Карта на коже - Стивен Рэй Лоухед

завтрашней выпечке. Арностови угостил Вильгельмину и Энгелберта прекрасным ужином в ресторане, где сам часто бывал. Так приятно закончился день, а на следующее утро кофейня открыла двери для новой толпы любопытных и восторженных посетителей. Было шумно, но Вильгельмину это радовало. Чуть ли не впервые в жизни ее навыки не только получали достойное вознаграждение, но, главное — она занималась своим делом, причем именно так, как считала нужным. В Лондоне ей о таком и мечтать не приходилось.

Мысли о Лондоне и прежней жизни нагоняли тоску — вовсе не потому, что она по ней скучала, а потому, что она о ней почти не вспоминала в последнее время. Сначала она часто задавалась вопросом, как вообще можно пережить такое невероятное перемещение — да еще застрять в чужом времени, в чужом месте, но постепенно до нее стало доходить, что она не только выжила, но и преуспела сверх всяких разумных ожиданий. Конечно, во многом благодаря Энгелберту, но все равно все сложилось на редкость удачно. Теперь жизнь до перемещения воспринималась как сон, и чем дальше, тем больше. Сегодняшняя реальность совершенно затмила предыдущую. То, что происходило здесь и сейчас, нравилось ей настолько, что она совсем не скучала по Лондону двадцать первого века: ни по знакомым, ни по квартире, ни по семье. Даже Кита она вспоминала все реже. С момента прибытия в Прагу образ ее бойфренда-недотепы тускнел, как и многое другое в ее быстро уходящем прошлом, в ее сердце места для него находилось все меньше. Вот от этой мысли ей и взгрустнулось, хотя она и не могла сказать, почему.

Ее прежняя жизнь не очень-то располагала к сантиментам, это и повергало ее в меланхолию. Но приступ самоанализа длился недолго. Как любой практичный человек, Мина не жаловала такие размышления, считая их непродуктивными, а когда они становились ей поперек дороги, и вовсе безжалостно отталкивала их на обочину. У нее было дело — и какое дело! Она, Этцель и их новые помощники оказались в вихре восторженных отзывов. Достойным пражанам просто не хватало кофе. Когда Энгелберт закрывал вечером ставни, очередь еще оставалась у входа. Горожане хотели кофе, и все тут!

Первая неделя перешла во вторую, первый месяц в следующий, а поток людей не ослабевал. Но потихоньку все входило в свое русло: люди начали выстраивать свой день так, чтобы зайти в кофейню в наиболее удобное время. Они назначали здесь встречи, решали свои дела. Вильгельмина отмечала закономерности в наплывах посетителей и была очарована их деловитостью: бизнесмены, многие из которых торговали на площади, обычно появлялись сразу после открытия, но не задерживались — ели и пили, быстро беседовали, а потом расходились по своим делам. К полудню обычно являлись аристократы, потенциальные аристократы и люди, добившиеся определенного положения в обществе; они никуда не торопились, чинно пили кофе, давая всем полюбоваться одеждой, чином и осанкой. За ними приходили обычные любители кофе и любопытные, в основном просто для того, чтобы обменяться сплетнями и поучаствовать в модном мероприятии. Была еще одна группа, облюбовавшая кофейню Этцеля. Эти состояли из интеллектуалов и интеллигентов — профессоров и лекторов Карлова университета {Карлов университет в Праге (часто упоминается как Пражский университет) — главный университет Чехии, старейший университет Центральной и Восточной Европы и один из старейших классических университетов мира. Основан королём Богемии Карлом IV Люксембургом в 1348 году. Преподавание ведется на чешском и английском языках.}, а также некоторых наиболее знатных докторантов и студентов — они приходили назадолго до закрытия и легко смешивались с поэтами, художниками, музыкантами и прочей яркой молодежью, активная жизнь которой начиналась ближе к вечеру. Последними являлись те, кого Мина считала радикалами: темные и скрытные люди, обсуждавшие опасные идеи, рождавшиеся в их фанатичных и воинственных душах.

Конечно, были и другие, но они приходили и уходили, не составляя определенных фракций: как правило, это были профессионалы — врачи и юристы, которые легко объединялись с любой группой. А еще множество мелких придворных чиновников, среди которых Вильгельмина заметила странных людей, которых ей сходу не удалось классифицировать. Они одевались в подобие академической одежды, включающей шляпы причудливой формы из необычных материалов, длинные палантины и отороченные мехом плащи с капюшонами. Мина пригляделась к ним и выяснила, что одежды сильно изношены, меха побиты молью, шляпы требуют чистки, а на палантинах красуются разнообразные пятна. Эти держались особняком, их компанию окутывала атмосфера отнюдь не враждебной скрытности. Приходили они поздно, разговаривая низкими серьезными голосами, часто заглядывая в книги и пергаменты, которые приносили с собой; и хотя они одевались как нищие чудаки, платили неизменно хорошим новым серебром.

Мина решила непременно выяснить, что это за люди. Однажды вечером после того, как схлынул поток основных посетителей, она подошла к одному из мужчин помоложе, задержавшемуся после ухода его товарищей, и предложила:

— Хотите еще чашечку? — спросила она, покачивая оловянным кувшином. Ей нравилось ходить по залу, заговаривать с клиентами и самой наливать кофе. — За счет заведения, — добавила она, улыбаясь.

— Не откажусь, — сказал мужчина. Темная мантия с воротником из беличьего меха явно была на два размера больше, шляпа, тоже слишком большая, сползала на глаза и вообще сидела на голове, как обмякший лист ревеня. — Благодарю, добрая женщина.

— Ваши друзья ушли, — заметила она, наклоняя кувшин. Тут выяснилось, что он почти пуст и в чашку вылились остатки с кофейной гущей — систему фильтрации еще только предстояло разработать. — О, мне очень жаль, — извинилась она. — Не надо это пить. Я сейчас принесу свежего.

— Не стоит, — попытался остановить ее молодой человек, но она уже упорхнула на кухню.

Когда она вернулась с новой порцией, то застала мужчину за столом, внимательно созерцающим разводы кофейной гущи на дне своей чашки.

— Давайте я поменяю чашку. Вот, я принесла чистую, — сказала она и хотела забрать прежнюю.

— Нет, нет, подождите, — остановил он ее, вцепившись в чашку с упорством, удивившим Мину. — Этот осадок, — он указал на разводы, покрывавшие дно чашки. — Как вы его называете?

Вильгельмина задумалась, пытаясь подобрать правильное немецкое слово.

— Ну, как? Просто остатки. Кофейная гуща, — сказала она, пожав плечами.

— Не сочтите меня нескромным, — проговорил он, — но что вы с ними делаете?

— А что с ними можно делать? — Она озадаченно посмотрела на него и присела за стол. — Почему вы спрашиваете?

— Поверьте, — он прижал