Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

Убийство Троцкого, конечно, имело достаточно широкий резонанс в мире, хотя, конечно, на фоне разыгрывавшихся в то время очередных актов мировых катаклизмов оно оказалось как бы на втором плане. Сталин не мог не учитывать, а тем более вообще игнорировать негативные моменты для его личного престижа, связанные с этим убийством. Однако, видимо, он полагал, что кампания против него в определенных кругах и средствах информации за рубежом не сможет оказать сколько-нибудь серьезного влияния на его положение. Более того, он считал, что в преддверии большой войны устранение такого заклятого противника и разоблачителя его политики, каким являлся Троцкий, вполне оправдывает негативные моменты, сопряженные с этим устранением. Едва ли можно считать, что Сталин серьезно переоценивал реальные и потенциальные силы Троцкого и остатков его сторонников и их возможности существенным образом повлиять на развитие ситуации в Советском Союзе в предстоявшей войне. В действительности эти силы были разгромлены, как говорится, до основания. Но категорически отрицать вероятность того, что вождь все же опасался подрывных действий со стороны троцкистов и иных бывших оппозиционеров в период войны, на мой взгляд, также нельзя. Его политическому мышлению, как не раз было уже отмечено, была присуща чрезмерная подозрительность и мнительность, что не могло не сказываться на реальных практических действиях.

ГЛАВА 3.

КАНУН ВОЙНЫ

1. Неотвратимость войны обретает реальные контуры

В многовековой истории нашей страны нет события, равного по своей исторической значимости драматизму и героизму Великой Отечественной войны. Эта война – со всеми ее поражениями и победами, со всеми ее невзгодами и радостями, со всеми ее жертвами и лишениями – стала самой блестящей страницей отечественной истории, она как бы венчает мировую славу России и служит для граждан страны источником гордости и вечной, никогда не меркнущей славы. Война явилась одновременно порой самых суровых испытаний и одновременно звездным часом во всей государственной и политической деятельности Сталина. История уже давно вынесла свой вердикт, органически связав победу в Великой Отечественной войне с именем того, кто возглавлял государство и его вооруженные силы в годину величайших испытаний. Можно по-разному оценивать фигуру Сталина как Верховного Главнокомандующего, но нельзя отрицать простого, как сама жизнь, факта – именно он нес главное бремя ответственности за все, что происходило в годы войны: и за жестокие неудачи, и за блестящие победы. Это сейчас в некоторых кругах принято отделять победу в войне от имени Сталина. И больше того, возлагать всю вину за наши неудачи и временные поражения только на него. Но приверженцев таких воззрений становится с каждым годом не больше, а меньше, ибо само время срывает покровы тенденциозных измышлений, упрощений и откровенной лжи, в какие бы псевдонаучные одежды они ни облекались.

По ходу изложения материала мне не раз придется касаться этой стороны вопроса. Здесь же я лишь крупным планом обозначу границы своей принципиальной оценки. Они таковы: у Сталина как высшего руководителя страны были и серьезные ошибки, и крупные промахи, замазывать или вообще замалчивать которые значило бы пытаться обмануть историческую память народа. Но подобные попытки обречены на заведомый крах, ибо можно обмануть отдельного человека или большую массу людей, но невозможно обмануть саму историческую память. Она, как бы на генетическом уровне, сохраняет в себе историческую правду и передает ее из поколения в поколение. Вот почему наряду с ошибками и провалами, особенно на первых этапах войны, люди всегда помнят, что самую жестокую и самую блистательную страницу в нашей истории вписал народ, во главе которого стоял Сталин. Бремя его ответственности было гораздо выше той славы и того почета, которые воздавались ему при жизни и некоторое время после смерти. Пусть почтенные разоблачители Сталина не забывают об этой элементарной истине.

В дальнейшем мне доведется сравнительно детально освещать те исторические перепутья, которые привели нашу страну к войне. Но здесь мне хотелось бы привести слова античного историка Плутарха, на мой взгляд, хорошо передавшего мысль о неизбежности того, что неотвратимо. Плутарх писал: «…По-видимому, то, что назначено судьбой, бывает не столько неожиданным, сколько неотвратимым»[197].

Но перейдем непосредственно к освещению событий, предшествовавших гитлеровскому вторжению в Советскую Россию. С начала 1941 года призрак приближающейся войны, которая ожидала Россию, становился все более реальным. Ключевым фактором здесь выступало неуклонное ухудшение советско-германских отношений, отражавшее главную тенденцию развития европейской ситуации в то время. Выше я уже касался вопроса о первопричинах, лежавших в основе ухудшения и без того отнюдь не дружественных отношений между двумя странами. Третий рейх все более открыто демонстрировал свое небрежение к взятым на себя обязательствам по соблюдению законных интересов Советского Союза. И те, кто громогласно трубят о мнимом сговоре Сталина с Гитлером, почему-то оставляют в тени непрерывно и закономерно развивавшийся процесс ухудшения отношений между Москвой и Берлином.

Сталин в это время последовательно проводил линию на противодействие расширению гегемонии Германии в Европе, особенно в районе Балкан и в Финляндии. Он, видимо, полностью отдавал себе отчет в том, что провал планов быстрой кампании с целью разгрома Англии заставит Гитлера искать иные пути осуществления своих широкомасштабных экспансионистских замыслов. А что фюрер не добился своей главной цели в Западной Европе, было очевидно даже невооруженным взглядом. В беседе с генеральным секретарем Исполкома Коминтерна Г. Димитровым вождь подчеркивал:

«– Неправильно считать Англию разбитой. Она имеет большие силы в Средиземном море. Она непосредственно стоит у Проливов. После захвата греческих островов Англия усилила свои позиции в этой области.

– Наши отношения с немцами внешне вежливые, но между нами есть серьезные трения»[198].

Вообще-то говоря, Сталин использовал слишком мягкое выражение: речь уже шла не о серьезных трениях, а о перспективе неизбежного военного столкновения. Но к такому выводу вождь, по всей видимости, к началу 1941 года еще не пришел окончательно. Он по-прежнему исходил из правильной в стратегическом, но ошибочной в тактическом плане посылки, что Гитлер, если он способен реально оценивать мировую ситуацию, не рискнет напасть на Советский Союз, одновременно ведя войну против Англии. И здесь Сталин ошибся, приняв германского фюрера за реалиста, а не за авантюриста. Он в данном случае мерил его своими мерками, поскольку объективный непредвзятый анализ общей международной ситуации того периода явно противоречил идее войны на два фронта. Правда, Сталин тогда не знал, что фюрер всерьез надеялся разгромить Советскую Россию в считанные недели и месяцы. Здесь уже, как говорится, трудно было строить правильные расчеты, коль имеешь дело с политическим авантюристом, каким в конце концов и показал себя Гитлер. Ибо только такой сорт людей мог строить политику сильнейшей тогда в Европе державы на сомнительных предпосылках. И здесь не вина Сталина, что Гитлер оказался никудышным стратегом. Его вина – и немалая вина – заключалась в том, что он своевременно не распознал природу германского фюрера. Если бы он с самого начала до конца увидел его авантюристическую сущность, его склонность к действиям, явно не укладывавшимся в рамки разумного стратегического расчета и политического прогнозирования, то, конечно, логика жизни диктовала бы Сталину более продуманную линию по отношению к возможности внезапного нападения. Впрочем, о внезапности здесь говорить не приходится, поскольку сам Сталин – об этом уже шла речь во втором томе – говорил, что в наше время войны не объявляются, а их просто начинают. Зная эту истину, вождь, тем не менее, практически проявил недопустимое легковерие. Конечно, доверял не германскому фюреру, а своему дальновидному военно-стратегическому и политико-дипломатическому анализу. Ибо шаг, на который решился Гитлер, если его рассматривать не только в рамках исторической ретроспективы, но и с позиций тогдашней ситуации, был за гранью продуманного военного и политического анализа реального положения в Европе и в мире.