Расшифровка - Май Цзя

это неоспоримый факт, это всем понятно, а теперь он, как вы говорите, и сам это признает. Почему не признавал раньше, я уже сказал: потому что хотел возвысить себя, это тоже каждому ясно. Всем все было ясно, а он продолжал отрицать очевидное, поэтому на него ополчились, перестали доверять. Так что, как по мне, промахнулся он со своими расчетами. Но это другая тема, оставим ее пока в стороне. Вопрос вот в чем: как вы думаете, почему он смог найти подсказку в блокноте Жун Цзиньчжэня, а самому Жун Цзиньчжэню этого не удалось? Казалось бы, то, что даже он смог увидеть, Жун Цзиньчжэнь и подавно должен был разглядеть – в конце концов, это его собственные мысли, его заметки. Проведу аналогию: положим, блокнот – это комната, а в комнате спрятан ключ к «Черному шифру»; хозяин комнаты не может его отыскать, а чужаку стоило только зайти, как ключ тут же нашелся, ну разве это не чудно́?

Хорошую он придумал метафору, ярко и образно описал ситуацию – как он ее понимал, вот только нарисованная им картина была неполной. Иначе говоря, проблема была не в метафоре, а в фактах. Я почти решился пересказать ему наш с Янь Ши разговор, в нем-то, пожалуй, и крылась вся правда. Но директор не дал мне возможности вставить слово, продолжая без передышки:

– Поэтому я еще больше убедился в том, что Жун Цзиньчжэнь, пока работал над «Черным шифром», допустил «ошибку гения», огромную ошибку; как только появляется такая ошибка, гений превращается в дурачка. А появилась она, потому что сыграл свою роль все тот же непреложный закон: один человек может взломать лишь один шифр, потому что дали о себе знать «осложнения» после взлома «Фиолетового шифра».

Договорив, директор долго молчал, словно погрузившись в печаль, а когда снова обратился ко мне, явно был намерен прощаться. Так что, если бы я и захотел что-то ему сказать, момент был уже упущен. Оно и к лучшему, я с самого начала не был уверен, нужно ли делиться с ним тем, что сообщил мне Янь Ши. Раз есть возможность этого не делать – отлично, можно не взваливать на себя это бремя.

При расставании я напомнил ему:

– Кажется, вы хотели дать мне какие-то бумаги.

Спохватившись, он подошел к железному шкафу для документов, открыл ящик и достал из него архивную папку.

– В университете у Жун Цзиньчжэня был иностранный преподаватель, Леон Залеский, – сказал он. – Слышали о таком?

– Нет.

– Он в свое время пытался помешать Жун Цзиньчжэню взломать «Фиолетовый шифр». Эти письма – доказательства. Почитайте, если хотите, сделайте себе копию.

Так я впервые услышал о Залеском.

Директор признался, что сам он о Залеском почти ничего не знает, так только, с чужих слов.

– Когда Залеский с нами переписывался, я был в командировке в L-ии, перенимал опыт, – сказал он. – Но и после возвращения меня к этой работе не допустили, Залеским в основном занималась «Группа дешифровки «Фиолетового», и все это находилось под контролем самого управления: может, они боялись, что мы присвоим себе их заслуги, и поэтому держали все в секрете. Эти письма я потом раздобыл у одного начальника из управления. Они на английском, но есть китайский перевод.

Тут он вспомнил, что должен забрать у меня оригиналы. Я открыл папку, собираясь разделить письма на английском и китайском. Первым делом мне попался на глаза листок с расшифровкой телефонного разговора: «ЗАПИСЬ ВХОДЯЩЕГО ЗВОНКА ОТ ЦЯНЬ ЦЗУННАНЯ», предварявший письма подобно предисловию. Там было всего несколько коротких строчек:

Залеский – старший военный наблюдатель на службе у N-ской армии, я видел его четыре раза, последний раз был летом 1970 года. Я слышал, что потом их с Фань Лили заключили под «домашний арест» на базе P.P., причина неизвестна. В 1978 году З. [Залеский] умер на базе P.P. В 1981 году военное руководство N-ии выпустило Ф. [Фань Лили] из-под ареста. В 1983 году Ф. нашла меня в Гонконге, просила помочь с возвращением на родину, я отказался. В 1986 году я прочел в газете, что Ф. у себя дома в Ч., а точнее, в уезде Линьшуй пожертвовала деньги на проект «Надежда»[50], и, насколько я знаю, она до сих пор живет в Линьшуе.

Как объяснил директор, Цянь Цзуннань был тем, кто пересылал нам из N-ии письма Залеского. Я бы с удовольствием расспросил его о Залеском, беда в том, что он умер перед Новым годом. Упомянутая в листке Фань Лили – жена Залеского, и она, несомненно, больше всех могла бы поведать мне об этом человеке.

Появление Фань Лили привело меня в полнейший восторг.

4

Не имея точного адреса, я думал было, что найти госпожу Фань Лили будет непросто, но когда я спросил о ней в уездном отделе образования, оказалось, ее знал весь отдел. Несколько лет назад она не только открыла в горах Линьшуя три начальные школы «Надежда», но и подарила средним школам уезда множество книг общей стоимостью в несколько сотен тысяч юаней. Можно сказать, на «передовой культуры и просвещения» Линьшуя не было никого, кто не знал и не уважал ее. Но когда я отыскал ее в городской больнице «Цзиньхэ», мой пыл быстро охладел. У женщины, которую я увидел, было уже разрезано горло, марлевую повязку на шее намотали так толсто, что она походила на вторую голову. У Фань Лили был рак гортани; врачи утверждали, что даже при успешном исходе операции она не сможет говорить, разве что научится произносить звуки одними легкими. Только что перенеся операцию, она была страшно слаба и не могла давать интервью. Поэтому я ни о чем не спрашивал, лишь оставил ей, как и многие родители школьников из Линьшуя, цветы и свои лучшие пожелания и на этом откланялся. За следующие десять с чем-то дней я приходил к ней в больницу трижды; за три моих визита она карандашом написала мне несколько тысяч иероглифов, и почти каждый из них был для меня откровением!

Нет, правда: без этих тысяч иероглифов у меня никогда не сложился бы по-настоящему подлинный образ Залеского, я не узнал бы его настоящую личность, настоящее положение, настоящие надежды, настоящие трудности, настоящие тяготы, настоящую беду. В некотором смысле, после отъезда в N-ию Залеский лишился всего. Все, что у него было, покатилось к чертям!

Нет, правда: эти тысячи иероглифов следует смаковать, они заслуживают от нас особого внимания.

Вот что она написала: