Последняя битва - Андрей Посняков

– Только держитесь, ребята, – прошептал Иван. – Только держитесь.

Несущаяся лавина ударила, едва не сбив с ног. Но – не сбила. Не сбила все-таки. А раз так, то еще поживем! Еще посмотрим, кто кого! Еще и сами накостыляем!

А у поляков дела складывались не очень. Видно было, как – одна за другой – накатывались на них неумолимые волны тевтонцев. И… горестный стон раздался у всех, кто видел – пало королевское польское знамя! Неужели все? Неужели – зря? Неужели – все зря?

Но ведь смоленские полки не поддались вражьему натиску, упрямо защищая открытый польский фланг.

Держаться, держаться, не уступать!

Но королевское знамя…

Подумаешь, королевское знамя. Может, знаменосец пьяный.

Смоляне повеселели, посмеялись над словами Раничева. А рыцарская атака захлебывалась, медленно, но верно – ведь строй двух оставшихся смоленских полков немцы так и не прорвали. Швейцарские пикинеры, выстроившись в каре, тоже стояли рядом – и сражались отчаянно.

– Этим-то что? – потом удивлялись смоляне. – За монеты ведь бьются, за золотые дукаты!

– Вот потому и стойки. Видать, шибко заработать хочется, страна-то нищая.

Не дрогнули смоленские полки, выдюжили, не пропустили врага – и черт с ним, с павшим королевским знаменем. Не пропустили! Не дрогнули!

– Урр-а-аа!!! – послышался вдруг боевой клич – это сам Витовт вел на врагов бежавшие было литовские рати. Видать, удалось собрать их заново, снова бросить в бой. Непростое дело – хвала Витовту!

Немцы дрогнули, отступили… Наискось, на последний резерв магистра, ударили поляки. Шесть тевтонских хоругвей, поддавшись панике, бежали, теряя по пути оружие и знамена. А дравшиеся на их стороне швейцарцы стояли, честно отрабатывая деньги.

– Ну, братушки! – перекрикивая радостно орущих смолян, возопил Раничев. – Наша взяла, а?! Ведь наша! А ну, Путята, что там за конь? Поймай-ка, чай, на двоих хватит. Что смотришь? Лови! Поедем добивать врага в его логове! Пехом-то больно уж несподручно.

И Раничев с Путятой – верхом на одном коне – поспешили вслед за наступающими литовцами.

В сверкающих латах, без шлема, со скорбным лицом, великий магистр Ульрих фон Юнгинген смотрел на разгром Ордена. Ничего уже не могло спасти рыцарей, ничего. Битва была проиграна, и магистр хорошо понимал это. Проиграна. Орденский рыцарь Георгий Керидорф уже сдал врагам орлово-крестовое тевтонское знамя. Не повезло. Не понадобятся для ночного преследования врага специально заготовленные факелы, а взятые с собой цепи – заковывать пленных поляков, литвинов и русских – увы, теперь пойдут на совсем противоположное дело. Не повезло! Бог отвернулся от братьев – а значит, не стоило больше жить.

– Я привел вам коня, эксцеленц.

Магистр обернулся и, увидев фон Райхенбаха, отрицательно качнул головой:

– Нет, брат Гуго. Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей, не дай Бог.

– Значит – нет? Тогда я умру с вами.

– А вот это уж нет, брат Гуго, – усмехнулся фон Юнгинген. – Есть еще время. Скачи с верными братьями в Мариенбург. Укрепитесь в городе и замке. Это последний шанс.

– И он будет использован, мейстер. – Поклонившись, барон фон Рейхенбах вскочил в седло и быстро погнал коня прочь.

«А где тот мальчик? – хотел было спросить магистр. – Тот странный юноша, что не так давно предсказывал мне смерть».

– Магистр?

Он!

– Я вижу, ты ранен, мой мальчик?

– Легко… Вы ждете смерти, магистр?

– Как ты и предсказал. Увы…

– Ничего, мы еще все исправим! Мы еще пригоним танк… Неужели дракон Зеевальде, Тевтонский дракон способен лишь пугать крестьян?

– Славный юноша… Впрочем, чего ты ждешь? Бери моего коня и скачи в Мариенбург следом за братом Гуго! Почему он не позвал тебя?

– Он думал, что я убит. А я выжил.

– Ну так скачи!

– У меня… у меня есть одна просьба, гроссмейстер.

– Ко мне?! К сожалению, я уже не во многом волен. Ого! Литовцы уже приближаются. Поторопись, друг мой!

– Я хочу попросить… попросить вас, великий магистр, принять меня в рыцари Ордена!

Герхард выпалил это единым духом, боялся, что магистр откажет. Да и времени почти уже не было. И тем не менее…

– Быть рыцарем Ордена почетно и трудно, – вдруг улыбнулся магистр. – Я искренне рад, что ты выбрал эту стезю. Падай же на колено… И да хранит тебя Бог!

Вытащив меч, Ульрих фон Юнгинген, обреченный на смерть магистр Тевтонского ордена, плашмя ударил по плечу неофита.

– О, Боже! – воскликнул Герхард. По щекам его текли крупные слезы…

Глава 20

Июль 1410 г. Восточная Пруссия. Ангел-хранитель

…слезы радости и счастья!

Впрочем, радоваться пришлось недолго – налетевший литовский отряд с ходу бросился в схватку с оставшимися защищать магистра тевтонцами. Схватился за меч и Герхард – только что толку? Тяжелый клинок выбили у него из рук в одно мгновение, сбив с ног, заломили руки… Плен.

А Ульрих фон Юнгинген, великий магистр ордена Святой Марии Тевтонской сдаваться не собирался – и достойно принял смерть, как и большинство рыцарей. Что же касается наемников и кнехтов – они уже давно сдались в плен.

– Ну? – Утерев с лица кровь – концом копья зацепило щеку, – Раничев снял шлем и, обернувшись, подмигнул Путяте: – Я же говорил, что мы победим!

Молодой воин улыбнулся:

– А я и не сомневался!

– Теперь куда? В Мариенбург?

– Куда-а?

– В Мальборк – так его называют поляки.

– Да, наверное, туда… Но сперва попируем, отметим победу!

– Угу, – издевательски рассмеялся Раничев. – Ежели вы сперва пировать приметесь, то уж точно Мальборк не возьмете. Времени не хватит.

– Ну и насмешник же ты, Иване Петрович! Ну хватит болтать, пошли-ка лучше к нашим.

Все поле битвы от Грюнвальда до Танненберга было усеяно трупами павших. Своих раненых уже подобрали, чужих – добили или взяли в плен. Тихо стало кругом, лишь кое-где слышались пьяные песни, да негромко переговаривались воины специального отряда, высланного собирать оружие. Да, еще каркали вороны. Тучи воронья слетались на поле со всей округи, уж тут-то им было лакомство, как всегда, после битвы, настало их время, время трупоедов, пожирателей глаз – воронье время.

– Ишь, раскаркались, твари! – Подняв с земли камень, Путята швырнул его в неосторожно приблизившихся птиц. Как ни странно – попал, одна из ворон, каркнув, завалилась в траву, остальные лениво поднялись в небо.

У реки было весело. Уставшие после битвы воины поили коней, смывали кровавый пот, шутили. Еще б не веселиться, после такой-то сечи! Повезло, упас Господь, ну а кому не повезло – тем уже ничем не поможешь, лишь только молитвою за упокой души.

– Ребятушки, менских не видели? – подойдя ближе к реке, крикнул Путята.

– Менские? Да на озере вроде. За мельницей.

– За мельницей… Ну, что пойдем, Иване Петрович!

Раничев махнул рукой:

– Пошли.

Вообще-то он уже подумывал, как бы половчей отсюда смыться – идти штурмовать Мариенбург не было никакого желания, к тому же результат был известен. Стратегическую инициативу союзное командование безнадежно упускало – крестоносцы смогут укрепиться, и взять град Святой Марии не удастся. Увы. Впрочем, Тевтонскому ордену это мало поможет – через несколько десятков лет он станет легкой добычей Польши. Между прочим, в том числе – и на радость конкурентам-ливонцам.

Иван осмотрелся – вот, кажется, эта дорога ведет в Дубровно. Надо выбираться, отыскать своих – и возвращаться, в конце концов, домой. Домой! Ах, какое же это сладкое слово! Любимая жена, детушки – соскучились уж поди по отцу? Соскучились… Может, и не искать никого? Одному домой пробираться – пущай предатель останется с носом, ежели еще жив… Ежели все они еще живы – Дубровно-то союзники разграбили еще перед битвой. Нет, все-таки нужно разыскать ребят! Предатель предателем, а ведь это же он, Раничев, их сюда привел, что же теперь – бросить? Сами-то они доберутся до родных мест? Может быть – да, а скорее всего, нет, сгинут. Если уже не сгинули, не дай-то, Господь!

Что ж, попрощаться с менскими…

Иван и шагавший чуть впереди Путята вздрогнули от многоголосого крика, пронесшегося вдоль всей дороги, от озера Любень до дымящихся развалин Зеевальде.

– Ягайло! Ягайло! Слава великому королю!

И еще что-то кричали по-польски.

Иван ухмыльнулся – насколько он помнил, польского языка король Ягайло не знал – говорил в основном по-русски, ну и по-литовски – на диалекте Аукшайтии, так, немного. Что, впрочем, не мешало ему вполне сносно управлять Польшей и даже основать династию Ягеллонов – не самых плохих правителей, а во многом даже – и лучших. Один Ягеллонский университет в Кракове чего стоит!

Сойдя с дороги, Иван вместе со всеми с интересом рассматривал королевский кортеж. Сам Ягайло, как сказал бы Глеб Жеглов, был «типус вот так подозрительный» – в борьбе за трон (тогда еще – за литовско-русский) родного дядьку – Кейстута – не пожалел, не говоря худого слова, придушил в подвале Кревского замка – ну не сам, конечно… И братца двоюродного, Витовта, тоже хотел пришибить, да тот, не будь дураком, сбежал в Мариенбург к тевтонцам, которых и кинул при первом же удобном случае. Обещал Жемайтию – не отдал, вернее, сначала отдал, а потом… Мол, так получилось. Такая вот была семейка. Ничуть не хуже всяких там Капетингов, Йорков, Ланкастеров и прочих Плантагенетов. Короли – они ведь только в карточной колоде красивые, а на самом-то деле – гнусь полнейшая, моральный облик – ниже всяких плинтусов. Да и не нужен им был никакой моральный облик – съели бы и не подавились. А так – хоть государство берегли, все польза.