Откуда пошел, как был организован и защищен мир - Александр Немировский

Между тем бодхисатва, завершив беседу с царем, в добром настроении возвращался домой. Приняв его отчет о доходах и расходах казны, царь осыпал его благодарностями и назвал первым из друзей. Уже в начале улицы, на которой стоял его дом, казначей увидел огромную толпу и сразу подумал, что в доме случилась какая-то беда. Поэтому он послал слугу узнать, что случилось. Тот, вскоре вернувшись, не только успокоил его, но и обрадовал.

— Все живы и здоровы. Но говорят, что ты решил покинуть свой дом, стать нищим монахом.

Лицо бодхисатвы покрылось румянцем стыда. «Как же так случилось, что я сам не пришел к мысли оставить город, вместилище дурных страстей? Выходит, народ лучше, чем я о нем думал. И он обо мне такого высокого мнения, что считает способным презреть все, что меня здесь удерживает!»

Не возвращаясь домой, бодхисатва пришел во дворец и, получив разрешение на прием, обратился к царю с такими словами:

— Дозволь мне, царь, оставить службу и этот мир.

Царь был настолько удивлен, что утратил дар речи. Прийдя в себя, он спросил:

— Что же могло произойти за столь короткое время после того как мы расстались, чтобы ты решил изменить свою жизнь и нанести мне, столь тебя любящему, жестокую обиду? Отвечай!

— Идя к дому, о царь, я узнал, что народ верит в то, что я могу стать нищенствующим монахом.

— Что с тобою, мой друг? — проговорил царь, обхватив голову обеими руками. — Я ведь знал тебя как благоразумного, трезвомыслящего человека, содержащего государственную казну в образцовом порядке, не поддающегося ни слухам, ни соблазнам. И ты прислушался к болтовне людишек, которым пришло в голову невесть что?

— Ты не прав, царь, — возразил бодхисатва. — Я достиг уважения людей честностью и исполнительностью. Но есть высшие добродетели, доступные лишь тому, кто не связан с этим миром путами, кто может отказаться от имущества и мирской славы. Не ставь мне в этом преграды, о царь!

Слова эти убедили царя, и он не стал задерживать казначея, который, оставив все, тотчас отправился в лес. Но у городских ворот бодхисатву нагнали друзья. Одни протягивали к нему с мольбой руки, другие пытались преградить ему путь, третьи обрушивали на него брань, упрекая в бессердечии. Нашлись и такие, которые пытались убедить бодхисатву вернуться, приводя мудрые изречения из священных книг об обязанностях главы дома. Бодхисатва обратился к ним с такой речью:

— Не оплакивайте меня, друзья. Ибо это следует делать по отношению к умирающим и мертвым. Если же причина скорби разлука со мною, то что вам мешает разделить мой жребий? Взгляните на меня: я не скорблю, не страдаю. Я ухожу от страданий, ибо причина их в привязанности к путам, которые я разрываю.

Простившись с друзьями, бодхисатва ушел в лес и провел там жизнь в счастьи, сияя своими добродетелями.

Кормчий

Бодхисатва сидел на берегу, обратив неподвижное лицо к морю. Уже несколько лет как он потерял зрение, но проведя большую часть жизни в море, по-прежнему ощущал себя его частью, и говор волн заменял ему человеческую речь со всеми её оттенками — от тихой ласки до гнева и ярости. Но он уже не мог предвидеть капризы погоды, ибо для него были скрыты знакомые ему приметы — изменение цвета воды, парение птиц, прыжки рыб.

За спиною послышался стук перекатывающихся голышей, и слепец повернул голову.

— О, Супарага, победитель бурь, тигр среди кормчих, — услышал он. Позволь припасть к твоим ногам.

— Говори, — сказал бодхисатва.

— Мы, кормящиеся торговлей, просим тебя отправиться с нами в плаванье и разделить будущую прибыль.

— Неужто и вы ослепли, почтенные?! — изумился Супарага. — Разве вам не ясно, что от меня на море не будет никакой помощи? Даже если вы хотите взять меня в трюм для тяжести вместо камня, то я и на это не гожусь.

— О нет! — затараторили купцы. — Мы все видим и все знаем о тебе. Мы не ждем, что ты поможешь избежать мелей или покажешь более короткий путь. Но само твое пребывание на корабле — залог безопасности. Так как ты чувствуешь течения, вихри, водовороты, то и стихии должны ощущать твое присутствие и робеть перед тобою, как робеем мы, твои почитатели.

И был внесен Супарага на судно, ибо тело его настолько ослабело, что сам он не смог бы дойти до сходней и тем более подняться по ним. Устроившись рядом с кормчим, Великосущный сидел, вслушиваясь в море. Первые десять дней оно было удивительно спокойным, словно бы и впрямь робело перед господином. Но потом стало роптать, и Супарага ощутил, что судно потеряло уверенность хода.

— Какого цвета море? — спросил он у кормчего.

— Темно-синего, — ответил тот, — как будто кто насыпал в него груду сапфиров и украсил её гирляндами из морской пены. Земля же исчезла из виду.

На лице Супараги промелькнула тревога.

— Закрепляйте паруса! — посоветовал он.

И впрямь, вскоре океан стал страшным, словно сбросил оковы молчания. Огромные валы неслись рядами, рассыпаясь пеной. Солнце закрыли тучи, темные, как многоголовые змеи. Засверкали лианы молний, раздались страшные раскаты грома, а затем стрелы ливня осыпали пучину волн. И тогда корабль весь задрожал, словно напуганный заяц, повергнув в уныние сердца мореходов. Несколько дней судно находилось в полной власти бурных волн, вздымаемых ураганом. Нигде не было видно ни берега, ни благоприятных признаков, сулящих успокоение стихии. И это привело мореходов в ужас и отчаяние.

И обратился к ним бодхисатва со словами ободрения:

— В том, что происходит, нет ничего необычного. Мы достигли великого Океана. Поэтому не нужно падать духом. Беритесь за дело.

Купцы приободрились и бросились на помощь гребцам.

Но вдруг корабль огласил вопль.

— Что случилось? — встревожился бодхисатва.

— Там, внизу, — дрожащим голосом проговорил кормчий, — тела, подобные человеческим, словно воители в серебряной броне, ужасные на вид, с мордами, безобразными, как копыта.

— Это не люди, не демоны, но рыбы, — засмеялся Супарага. — Не бойтесь их. Значит, мы далеко отплыли от нашей гавани. Это море Кхурамалин Копытоцветное море. Постарайтесь поскорее повернуть назад.

Но ураган дул в спину, вздымая огромные массы воды и с неодолимым бешенством увлекая корабль все дальше и дальше. И вот уже судно в другом море, сиявшем подобно серебру. Пораженные мореходы обратились к Супараге:

— А это что за море, словно бы потонувшее в белой пене?

— Беда! — встревожился Супарага. — Это Датхималин — Млечное море. Нас занесло совсем далеко. Если можете, возвращайтесь.

Но ход корабля нельзя было замедлить из-за необычайной быстроты течения и неукротимого ветра. И корабль вступил в новое море, с красноватой, как пламя, водою. Его беспокойные волны переливались подобно золоту. Пораженные мореходы вновь бросились к Супараге.

— Теперь мы видим море, пылающее огнем, сияющее красотою солнечных лучей. Скажи, как оно зовется?

— Это Агнималин — Златоцветное море. Было бы в высшей степени своевременно повернуть хотя бы отсюда, — сказал бодхисатва, благоразумно промолчав о том, что цвет огня придает морю растворенное в нем золото, ведь он знал тягу рода человеческого к этому металлу, ставшую причиной множества бед.

А корабль тем временем стремительно несло к новому морю, вода которого сверкала топазами и сапфирами.

— А сейчас мы входим, надо думать, в Изумрудное море — вода его блещет драгоценным камнями.

— Это море Кушамалин, — пояснил бодхисатва, ещё больше испугавшись, что купцы бросятся черпать воду и опрокинут корабль. — Цвет ему дают водоросли, напоминающие священную траву кушу. Оно подобно неукротимому слону. Оно неодолимо.

Купцы всеми силами пытались повернуть корабль подальше от этого моря. Но это им не удалось. И перед ними открылось ещё более прекрасное море, с блестящими, как смарагд, зелеными волнами, украшенными, словно цветами лотоса, прозрачной пеной.

Купцы не могли скрыть своего восторга, а из груди бодхисатвы вырвался глубокий вздох.

— Необычайно далеко зашли мы, — проговорил он. — Это море Наламалин Тростниковое море, лежащее почти у края света.

Заметались купцы при этих словах. Но ещё больший страх охватил их, когда солнце начало погружаться в море и стал слышен шум наподобие треска охваченного пламенем тростника, и вскоре показался обрыв, куда с грохотом вливался океан.

Услышав это, Великосущный застонал:

— Горе! Горе! Мы достигли зловещей Вадабамутхи, откуда никто не возвращается.

При этих словах раздались крики. Некоторые от ужаса потеряли рассудок, другие обращались с мольбами к богам — Индре и другим адитьям, марутам и васу, а также к самому Океану. Третьи же припали к ногам Супараги:

— О, тигр среди кормчих! Ты всегда спасал попавших в беду, ибо сердце твое переполнено высокой добродетелью и состраданием. Уйми же жестокое волнение Океана — не посмеет он преступить твою волю.