НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11 (1972) - Дмитрий Биленкин

За кустами произошло движение, и на лужайку перед домом вышел Нокс. Привычно оглянулся на окна второго этажа, как бы не попасть на глаза хозяину, и встретился взглядом с Кингом. От испуга Нокс едва не выронил косу.

— Нокс! Почему вы сторонитесь меня? — спросил Кинг сверху.

Лицо садовника отразило крайнюю степень растерянности.

— Вы сами не велели попадаться вам на глаза, сэр, — пролепетал он.

— Забудьте об этом, — сказал Кинг устало. — Давайте станем друзьями.

— Эх! — Нокс в восторге взмахнул косой, словно единым махом захотел выкосить всю лужайку. — Я ни о чем не мечтал так, как об этом, сэр!

"Еще одно открытие, — подумал Кинг. — А я почему-то считал, что его удерживают здесь деньги…"

— Скажите, Нокс, — спросил он, — что это за птичка каждое утро поет под окнами?

— Какая? Вот эта: тин-тирли-лю-ли-тинь?

— Да, да: лю-ли-тинь…

— Это малиновка, сэр.

— Малиновка! — повторил Кинг. — Какое слово!

— Я столько могу рассказать о птицах, сэр! — загорелся Нокс. — И о деревьях, и о том, как трава растет…

— Обязательно, — сказал Кинг, — обязательно.

Наверное, от бессонницы у него закружилась голова, земля вдруг качнулась перед ним, как поворачивается морской горизонт, когда корабль валит качка, и снова возникло то ночное ощущение, будто он парит в пространстве, а земной шар с океанами, горами и равнинами медленно вращается далеко внизу.

— Я пойду косить дальше? — донесся снизу голос Нокса.

— Идите, Нокс, идите, — ответил Кинг машинально, а сам все не мог оторваться от почти сказочного видения; в черном пространстве вращается бело-голубой хрустальный шар с ювелирным узором континентов и морских побережий, шар, густо населенный людьми.

Сколько времени потребовалось, чтобы создать это? И еще человека, с руками и с головой? Нет, наверняка есть цель, ради которой во Вселенной появился человек. И гигантская эта работа была проделана не зря.

ГЕОРГИЙ ШАХ. И ДЕРЕВЬЯ, КАК ВСАДНИКИ…

Сойерс давал те ответы, на какие, видимо, рассчитывал Воронихин.

Да, Вилли Сойерс — тот самый космонавигатор, пропавший без вести вместе с другими 84 членами экипажа "Крошки", — это мой отец. Профессия у нас наследственная, передается из поколения в поколение. И сын мой поддержал традицию, в прошлом году закончил стажировку, получил первое самостоятельное задание. Сейчас пока работает на малых линиях в пределах Солнечной системы.

Что я могу сказать о «Крошке»? В сущности, ничего такого, чего бы не знала широкая публика. Этот космический гигант, который наградили таким ласковым прозвищем, был сконструирован на славу. Не верю в его гибель. Когда-нибудь мы о нем услышим. Может быть, не мы, а те, кто будет после нас.

Да, мне 46. Нет, начинал я не с пассажирских, пришлось водить грузовые титропланы. Знаете, эти лягушки с раздутым брюхом, их теперь уже не встретишь на трассах, уступили место шкафам. Сколько налетано? Честное слово, не считал. Где-то около триллиона. Жена? Да… Еще дети? Нет… Дом? Везде понемногу, чаще на Марсе.

Они сидели на открытой веранде столичной гостиницы «Мираж», на 300-м этаже. Гостиница была новенькая, несколько вычурной и сумбурной, на взгляд Сойерса, архитектуры. Нельзя не отдать должного технической стороне дела обслуживание безупречное, такого не найдешь ни на одной другой планете. Любое желание, даже не высказанное вслух, удовлетворяется моментально. Эти забавные, неуклюжие на вид роботы новейшей конструкции ухитряются почти не показываться на глаза, работают ловко и бесшумно, ненавязчивы, почтительны без противного подобострастия, словом, очень милы. Непонятно только, зачем надо было придавать им такую нелепую наружность. Видимо, дань современной эстетике. Потуги на оригинальность.

— Эй, робби, еще два кофе.

Сойерса с самого начала не покидало ощущение, что визит Воронихина обернется неожиданностью. Утром, когда журналист позвонил к нему в номер и предложил встретиться, он был озадачен. Приятно, конечно, что в первый же день твоего появления в столице тобой интересуется не какой-нибудь начинающий репортер, а обозреватель со вселенским именем, с необыкновенным даром угадывать значительные общественные проблемы задолго до того, как они заявят о себе во весь голос, человек, каждое слово которого ловится как откровение. Но зачем, спрашивается, ему понадобилась моя скромная персона? Не для того ведь, чтобы сочинить очерк об одном из рядовых трудяг космоса или о благородной семейной традиции. Впрочем, почему бы и нет? В конце концов, не такой уж я рядовой.

Сойерс попытался встретиться взглядом со своим собеседником, но тот следил за ловкими движениями белки, карабкавшейся по стволу молодой, изящно изогнутой лиственницы. Веранда была превращена в лесной участок с маленькими лужайками для отдыха и деловых встреч. После кратковременного увлечения закрытыми интерьерами с постоянно меняющимся зрительным фоном, который создавал иллюзию движения, архитекторы вернулись к моде XXXII столетия, когда господствовал лозунг "Назад, к природе".

Сойерс выждал, пока белка скрылась в листве, и сказал с оттенком вызова:

— Почему вы не спрашиваете о моем хобби? Этим, кажется, принято заканчивать интервью с интересными людьми.

Воронихин улыбнулся.

— Я слышал о вашем увлечении, вы пишете исторические повести. Слышал не то слово, я их читал.

— Но это невозможно! Они были изданы ничтожным тиражом на Марсе и не удостоились упоминания даже в местной печати, не говоря уж о межпланетных изданиях.

— Чистая случайность. Кто-то приобрел вашу книжку, чтобы скоротать время в ракетоплане, и оставил в гостиничном номере, который достался мне. Кстати, это у вас единственная?

— Честно сказать, я до сих пор колеблюсь, стоит ли продолжать? — Сойерс виновато улыбнулся. — Я ведь сознаю, что…

— Ваши повести не относятся к числу литературных шедевров, это верно. Вы неумело выписываете характеры и еще хуже мотивируете действие. Зато в них бездна настоящего историзма. У вас способность угадывать детали, которые помогают зримо представить дух эпохи. От меблировки, утвари, одежды до лексикона и манеры рассуждать.

Воронихин сжал виски ладонями, вспоминая. Когда Сойерс пытался было заговорить, остановил его взглядом.

— Вы слышали что-нибудь о "Безмолвии красного утра"? Нет? Я так и думал. О ней знают лишь немногие специалисты. Эта иллюстрированная книжонка с пышным названием содержит самое точное описание быта и нравов конца второго — начала третьего тысячелетия, то есть как раз того периода, который вы описываете в своем "Начале начал". И вы ухитрились почти дословно воспроизвести такие сочные подробности, что я просто дивился.