Сказания Меекханского пограничья. Север – Юг - Роберт М. Вегнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это нас не касается. Лето вот уже сколько-то лет приходит слишком рано и сушит степи больше, чем обычно. Тогда кочевники сражаются друг с другом за воду и пастбища для стад. Впрочем, губернатор о том знает, через полмесяца все заставы будут усилены.
– А город?
– Город? А что может угрожать нам здесь, за стенами? Не беспокойся, кончится тем, что в будущем году вырастет в цене говядина.
Купец потянулся так, что затрещали суставы.
– А теперь – беги. А ты, моя дорогая, ступай в свою комнату и подожди мать. Только, прошу, без этих своих кривляний.
Он поднялся и шагнул к выходу. Тень из-под стены шевельнулась и направилась следом.
* * *– Любишь меня?
Они лежали, задыхаясь, все еще чувствуя на губах вкус тел друг друга.
– Да.
– Как сильно?
– Ты снова спрашиваешь? Зачем?
– Ответь!
– А если нет…
Она вывернулась, словно ласка, и вот уже сидела сверху. Ухватила его за запястья, придержала одной рукой, второй принялась щекотать.
– Отвечай!
Он выдержал несколько секунд, потом дернулся так, что скрипнула вся кровать.
– Тихо. А то кто-нибудь услышит.
– Думаешь, что кто-нибудь отважится войти в мою комнату? Когда у меня может оказаться открытым лицо?
– Не уходи от темы, ты, гартафанр.
Он захихикал.
– Ты хотя бы знаешь, что значит это слово?
– Я доверяю Харрибу. Отец говорит, что никто не умеет так ругаться, как кочевники. – Она ткнула его пальцем под мышку. – Отвечай.
– Я говорил тебе уже много раз.
– Лишний раз не помешает. А тысячи раз – как раз хватит. Ясное дело, на сегодня… – Она аккуратно дотронулась до его губ. – Ты улыбаешься.
– Да.
– Смеешься с меня, – бросила обвиняюще она.
– Отчего бы? Именно поэтому я в тебя и влюбился. Я был один среди чужих, далеко от дома. А ты научила меня, что такое улыбка. Была как холодный источник посреди пустыни.
– Была?
– Была, есть и будешь. Ты – словно пожар в степи и весенний дождь, восход солнца и радуга, утренняя роса на лепестках цветов и охотящийся сокол. Все те удивительные, непривычные вещи, из-за которых чувствуешь себя счастливым и…
По мере того как он говорил, она склонялась все ниже, пока не прервала его легким поцелуем. Через миг соскользнула с него и приложила ухо к его груди.
– Говори еще, – попросила она.
– Что?
– Ты знаешь. Почему меня любишь.
– Снова, сейкви аллафан?
– Что это значит?
– В наших горах, меж сожженными солнцем скалами, можно найти немногочисленные источники. Вокруг них часто растут маленькие светлые цветы. И именно так их называют. Дар Великой Матери, они напоминают и несут надежду.
– Не хочу, чтобы ты говорил о религии. Говори о нас.
– О нас?
– Да.
– А ты хоть помнишь, как мы встретились?
– Наверняка, прошло ведь уже… э-э-э… почти три года.
Она снова принялась исследовать пальцами его лицо.
– Ты снова улыбаешься.
– Неплохая тогда случилась сумятица. Твоя мать едва в истерику не впала…
* * *Десять высоких тяжелых фургонов въезжали в ворота темного дерева на широкий двор. Две стороны двора окаймляла двенадцатифутовая увенчанная железными пиками стена, по остальным двум стояли дома. Тот, что напротив ворот, был двухэтажным, светлым, украшенным колоннами, сводчатыми окнами и классической маленькой террасой. По железным решеткам взбиралась зеленая лоза. Простенькая летняя резиденция богатого купца. К левому крылу притулялось несколько хозяйственных построек. Чистеньких, скромных и практичных. Ничего особенного. При конюшнях уже толклись слуги, стражники и конюхи: ждали, пока фургоны остановятся, чтобы заняться людьми и лошадьми.
На террасе стояла женщина, довольно молодая, с прекрасными белокурыми волосами, одетая в изысканное темно-красное платье. Рядом с ней беспокойно подпрыгивали двое детей.
– Едет, едет! – Мальчишка вытягивал шею, словно любопытный суслик. – Во втором фургоне!
Он кинулся бегом, каким-то чудом избегнув копыт нескольких заводных лошадей, которых как раз вели на конюшню.
– Эраф! – Женщина сделала несколько шагов вперед.
Девочка, что сопутствовала ей, пренебрежительно надула губки:
– Дурак.
Мать испепелила ее взглядом.
– Исанель, не следует так выражаться. Позже мы поговорим об этом, а теперь – ступай навстречу отцу.
За последним фургоном как раз запирали ворота. Они же пошли через двор спокойным, элегантным шагом.
– Не горбься, плечи выше, чуть приподними голову. И улыбка, дитя мое, улыбка.
После каждого напоминания девочка ступала все прямее и все неестественней. А еще все сильнее мрачнела. Они подошли к фургону, на котором рядом с бородатым возницей сидел крепкий седоватый мужчина под сорок. На лице его была несколькодневная щетина.
– Приветствую, Элланда, – усмехнулся он радостно.
Женщина исполнила дворцовый поклон. Девочка повторила его почти точно.
– Приветствую тебя дома, господин.
На лице мужчины мелькнули смешанные чувства.
– За что на этот раз? – спросил он почти жалобно.
– Шесть дней назад я приготовила приветственный пир, но караван не появился. Я думала, что с ума сойду от беспокойства. Конечно же, половина еды пропала, а я не спала три ночи, пока мне не донесли, что на обратном пути ты заехал в Анталер. Что было на этот раз? Более высокие цены на яшму?
Он покачал головой:
– Не совсем так. – Он дотронулся рукою до полотна фургона, в месте, где зияло небольшое отверстие. Только теперь она заметила, что тех дырок – больше, а также коричневую повязку, выглядывающую из-под рукава возницы.
– Ох, Аэрин… – Женщина подскочила к мужу и едва не сдернула его с козлов. – Кто? Кочевники? Бандиты? Иссары? С тобой ничего не случилось?! – Говоря это, она энергично его встряхивала, пытаясь найти возможные раны.
Он уступал этому с улыбкой. Внезапно зашипел громко.
– Ох, прости, прости, прости. Ты ранен? – Она принялась расстегивать его куртку.
– Элл, мы не одни… – Потом он внезапно схватил ее и поцеловал. Несколько ближайших возниц и торговцев радостно засвистели.
– Негодник… – Она вырвалась, покраснев, словно пион. – А я так переживала. Ты не мог прислать гонца?
– Это был всего десяток бандитов. Наверное, хотели отбить фургон-другой и отступить. Мы убили нескольких, остальные сбежали. У меня ранили восьмерых. Именно поэтому я направил фургоны в Анталер. У них лучшие лекари в провинции. А знаешь, что случилось бы здесь, узнай женщины, чьи мужья и сыновья отправились со мной, о нападении?
Она скривилась.
– Ты прав. Я сглупила.
– Отнюдь нет. Просто пошли я гонца – это только усугубило бы ситуацию.
Он повернулся к девочке. Та все еще стояла сбоку, надутая, как видно обиженная на весь мир.
– А ты? Не поздороваешься с отцом?
Она повторила поклон:
– Приветствую, отец.
Тот драматично застонал:
– И ты тоже? За что?
Жена пожала плечами:
– Меня не спрашивай. Последние дни она ходит злая, словно шершень.
Полотно фургона откинулось, и оттуда показалась светлая голова мальчишки.
– Мама не позволяла ей ездить на Сивке. И приказывала учиться поэзии. И танцам. Хочет сделать из нее настоящую даму. – Мальчик хихикнул, словно от удачной шутки.
Аэрин присел на корточки перед будущей дамой.
– Настолько плохо?
Она кивнула.
– Никакой конной езды?
На этот раз вмешалась мать:
– Она ездит верхом. По-мужски. В платьях до середины икр. Видны ее ноги. Всякий раз, когда садится на коня, здесь начинается истинное столпотворение. Преимущественно из молодых пареньков. А она уже слишком взрослая для такого.
Во время тирады матери Исанель опустила голову и начала хлюпать носом. Аэрин минутку-другую сражался с собой. Потом он взглянул на дочь, словно увидев ее впервые в жизни. И правда, ей скоро исполнялось тринадцать, она подрастала. Он кашлянул:
– Боюсь, что мать права. Если ты хочешь ездить верхом, придется использовать дамское седло, как и всем хорошо воспитанным девушкам. И не делай такое лицо, а не то все, что я тебе привез, достанется кузине Вионетт…
Она сразу перестала всхлипывать.
– А что ты мне привез?
– А поцелуйчик?
– Отец! При людях?
– Никто не смотрит, давай.
Она медленно подошла, поцеловала его в щеку. Он посмотрел на нее с упреком.
– Это что ж, поцелуй? А я…
В этот момент Эраф выскочил из фургона, размахивая над головой кривым мечом:
– Эйа-а! Ха-а! Иссарам юфир!
Отец поймал его за руку, почти наверняка спасая от случайной декапитации.
– Эраф. Это не игрушка. – Он осторожно отобрал у сына оружие.
Клинок у меча был длиной дюймов в тридцать, искривленный, сужающийся до острого, словно игла, кончика. Округлая гарда и прямая полуторная рукоять, обернутая черной кожей и увенчанная стальным навершием. Никаких гравировок на клинке или рукояти. Оружие, созданное для битвы, а не для украшения.
