Рыцаря заказывали? - Людмила Сурская

— Что ты делаешь? — разжала губы она. — На нас же смотрят. Что про тебя подумают?

Её не волновало то, что будут говорить о ней, важно было только то, что может негативом отразиться на нём. А он вообще о таких мелочах не думал, напуганный угрожающей её жизни опасностью, пытался жену уберечь от неё.

— Это мы обсудим позже. А сейчас возвращайся в госпиталь и немедленно, — просипел он.

Она не сопротивлялась. Молча семенила рядом, естественно, не успевая за его метровыми шагами. Крепилась. Только душа не выдержала накала и по дрожащим щекам потекли слёзы. Тихие и потому страшные. Муж слишком далеко зашёл. Он это понял и помычав опомнился. Она смотрела на него несчастным взглядом, пытаясь донести до него невыразимую тоску и непонимание. Прижав её к стене, жёстко и страстно принялся целовать. Она ощутила на себе жёсткую тяжесть возбуждённого тела и заплакала навзрыд. Осторожно отпустив и прошептав:

— Прости. Всё будет хорошо!

Он круто развернулся и вернулся к отряду. У неё опустились руки. Проводив его быстро удаляющуюся, высокую и статную фигуру, Юлия обрёвываясь уткнулась в ту проклятую стену, в которую он её только что с такой страстью и остервенением вжимал. Наверное, ей не стоило строить планы за его спиной. Она хотела в его "прости" найти нотки раскаяния и не нашла. Это означало лишь одно: Костя был уверен, что поступил правильно. Он ушёл, она осталась. Как он не понимает, что ей в сто раз тяжелее здесь без него, нежели там с ним… Вид у неё был растерянный. Она утирала предательские слёзы, её головку терзали мысли, что он её совершенно не любит и лучше ей умереть у этой стены или ещё лучше заодно уж провалиться от стыда под землю. Сконфуженная и раздосадованная она простояла в своём укрытии до отхода отряда. Потом забрав предусмотрительно оставленные сердобольными коллегами вещи, побрела к госпиталю. Горечь и обида жгли душу. Он решительно не хочет её серьёзно воспринимать и отказывается понимать… Это так обидно, так обидно… Но как бы противно на душе не было, а надо кровь из носу сохранить внешнее спокойствие. Незачем ходить с кислым лицом.

В ожидании боёв в госпитале готовились к принятию раненных. Днём работа отвлекала, а ночью стоило ей нырнуть под одеяло и закрыть глаза, как воображение рисовало ей жуткие картины боёв, принося душе страдания и изводя ужасами, которые могут случиться с Костей. А её нет рядом. Перед глазами меняя друг друга проплывали безобразные картины: то Костя прострелен и затоптан конями, то разворочен взрывами или развален саблями. Кошмар! Ночью ждала утра, утром торопила день, а потом опять домучивалась до утра. А в стороне, куда ускакал муж полыхали зарницы и тянуло едким пороховым дымом. Ясно, что клубился он на полях сражений. Там гудела земля. Хоть умри, а о нём ни слуху ни духу…

Бои, бои, бои… Её сердце сначала от страха за него безумно болело, а потом замерло. Вроде, как и не было его совсем. Она знала, Костик будет в самом пекле. Так оно и было. Бои развернулись за станцию Чжалайнор. Его конники стремительным броском вышли в тыл крупной группировки китайских войск. Кавалеристы Рутковского атаковали станцию с юга, пехота с севера. Противник был окружён и разгромлен.

Юлия неслась к каждой подводе с ранеными. "Не дай бог, Костя!" У неё кружилась голова от вида окровавленных бойцов. "Господи, спаси и пронеси!" Ухаживала за раненными, а думы были все там с ним… Немного освободившись, бегала между койками, расспрашивая солдат о Косте. Кто видел, где, когда? Раненым его не привезли. Значит, одно из двух: либо мёртв, либо жив. Как страшно и тяжело ждать. На брёвнах, во дворе сидел китаец Син Бин и посматривая на окна госпиталя своими раскосыми глазами пел. В стороне от него за поленницей дров лениво тявкал пытаясь сбить его с заунывного ритма старый пёс. Хирург встав за её спиной и послушав этот стон, усмехнулся: — "Наверняка про Красного дракона, что напал на девушку Чен Хуа поёт. Они все одну и ту же песню поют". Юлия даже не улыбнулась. Стараясь не всхлипнуть сморгнула слёзы. Говорить не могла, догадывалась голос будет постыдно дрожать, а язык вряд ли послушается. Ей меньше всего хотелось смотреть сейчас на китайца и слушать его песню. Даже если он ничего ей плохого не сделал. Там бьётся, подвергая себя опасности Костя. Она даже помыслить не могла о его гибели. Хотя видела, как быстро и густо, точно грибы после дождя, росли на местном кладбище кресты новых могил. Перед глазами стояло тревожное лицо мужа в тот момент, когда он целовал её на прощание собираясь в этот поход. Его: "Люлю, всё будет хорошо!" — запечатало уши не отпуская. "Сколько может длиться эта неизвестность. Сил больше нет", — обессилено опускается на табурет возле раненного она. Но срывается и бежит в степь, на дорогу. "А вдруг он на подходе… А вдруг встречу". Она вглядывалась в даль. Но так ничего и не увидела. Дорога пуста. Бьющий в лицо ветер, пахнет сухой травой, обугленной землёй и чем-то непонятным. Она падает на колени, на эту выжженную солнцем жестокую к ней землю и бьёт кулаками, рвя поникший ковыль. "Хоть бы знать, что жив. Хоть бы знать…" Отчаяние охватывает её. Сзади слышится топот копыт. Она, вытирая тыльной стороны ладони лицо, поднимается. Нельзя раскисать. Надо вернуться в госпиталь. Она прислушалась к бегу коня. Цоканье копыт приближается. Это был бешенный бег, как наводнение или ураган. Она почувствовала, что всадник рядом. Кто? Обернулась. Молодой китаец. Он появился в расположении госпиталя с обозом раненных из зоны боевых действий несколько дней назад и по какой-то причине остался. Им пользовались, как переводчиком, проводником. Ютился в сторожке с истопником и санитарами. Помогал по хозяйству и таскать раненых. Юлия давно заметила его вороватый взгляд на себе. Но приписала это любопытству. Многие знали, что она жена комбрига Рутковского. И вот они одни на дороге. На всякий случай, повинуясь интуиции, она отступила на обочину, стараясь пропустить всадника. У неё дрогнули колени. Он, резко наклонившись, схватил её и, перекинув через круп коня, помчал в степь. Отмерев, Юлия пыталась бороться, кричать, она даже слышала собственный вопль, но, получив удар в висок, потеряла сознание. Сколько прошло не помнила… Казалось целая вечность. Пришла в себя она на чьих-то руках. Глотнула наконец воздуха. По лицу текло что-то липкое, густое и солёное, заливая глаза, затекая в рот. Под её носом водили нашатырём и целовали. Она попыталась сопротивляться. Только свои руки став свинцовыми не поднимались. "Что со мной? Где я?" Но те, чужие руки, губы были так знакомы… Как будто и не чужие вовсе. Собрав последние силёнки, она подняла тяжёлые веки, на неё смотрели тревожные глаза цвета ясного неба… "Костя!" "Костя", — шепчет она и со всем жаром и пронзившей её жизнью, бросается ему на шею:- "Костя!" Это просто чудо. Ей хочется сказать ему, что всё нормально и не надо с ней возиться, но в горле вместо слов что-то булькало. Сердце глухо и тревожно билось с такой силой, что казалось прорвёт кожу и выскочит…