне покойного кардинала Мазарини, да хранит Господь и его душу. Словом, то, что произошло тогда, может повториться снова. Если только у мадемуазель де Лавальер вдруг не появится покровитель под стать кардиналу!

— А что если и она замешана в заговоре? — воскликнул брат короля, сообразив вдруг, что к чему.

— Вот-вот, — согласился Кольбер. — Теперь наша беседа стала более конструктивной, — заметил он, обращаясь уже к Олимпии.

Та встала и, сделав им обоим реверанс, направилась к двери.

— Значит, вы полагаете, трудность преодолима? — спросил принц.

— Не полагаю, а знаю наверное, — доверительно ответил Кольбер. — Монсеньор, самое большое достоинство таких женщин, как Олимпия, состоит в том, что они все понимают без лишних слов… когда дело касается предмета их ненависти. Думаю, она ловко все устроит. И поможет ей чисто женское воображение.

Брат короля только молча кивнул в ответ.

53

Лондон, Букингемский дворец — пятница 22 апреля, пять часов пополудни

Терпеливо дожидаясь вместе с Фуке торжественной минуты в зале приема послов, Габриель поднял взгляд, посмотрел на перемычку огромного камина, которую подпирали два бородатых великана, и невольно издал возглас изумления.

— Ну и ну! — воскликнул он, показывая суперинтенданту на высеченный на камине герб.

Фуке, обратив взгляд наверх, улыбнулся.

— Что вас так поразило, мой юный друг?

— Там… это… по-французски, господин суперинтендант, — выдавил из себя Габриель, показывая на девиз. — Там написано: «Позор тому, кто дурно об этом подумает»![43]

— Я тоже заметил, — равнодушно сказал Фуке. — Это всего лишь девиз короля и его семейства. Впрочем, именно это выражение отчасти вменяли Карлу в вину противники и убийцы его отца… Всему-то вы удивляетесь, но я вам не секретарь, а простой школяр, — мягко осадил он Габриеля.

Двери распахнулись, и в зал вошла королевская свита во главе с королем Англии Карлом II. Габриель удивился силе духа, исходившей от всего облика короля, медленно шедшего к забранному пурпуром помосту, на котором возвышался трон, увенчанный гербовым щитом с резными львами — символами Англии.