Карта на коже - Стивен Рэй Лоухед

— Великолепно! — провозгласил он. — Открывайте! Немедленно открывайте!

— Папа! — воскликнула леди Эвелин. — Подожди! Дай и мне посмотреть!

— Минутку, дорогая, — с досадой ответил ей отец, — сейчас мы все увидим. — Он приказал рабочим: — Продолжайте!

— Эгоист, — пробормотала леди Эвелин.

Берли с легким сочувствием коснулся ее руки. Сам он совершенно не испытывал разочарования. Наоборот, его переполняло приятное возбуждение. Наконец-то он оказался на месте вовремя! Рядом за остатками стены ждали предметы, дававшие ему средства к существованию. Их надлежало пустить в оборот. Его изощренный ум уже прикидывал, как он распорядится артефактами из гробницы.

Камни теперь вынимались легче, и вскоре брешь стала достаточной, чтобы протиснуться через нее.

Картер раздал всем лампы.

— Надо ли мне напоминать, — сказал он, — чтобы вы ничего не трогали, пока мы не сфотографируем все, как оно есть? — Дождавшись утвердительных ответов, он улыбнулся. — Сюда, пожалуйста. Постарайтесь идти по моим следам.

Повернувшись боком, он протиснулся в щель и исчез в темных недрах. Лорд Карнарвон пошел за ним, следом прошла его дочь. Берли осторожно перешагнул груду битого камня и щебня, проскользнул в камеру, выдолбленную в сплошном камне.

Тайна и века властно веяли над ними. Все молчали.

Воздух внутри гробницы был сухим и содержал в себе легкий запах каменной пыли и, как ни странно, специй — как будто острая смесь сосновой смолы и ладана за бессчетные века превратилась в призрак былого аромата. Он едва заметно щекотал ноздри. Берли потер нос и углубился в погребальную камеру.

Места было чуть больше, чем в купе поезда. Все пространство было заставлено пыльной мебелью — черное лакированное кресло, крашеные колеса колесницы, кругом стояли шкатулки и сундуки самых разных размеров. На подлокотниках черного кресла были вырезаны головы львов, покрытые сусальным золотом. Берли решил, что Говард Картер принял за золото именно их, потому что другого золота нигде не было видно.

В другом конце камеры виднелись еще две двери. Очевидно, они вели в другие помещения. Картер инстинктивно двинулся к той, что справа, а Карнарвон — к левой. Карнарвон первым нарушил молчание.

— Канопы {Кувшины-канопы древние египтяне применяли для хранения внутренностей усопшего при мумификации. Материал – известняк или глина.}, — объявил лорд, и его голос странно замер в спертом воздухе гробницы. — А у тебя?

— Саркофаг, — заявил Картер. — Он здесь — и цел. Нам повезло. Грабители сюда не заходили.

Пока остальные занимались беглым осмотром каменной гробницы, Берли составил в уме список предметов, которые можно продать, оценил, сколько можно выручить за каждый на рынке древностей. В одном углу он заметил два прекрасных изваяния кошек из красного гранита; рядом стояла маленькая черная сова; среди деревянных ящиков улеглась большая деревянная охотничья собака с украшенным драгоценностями ошейником.

— Чья гробница? Ты понял? — спросил лорд Карнарвон.

Берли присоединился к остальным, столпившимся возле саркофага, установленного в камере с высоким сводом, исписанным клинописью.

— Сейчас. Вот здесь, — сказал Картер. — Да, вот имя…

— Ну! — поторопил лорд Карнарвон своего помощника. От нетерпения его голос звучал пронзительно. — Что там? Кто это?

Берли заметил, что предвкушение быстро уступает место легкому разочарованию. Он уже догадался, почему.

— Мужчина, — говорил Картер, водя пальцами по значкам, как слепой, читающий шрифт Брайля. — Имя — Анен. — Он еще некоторое время изучал надписи. — Жрец, второй голос Амона. Очень высокое положение в храмовой иерархии.

— Значит, не фараон, — заметил лорд Карнарвон, не в силах скрыть разочарования. — Точно не фараон? Жаль.

— Да, не фараон, — подтвердил археолог. — Тем не менее, это важнейшая находка.

— Конечно, — согласился Карнарвон, отворачиваясь. — Очень важная.

— Ну, папа, — с упреком проговорила Эвелин, — не дуйся. Горы золота здесь нет, драгоценностей тоже, зато посмотри, какие чудесные картины!

Она подняла лампу, и Берли увидел то, на что до сих пор не обратил внимания: стены гробницы были тщательно оштукатурены и покрыты изображениями. Каждый квадратный дюйм был ярко и живо украшен. На одной огромной панели был изображен сам обитатель гробницы на колеснице рядом с фараоном, вздымавшим копье. По бокам колесницы мчались собаки, а впереди неслась антилопа; другая картина изображала жреца в ярких одеждах, ведущего церемонию приношения в жертву несколько животных. За процедурой наблюдал огромный бог Амон с бронзовой кожей и высокой короной, украшенной перьями. На третьей панели был опять изображен обитатель гробницы, плывущий в лодочке из папируса среди тростника в окружении журавлей, уток и белых цапель, в небе над его головой летало множество птиц самых разных видов, воды реки под лодкой кишели рыбой, там даже был изображен крокодил... Потолок сиял голубизной, усыпанной крошечными белыми звездами: чудесные, замысловатые, тщательно проработанные картины с яркими красками, такими же свежими, как в тот день, когда художник сложил кисти и вышел из погребальной камеры к свету.

— Это и есть его богатство, — заметил Берли, подходя к леди Эвелин и поднимая лампу. — Он потратил все свое состояние на искусство.

ГЛАВА 27, в которой император ожидает гостей

Король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрии, император Священной Римской империи Рудольф {Рудольф II (1552–1612) — король Германии, император Священной Римской империи, король Богемии, король Венгрии, эрцгерцог Австрийский. Сын и преемник Максимилиана II. Интересовался различными «оккультными науками», в частности, пытался найти философский камень. Императора называли германским Гермесом Трисмегистом. Алхимиком был и работавший при его дворе (и умерший в Праге) великий астроном Тихо Браге. Император воевал с турками.} нетерпеливо постукивал длинными пальцами по подлокотникам своего любимого трона. Он ненавидел ждать. Однако приходилось. Вся жизнь императора сводилась к ряду коротких разговоров, перемежаемых длительными промежутками безделья. Он ждал начала аудиенции, ждал, пока его указы будут ратифицированы и исполнены, ждал, пока министры примут меры в соответствии с его решениями, ждал ответов на свои многочисленные послания, ждал, пока огромные колеса правительственного механизма медленно провернутся, чтобы добиться результата, любого результата... и так далее, и — насколько он мог видеть — навсегда.

Лучшее, что можно было придумать, — это организовать свое время так, чтобы отдельные встречи и дела перекрывались; да, возникала некоторая неразбериха, но ждать приходилось меньше. Рудольфу нравилось думать, что так работа идет продуктивнее. Только что, например, он ждал, пока высохнут чернила на ответе в Вену,