Теория праздного класса - Торстейн Веблен

В эстетике провести границу между каноном следования классическим образцам, или почитанием архаичного, и каноном красоты было бы, вероятно, задачей крайне трудной, если не вовсе не осуществимой. В эстетических целях едва ли нужно проводить такое разграничение, в нем и в самом деле нет необходимости. Для теории вкуса выражение общепринятого идеала архаичности, на каком бы основании он ни был принят, лучше всего, наверное, считать элементом красоты: нет сомнений в его узаконенности. Но для нашей цели — чтобы определить, какие экономические мотивы присутствуют в общепринятых канонах вкуса и каково их значение для распределения и потребления товаров, — это разграничение не является подобным образом разграничением по существу.

Положение, которое занимают в системе потребления цивилизованного общества продукты машинного производства, служит разъяснению природы отношения, существующего между каноном демонстративного расточительства и кодексом внешних приличий в потреблении. Ни в вопросах искусства и собственно художественного вкуса, ни в отношении ходячего представления о полезности товаров этот канон не выступает в качестве причины нововведения или начинания. Он не направлен в будущее как созидающий принцип; он не производит нововведений и не прибавляет новые статьи потребления и новые элементы стоимости. Принцип, о котором идет речь, является в известном смысле негативным, а не позитивным законом. Это скорее не созидающий, а регулирующий принцип. Он очень редко непосредственно порождает какую-либо привычку или дает начало какому-либо обычаю. Его действие исключительно отбирающее. Демонстративная расточительность непосредственно не предоставляет почвы для изменчивости и развития, но сообразность с ее требованиями есть условие сохранения таких нововведений, которые могут производиться на других основаниях. Каким бы образом ни возникали обычаи, привычки и способы расходования, они все подвержены отбору под действием данной нормы почтенности; и степенью, в которой они сообразуются с ее требованиями, поверяется их способность выживать в конкуренции с другими аналогичными привычками и обычаями. При прочих равных условиях, чем более очевидным образом расточителен удерживающийся обычай или способ потребления, тем больше вероятность его сохранения в условиях действия этого закона. Законом демонстративного расточительства не фиксируется источник изменений, а лишь объясняется устойчивость таких форм, которые в условиях его господства годны для выживания. Он действует, чтобы сохранять пригодное, не для того, чтобы порождать приемлемое. Его функция — все испытывать, крепко удерживая то, что для него целесообразно.

Глава VII. Одежда как выражение денежной культуры

Уместно будет несколько более подробно показать на примерах применение уже изложенных экономических принципов к повседневным явлениям в какой-то одной области общественной жизни. Для этой цели ни в какой сфере потребления не открывается более удачной возможности для иллюстрации, чем в расходах на одежду. Особое выражение в моделях одежды находит правило материального расточения, хотя в одних и тех же моделях представлены и примеры других, родственных принципов денежной репутации. Действенно служат своему назначению другие способы доказательства денежного положения, и они в моде всегда и во всем, однако у расходов на одежду есть то преимущество над большинством других способов, что наше одеяние всегда служит свидетельством нашего денежного положения, указывая на него при первом же взгляде всякого постороннего наблюдателя. Также верно, что в одежде более явно присутствует и, может быть, практикуется всеми в большей мере, чем в любой другой сфере потребления, общепризнанное желание расходовать напоказ. Все без труда согласятся с той банальностью, что люди всех классов, подвергая себя расходам на одежду, большей частью делают это не для того, чтобы защитить свою персону от холода, а ради респектабельного внешнего вида. И вероятно, ни в каком другом вопросе не возникает такого острого чувства убогости, которое ощущается, если мы не дотягиваем до уровня, установленного общественным обычаем в одежде. В отношении одежды в большей степени, чем в отношении многих других статей потребления, справедливо то, что люди будут выносить весьма существенные лишения в жизненных благах, чтобы только позволить себе то, что считается приличным размером расточительного потребления, так что отнюдь не необычным явлением оказываются живущие в суровом климате люди, которые носят легкую одежду, только чтобы казаться хорошо одетыми. А рыночная стоимость товаров, используемых для одежды, в гораздо большей степени складывается из модности, репутации товаров, чем из той физической функции, которую они выполняют, облекая персону владельца. Потребность в одежде является явно «высшей», или духовной, потребностью.

Ни всецело, ни даже главным образом эта духовная потребность в одежде не выражает наивную склонность к демонстрации расходов. Закон демонстративного расточительства в одежде, как и в других вещах, преимущественно косвенным образом является направляющим принципом потребления, формируя каноны вкуса и благопристойности. В случаях обычного рода сознательный мотив владельца или покупателя демонстративно расточительного одеяния — это потребность подчинения установленному обычаю и существования на уровне признанных обществом норм вкуса и почтенности. Дело не только в том, что нужно следовать кодексу приличий в одежде, чтобы избежать страданий, которые доставляют неблагосклонные замечания и молва, хотя сам по себе этот мотив имеет очень большое значение, но, помимо этого, требование дорогостоимости так укоренилось в образе наших мыслей в вопросах одежды, что иное сколь-нибудь недорогое одеяние вызывает у нас инстинктивное отвращение. Не анализируя и не размышляя, мы чувствуем, что недорогое является недостойным. «По одежке встречают». «Дорого и мило, дешево и гнило» — этот принцип в одежде осознается справедливым, ослабляясь как раз меньше, чем в других сферах потребления. По критериям вкуса и пригодности недорогой предмет одежды считается плохим — в соответствии с принципом «дешево и гнило». Мы считаем вещи красивыми, так же как и полезными, где-то в прямой зависимости от того, насколько велика их цена. За малыми и незначительными исключениями мы находим дорогой предмет одеяния, сделанный вручную, гораздо предпочтительнее по его красоте и полезности, чем менее дорогую подделку под него, как бы хорошо подложный предмет ни имитировал дорогостоящий оригинал; и в подложном предмете оскорбляет наши чувства не то, что он не дотягивает в форме или цвете или вообще в зрительном ощущении, — вызывающий отвращение предмет может быть такой точной копией, которая выдержит достаточно тщательный осмотр; и все же, как только подделка будет выявлена, его эстетическая ценность и его рыночная стоимость тоже резко понижается. Можно утверждать, почти не боясь встретить возражение, что в одежде эстетическая ценность обнаруженной подделки, хотя и не только она, понижается где-то в том же отношении, в каком подделка дешевле, чем оригинал. Она теряет свое эстетическое благородство потому, что спускается ниже по денежной шкале.