Война ведьмы - Джеймс Клеменс

Но никто не предоставил ему выбора. Тирус повернулся, мягко вытащил из ножен свой меч и указал его кончиком на Крала.

— Этот последний оборотень — ты, горец.

Все обернулись к Кралу. Он изо всех сил старался скрыть потрясение. Хоть и перекованный в темном огне, он все еще был един с Камнем. Черты его лица сохраняли каменное выражение.

— Ты выпил лишнего, пират, — сказал он, сердито взглянув на Тируса. — Я такой же оборотень, как и ты.

— Горец говорит правду, — сказала Мишель. — В нем нет сайлуранской крови. Мой сын…

— Нет, — сказал Тирус, и вспышка пламени в его глазах заставила мечницу замолчать. — Кровь не всегда демонстрирует свой истинный цвет. Я и пират, и принц. Ты и Дро, и не Дро. — Он указал на Фардайла и Могвида. — Они — и оборотни, и нет. Немногие люди на свете кажутся тем, что они есть. Мы все носим маски.

— Но не я, — смело сказал Крал.

— Разве? — Тирус по-прежнему смотрел на него со снисходительной усмешкой. — Тогда скажи мне, кто ты — бродяга-горец… или наследник трона Тор Амона?

Эти слова ошеломили Крала. Даже среди его народа немногие помнил, что его клан, клан Сентанского пламени, некогда был королевским домом, и в его семье, э'Дарвун, продолжалась прямая линия наследования оставленного трона. Эта тайна была для его семьи и честью, и позором, потому что именно предок Крала за десять поколений до него не сумел отстоять их земли от карликов и навечно обрек их кланы на бродячую жизнь. Даже теперь это воспоминание воспламенило кровь Крала, и зверь в нем заревел, требуя мести.

Тирус, должно быть, прочитал его мысли.

— Твое сердце все еще желает вернуть себе свою родину, снова зажечь огни кланов на дозорных башнях Цитадели?

Крал заставил себя выговорить:

— Не провоцируй меня, человечек. О чем ты тут разглагольствуешь?

Тирус прикрыл глаза и проговорил, вспоминая:

— С близнецами придет человек-гора, человек гор, имеющий множество лиц, меняющий облик, как меняют его снежные наносы во время зимней бури. Ты узнаешь его по суровым глазам и по бороде — такой же черной, как его сердце. Но не позволь никому одурачить себя. В нем ты найдешь короля, который возложит на себя сломанную корону и воссядет на трон Цитадели.

Крал не смел надеяться, что в словах пирата может быть хоть слово правды. Эта мечта была слишком жестокой. Изгнанный ордами карликов, его народ стал бродягой — не потому, что им нравилась бродячая жизнь, а просто потому, что они отказывались перестать верить, что когда-нибудь их земли вернутся к ним. Сможет ли Крал сделать эту мечту реальностью? Сможет ли он завершить многовековое путешествие своего народа и привести его домой?

Мишель объяснила, почему он не сможет этого сделать.

— Он должен остаться с Еленой.

Упоминание имени ведьмы заставило Крала отвлечься от раздумий о тронах и коронах. Воле своего хозяина он противиться не мог.

— Если горец найдет Елену, он убьет ее, — просто сказал Тирус.

Никто не двинулся. Все присутствующие уставились на Крала. По их встревоженным лицам было видно: они ожидают, что вслед за этими оскорбительными словами прольется кровь. Они не знали, насколько прав Тирус — даже сам пират этого не знал.

Тирус продолжал — и стало ясно, где кончается его пророческое знание:

— Я не хочу сказать, что Крал предаст вашу юную подругу и убьет ее своим большим топором, но если он не пойдет с нами, она наверняка погибнет. В словах моего отца было ясно сказано: «Пойти должны трое, или ведьма умрет». Тирус убрал меч в ножны и скрестил руки на груди.

Мишель обернулась к Кралу.

— Северная Стена полна стихийной магии — это чистый источник силы, бьющей прямо из сердца нашей земли. Когда я все еще владела способностями ищейки, сила этого источника притягивала меня, как магнит. Ее зов увлек меня на север, где я и обучилась искусству владения мечом у стражей Замка Мрил. Там я узнала и о том, что Король Ри во время контакта с камнем Стены обладает даром провидения. Предсказания старика, хотя и были редки, всегда оказывались истинными. — Мишель оглянулась на Тируса. — Но толкования иногда бывали ложными. Так что будь осторожен, принимая решение на основе этих слов, горец.

Крал углубился в себя, в его сердце сражались две потребности. Часть его духа, выкованная в темном огне, требовала продолжать преследовать ведьму — таково было клеймо Темного Лорда, выжженное в его крови. Но, как и в любом иллгарде, в нем сохранилась часть его истинного «я», искра стихийного огня, питавшая заклятье Черного Сердца. И этот кусочек его духа не мог не откликнуться на зов своей родины. Он стал расти в сердце Крала, и с ним росла надежда для всех кланов.

В любом другом человеке этот бой был бы проигран, потому что клеймо Черного Сердца было выжжено адским огнем, и никто не мог бы его стереть. Но Крал не был обыкновенным человеком. В его крови текла та же магия, что течет в гранитных основаниях гор. А гранит не поддается и самому яростному пламени. Хоть и выжженное темным пламенем, клеймо Тьмы недостаточно глубоко въелось в каменную решимость Крала, чтобы заглушить крик многих поколений его предков.

Ледяной Трон принадлежит его семье, и он предъявит права на свое наследие! Берегись любой, кто встанет у него на пути!

Обернувшись к Тирусу, Крал провел рукой по своей всклокоченной бороде и взглянул на пирата.

— Я пойду с тобой, — хрипло прорычал он.

Тирус улыбнулся и кивнул, словно он другого решения и не ожидал.

Крал нахмурился. Принуждение Черного Сердца все еще изводило его, подтачивало его решимость. Но он заглушил его горячие требования умиротворяющей мыслью: после того, как он вернет себе трон, он выследит Елену в качестве награды и разорвет ее юное сердце. Он не отказывается от долга перед Черным Сердцем — он просто откладывает его выполнение.

Крал спрятал в своей черной бороде суровую усмешку.

Ни в чем нельзя отказать Легиону — ни в троне, ни даже в сладкой крови ведьмы.

«Бледный Жеребец» был готов к отплытию, и они разделились на две группы — остававшиеся на причале желали своим друзьям удачного морского путешествия, а погрузившиеся на корабль смотрели, как их друзья готовятся к путешествию через пол-Аласии. Настроение у всех было плохое. Лица — в лучшем случае мрачны, а в худшем — удручены.

Мишель смотрела в глаза самому растерянному и одинокому. Перед ней у трапа стоял Толчук с болью на лице. Большинство считало огров стойкими и неэмоциональными. Но Мишель видела признаки, говорившие о другом. Клыки Толчука были полностью закрыты опущенной губой; глаза потеряли свое мягкое сияние; даже плечи опустились, словно склоны разрушенной горы после страшного землетрясения.