Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1 - Паркинсон Кийз

— И ты хочешь мне внушить, что любовниц этих выдающихся мужчин по-прежнему уважают?

— Да, в известном смысле.

— Это, должно быть, очень странный смысл… Ну, а что касается их мужей?

— Ну, конечно, мужья… — Пьер заколебался. — В подобных случаях мы стараемся не обсуждать позицию мужей, — поспешно произнес он. — Я всего лишь интерпретирую позицию любовника — я имею в виду истинного любовника, а не безнадежного распутника и повесы. И повторяю тебе, когда я ехал в Луизиану, то вынашивал надежду, что сумею уговорить тебя стать моей любовницей… моей обожаемой возлюбленной, высоко уважаемой и ценимой женщиной. Но не успел я сойти на берег, как узнал, что ты беременна.

Он снова разгладил на коленях батистовую ткань, предназначенную для детской одежды.

— Должен признаться, это было ударом. Очень сильным ударом. И не только по моей любви, но и по моей гордости. Я ведь думал, ты с нетерпением ожидаешь меня, считая дни, оставшиеся до нашей встречи.

— Так и было, — прошептала Кэри. — Мне не следовало этого делать, однако я это делала. Я даже корпела над старинными юридическими книгами, пытаясь обнаружить в них что-нибудь, что могло бы стать поводом для нашего развода с Савоем.

Пьер отпустил ее руки и произнес сразу вдруг изменившимся голосом:

— Развода? Тут я должен не согласиться с тобой, Кэри. Если бы ты была свободна, когда мы с тобой встретились, то, как я уже говорил, я был бы счастлив жениться на тебе. Однако жениться на разведенной женщине… А особенно на той, которая сама стала причиной развода с мужем… Это для меня совершенно неприемлемо и невозможно.

— То же самое сказал и отец. Он предсказал именно такую реакцию с твоей стороны, — презрительно проговорила Кэри.

— Ты обсуждала это с отчимом? Весьма сожалею, что ты так поступила, Кэри. И неизбежно у него создалось обо мне очень невысокое мнение. Судя по твоему тону, я догадываюсь, что ему довольно легко удалось настроить тебя против меня. Подожди, дай мне закончить! А я-то считал дни, оставшиеся до нашей встречи, и был уверен, что, когда она произойдет, мне удастся уговорить тебя стать моей любовницей. Думал о том, что мы могли бы с предосторожностями, но постоянно встречаться… в интимной обстановке. Еще я думал, что мне удастся убедить Савоя привезти тебя обратно во Францию в самом ближайшем будущем. И мы бы могли, таким образом, продолжить нашу связь. Я думал об этих волшебных минутах постоянно… И никогда мне даже в голову не приходило, что ты уже беременна… беременна ребенком от Савоя. С другой стороны, это должно было произойти… Это же очевидно, что судьбою тебе предназначено стать mère de famille, а не grand amoureuse[68]. До чего же я был слеп, как же я сразу не догадался об этом! И когда наконец мои глаза открылись, я пришел в великую ярость, несправедливую по отношению к тебе и вполне логичную по отношению к себе. Вполне понятно, что, пребывая в подобном расположении духа, я не устоял и очень быстро и легко подпал под очарование такой девушки, как Арманда.

— Понимаю, — по-прежнему презрительно отозвалась Кэри.

— По-моему, мне не надо убеждать тебя, что она влюбилась в меня с первого взгляда, поскольку и она, и ее мать высказывали одно и то же мнение, — продолжал Пьер, на этот раз не обращая внимания на презрительный тон Кэри. — Ну, и я не только был весьма польщен, что в меня влюбилась такая красивая и образованная девушка, но это также смягчило мою уязвленную гордость. Совершенно инстинктивно я ответил на ее привязанность.

— Пьер, я не считаю, что ты пытался соблазнить ее.

— Разумеется! Джентльмен не делает неуместных предложений невесте, когда она jeune fille bien elevée[69]. Это было бы оскорбительно для его принципов. Кроме того, разве был бы в этом смысл? В любом случае она вскоре станет его женой. Так зачем заранее намеренно преуменьшать удовольствие от первой брачной ночи?

— Разумеется, я не вижу никаких причин для этого. Однако я не понимаю, зачем этому джентльмену понадобилось намеренно устраивать так, чтобы жена другого человека оказалась неверна своему мужу. По-моему, Пьер, из этого разговора ничего не получится. Вряд ли твои слова смогут меня в чем-то убедить. Полагаю, ты не станешь больше заходить ко мне, независимо от того, сколько времени проболеет твоя мать. Я просто прикажу слугам говорить, что меня нет дома, если ты придешь. А теперь будь добр, разреши мне снова заняться одеждой для малыша…

Она встала и протянула руку за вышиванием. Несмотря на то, что Пьер крепко сжимал ткань, он все же выпустил ее из рук и отдал Кэри.

— Мне очень жаль расставаться с тобою вот так, — с упреком произнес он, встряхивая головой.

— Мне тоже, — отозвалась она. Однако в ее голосе не чувствовалось ни упрека, ни сожаления. Скорее презрение. — Но, к несчастью, мы не можем сказать друг другу «прощай». Ведь мы еще увидимся на твоей свадьбе.

Весь Новый Орлеан единодушно сходился в одном: свадьба Пьера де Шане и Арманды Винсент была выдающимся событием весеннего светского сезона.

Для этого события все золотые украшения кафедрального собора вынесли вперед и установили на высоком алтаре, где они сверкали при свете свечей. Архиепископ, человек солидный и степенный, казалось, выглядел еще более внушительно, когда в полном облачении стоял при входе в храм, ожидая прибытия свадебной процессии, приближающейся к нему под звуки «Пророка» Мейербера[70]. Первыми вышагивали одетые в разноцветные средневековые костюмы два огромных солдата швейцарца[71], участвующие лишь в самых торжественных церемониях. За ними — двенадцать шаферов в официальных вечерних фраках. Далее следовали двенадцать подружек невесты в белых платьях из mousseline de soil[72]; их вуали закреплялись венками из белых роз. Подружки невесты шли парами, соединенными гирляндами из роз. За ними шли две девочки с букетами, тоже с вуальками, увенчанными розами, но одетые не в mousseline de soil, а в блестящий перкаль[73], который больше соответствовал их нежному возрасту. Вместо гирлянд они несли позолоченные, украшенные ленточками корзины с лепестками цветов, которые они разбрасывали вокруг. За ними под руку с отцом шла невеста. Бриллиантовая диадема венчала ее голову, покрытую фатою из ручного кружева, каскадами ниспадающей на плечи и превращающейся в длинный шлейф; и, наконец, в соответствии с освященной веками традицией завершали процессию мать жениха под руку с женихом и мать невесты под руку с отцом жениха.

Несмотря на то, что сенсация, произведенная де Шане поначалу, ко времени свадьбы уже пошла на убыль, появление в подобной ситуации старого маркиза вместе с молодым снова вызвало восторженные замечания. Они оба выглядели блестяще. Что касается маркизы, ее наряд был умопомрачительно шикарным. Однако наибольшее удивление и даже потрясение вызвало появление в соборе Кэри Пейдж Винсент.

Многие полагали, что она вряд ли вообще явится на свадьбу, а если и придет, то будет одета в какое-нибудь свободное платье, соответствующее ее положению; безотносительно к тому, какая будет погода, она оденется неприметно. Присутствующие дамы деловито прикинули на пальцах сроки и пришли к выводу, что фигура Кэри еще не претерпела заметных изменений.

Кэри вошла в собор под руку с мужем. Органист уже взял аккорды, знаменующие начало особой музыки для свадебного кортежа, и все приготовились к его прибытию; глаза присутствующих устремились к центральному нефу, и самые старшие и набожные из гостей издали громкие вздохи, поскольку вместо чего-нибудь неопределенного на Кэри было платье почти такого же цвета, как ее золотые волосы. Широкие рукава не скрывали запястий, унизанных сверкающими браслетами. Очень глубокое декольте полностью открывало тяжелое золотое ожерелье, а складки атласного лифа были заложены так, что грудь молодой женщины подчеркивалась наивыгоднейшим образом. Если прежде в фигуре Кэри и имелись какие-нибудь незначительные недостатки, то их можно было определить следующим образом: ей не доставало шарма, присущего совершенно созревшей женщине; теперь же изящная округлость ее груди была прекрасна. Голову венчало украшение из двух желтых перьев (явно из крылышек какой-то экзотической птички), соединяющихся у основания желтым бантом. Перышки красиво колыхались над головой Кэри, не только делая ее выше, но и создавая иллюзию быстрого и легкого движения. В руке у Кэри красовался огромный букет желтых роз, перевитый золотыми кисейными ленточками, развевавшимися и трепетавшими, когда она шла по проходу, одаривая всех присутствующих ослепительной улыбкой и приветственно кивая знакомым. Достигнув наконец первого ряда скамеек, она грациозно высвободила руку из руки Савоя, чтобы он успел присоединиться к кортежу, находящемуся в задней части собора, после чего положила букет на сиденье рядом и легко опустилась на колени. Когда она крестилась, браслеты мелодично звенели. Она несколько секунд стояла на коленях в таком положении, чтобы всем были видны ее безупречный профиль и не менее совершенная фигура. Наконец Кэри поднялась, вновь взяла букет и повернулась лицом к проходу именно в тот миг, когда из ризницы показался архиепископ, а органист заиграл торжественный марш из «Пророка».