И время ответит… - Евгения Фёдорова

Андрей оказался способным учеником — одним из первых. С ним вскоре начали носиться, готовить его в помощники епископа.

Два года он жил припеваючи, «как сыр в масле» — отоспался, отъелся на иезуитских харчах, про себя посмеиваясь над церковной братией, над фанатиками и схоластами.

Но всё же много было прочитано и серьёзных, научных книг. Многие вопросы философии и истории увлекали.

Однако приближался выпуск, и Андрей решил, что пора сматывать удочки. В епископы он не собирался.

Поблагодарив братьев-иезуитов — мысленно, конечно, — он удрал из колледжа.

Опять настала пора бродяжничества, но годы проведенные в колледже дали много разносторонних знаний, на многое заставили взглянуть серьёзней.

В Обер-Аммергау на ежегодные священные мистерии попал случайно. Набирали статистов для тысячных армий войска Христова. Здесь были и студенты, и школяры, и просто бродячий люд, жаждущий подработать хоть малую толику.

Главных действующих лиц — Христа, Деву Марию, апостолов — изображали местные крестьяне, у которых роли переходили из рода в род, от отца к сыну, от матери к дочери.

Христово войско, крестовые походы, битвы за гроб Господен — изображали пешие и верховые статисты, в костюмах, париках и гриме. Зрелище было грандиозное, и десятки тысяч зрителей собирались полюбоваться им, располагаясь на окрестных пологих склонах холмов.

Режиссёры, со сверкающими на солнце рупорами, носились туда и сюда на взмыленных конях и командовали армией актёров.

Андрея зрелище поразило, потом захватило, потом он уже не мог оставаться только послушным исполнителем…

Вскоре он стал «внештатным» помощником режиссёра, а на следующий год — уже настоящим режиссёром.

От священных мистерий в Обер-Аммергау Андрей пришел в кино.

Ему повезло. Удалось сработаться с оператором. Успешно сняли мистерии. Потом сняли несколько интересных хроник. Наконец можно было не думать о куске хлеба.

Но «правильная» жизнь уже не удовлетворяла… Даже такая разносторонняя, как жизнь хроникального кинорежиссера, казалась пресной. Тянуло пуститься в какую-нибудь невероятную авантюру…

В Россию тоже потянуло из любопытства. Своими глазами посмотреть: — что там?

Шел 1934-й год, близилось двадцатилетие Октябрьской революции. В то время Андрей Быховский жил и работал в Чехословакии. Там тогда было немало русских эмигрантов. Там же зародилось и разрослось до значительных размеров движение «Смена вех».

Четыреста сменовеховцев решили вернуться в Россию. Через эмигрантский комитет были выхлопотаны визы. Специальный поезд увозил сменовеховцев в Россию.

Встреча была грандиозной. Её можно было сравнить, пожалуй, только со встречей Папанинцев. Оркестры на платформе, кортеж машин с флагами по улицам Москвы, народ толпами вдоль тротуаров, народ в окнах, на балконах, мальчишки на деревьях, и всюду, всюду цветы — море цветов, дождь цветов!!.. Россия встречает заблудших сынов!.. Ура, ура!!..

Всех четыреста обеспечили работой и жильём. Быховский снимал октябрьский парад 1934 года на Красной площади.

А октябрь 1935-го встретил уже в Бутырках.

Арестованы были все четыреста, за малым исключением тех, кто случайно ускользнул из поля зрения — девался неизвестно куда. Их продолжали искать и в 37-ом году!.

Все сменовеховцы взамен букетов из роз получили по целому букету пунктов 58-й статьи, из которых основными были — группировка в целях заговора и связь с иностранным капиталом.

Все получили по десять лет.

…Рассказы его были красочны, и рассказывал он великолепно. Я готова была слушать его без конца, мы чувствовали всё возрастающую симпатию друг к другу и не разлучались целыми днями — ведь каждое утро сулило разлуку, и скорее всего, навсегда…

Этап уходил за этапом, и никто не знал точно куда. Только потом мы узнали, что все они шли в одно место — на «Водораздел», в разные лагпункты его, разбросанные по берегам верхнего участка Беломорского канала.

Настало и наше утро. Тревожное и… неожиданно радостное. Мужчины уже стояли с вещами по четыре в ряд, и Андрей смотрел на меня умоляющим взглядом, как будто мог «вымолить» — не разлучаться!

С крыльца нашего барака донеслось:

— Женщины, сюда!

Изо всех нас «с вещами» вызвали только меня. Мы с Андреем попадали в один этап!.. А ещё говорят — чудес не бывает!..

Глава II

Водораздел

(Лагпункт «Южный»)

«Когда сочувственно на наше словоОдна душа отозвалась —Не нужно нам возмездия иного.Довольно с нас, довольно с нас…»

…Всякая отправка на этап занимает уйму времени. Проверка формуляров, обыск чемоданов и мешков, причём выбрасываются все «личные» алюминиевые миски, ложки, иголки, ножницы — как будто можно в лагере прожить без этого нехитрого имущества! Лагерное начальство же, видно убеждено, что ложкой можно перепилить проволочное заграждение, а иголкой уложить наповал «попку» на вышке!

Должно быть, им виднее — ложки и миски выбрасывались всегда и везде, а потом неизменно заводились новые, выманенные на пайку хлеба, зачастую, у тех же конвоиров.

Потом — бесконечное пересчитывание, потому что то оказывалось, что одного недостаёт, то вдруг появлялось двое лишних!

Этап наш был огромный, человек в пятьсот, и погрузили нас на баржи только к вечеру, когда многих ноги уже больше не держали К счастью, баржи были открытыми, и когда мы кое-как улеглись на полу трюма вповалку — над нами алело северное ночное небо, и дышать можно было полной грудью. Все устали от напряжения бесконечного стояния, и быстро задремали.

Разбудил утренний холодок, забравшийся за ворот несмотря на то, что и справа, и слева люди боками грели друг друга. Чья-то теплая ладонь пожала мою руку. Рядом лежал Андрей.

Помню, как дивно расцветала пожаром заря над головой, как несмело и сладко замирало сердце; как всё было призрачно в морозном хрустальном воздухе. Было страшно пошевельнуться, или вздохнуть поглубже, чтобы не нарушить, не сломать это колдовство…

Но всё имеет конец. Баржа куда-то пристала, и зычные крики конвоиров: — А ну, встать!.. Шевелись!.. — сломали сказку и вернули нас на землю. Нас стали «выгружать».

…С утра ещё тонкие льдинки затягивали лужи, и жирная чёрная грязь неохотно расползалась под ногами. Но часам к десяти она превратилась в жидкое месиво и шумно чавкала, замешанная сотнями подошв.