Infernal - Алексей Вилков

Так излагалось содержание книжицы в вольном переводе. Что-то я упустил, что-то не перевёл, но главный смысл оставался следующим: элитный клуб с почитаемыми традициями и жестоким укладом. Секта, в которую так легко попасть любой красивой девушке, но из которой невозможно выйти. Лиза была членом клуба, что соответствовало её порочной сущности. Она неукоснительно следовала его законам, а потом пыталась освободиться, но клеймо змеи на спине не сотрёшь. И неуловимый японец, дух легендарного сёгуна Махимары, напомнил ей, заставив совершить страшный ритуал. Хочется верить, что Лизе удалось получить в тот вечер оргазм бессмертия…

Мне не удалось перевести всё…

Вырванные страницы утаивали нечто важное. По вводным предложениям, предшествующим разрыву, говорилось об особых условиях отбора девушек, какими качествами должны были они обладать, и кто пользовался особым преимуществом. Страниц не хватает, и ещё предстоит кое в чём разобраться… Но главная тайна раскрыта, и Адель сдержала слово – на сей раз не подвела. Бедная мазохистка действительно любит меня. Бедная мазохистка мне безразлична.

Ясно одно: Лизу заставили умереть, как она ни пыталась спасти свою грешную душу. И я не успел помешать, получив щедрую порцию удушающего оргазма.

Многое возвращалось на свои места – Амстердам, тусовки, ночные прогулки, дни рождения и стриптиз-клубы, турне по Европе – всё подчинялось одной цели, и со мной она проделала талантливый обводной реверанс. Но прожила со мной целый год, значит, любила меня! Лиза на самом деле любила меня. Может быть, даже сильнее, чем я. А я любил её погребальную татуировку, которой суждено было превратиться в предвестники разлуки.

Отвратно…

Я сожалел лишь об одном, что партнёрша в тайных комнатах не перетянула мой ремешок, не дав шанс обрести райское бессмертие.

Отвратно…

Глава десятая

БЕСЫ

Тяжело нести этот крест. Невыносимо обладать тайными знаниями и никому их не раскрывать. Есть на свете один человек, готовый выслушать любую ахинею. Естественно, я имел в виду Белкина.

До конца недели я лежал в ступоре, смотря в потолок, надеясь увидеть там счастливую петлю, в которую смогу просунуть свою неразумную голову, но на потолке висела хрустальная люстра, а петля задерживалась и не стремилась прекращать мои муки. Соорудить собственноручно виселицу и идти на эшафот мне представлялось затруднительным. Апатия грызла тело, не давая шанса подняться.

Молчать надоело. Язык требовал долгого хмельного разговора. Пришлось отложить апатию и связаться с Белкиным. На мой телефон давно уже никто не звонил. Наверно, меня уволили, а друзья забыли. Даже Адель не приходила навестить. Исчезли все. Остался я и сакральная книжица. Подобрав книгу с пола, я поднес её к плите, зажёг конфорку и положил сверху рукопись. Жёлтая бумага мгновенно вспыхнула – так я уничтожил последние позабытые знания, мгновенно превратившиеся в пепел, который развеялся по кухне и вылетел в раскрытую форточку. Книжица мешала жить. В ней отражалась долгая история Лизы, и священный текст был тому виной. В нём всё зло и вся смертельная сладость, а для кого он напечатан – неизвестно. Я просто сжёг бесценный раритет, как валентинку от навязчивой поклонницы.

Просто сжёг…

…В «Мюнхенской пивнушке» Белкин выслушивал мои откровения с очумелым видом. Бьюсь об заклад, он подобного отродясь не слышал. По его виду можно было предположить, что Владик поражён до костного мозга от моих потусторонних блужданий.

– Ластов! Ну, ты и попал! – дивился он, давясь крепким тёмным пивом.

– Это ещё не всё, – интриговал я и продолжал плакаться в жилетку.

Чего только не наплёл ему, а он верил каждому слову, да я и не врал. Зачем обманывать, когда каждое слово кажется вымыслом, и самое противное, что это и есть правда. И всё произошло на самом деле, ибо тому есть свидетели и мой рассудок, иногда напоминавший, что я всё ещё не выжил из ума и отвечаю за свои мысли и деяния.

Белкин захлёбывался пивом, выпив литра два, пока я вещал, как римский оратор. Я же не успевал промочить горло, и моя кружка оставалась полной. Пить времени не оставалось, так как я полностью поглощён процессом.

– Вот такие дела, брат, – заканчивал я на полуслове. – Что делать? Я типа изменился, иногда кажется, что изменился до неузнаваемости. Я потерял всё: женщину, тачку, любимое дело. Как там Фридман?

– Перевёл наш проект другим соискателям. Моховской хочет расторгнуть контракт. Фридман попал на деньги, и на деньги попал ты, Ласт. Извини, не хотел тебя расстраивать.

– Пустяки. По сравнению с моей жизнью – пыль в глаза.

– Ты проштрафился на кругленькую сумму, а босс не может тебя найти.

– Передай ему, что я расплачусь, когда разбогатею. Сам на мели.

Белкин виновато развёл плечами:

– Дружище. Я и сам в полном дерьме. Штраф висит на всех. Я бы не хотел лишний раз с ним пересекаться.

Я ещё раз убедился в несостоятельности своих компаньонов.

– Фигня! Созвонюсь с ним, если не покончу с собой от безысходности. Как Секир?

– Так себе. Окончательному восстановлению не подлежит.

– Он тоже в полном дерьме? – предположил я со стопроцентной уверенностью.

Белкин и здесь не удивил:

– Ага. Моховской всех подставил.

На сей раз Белкин слегка загнул. Хитрый лис Моховской просто делал свое дело, а подставили мы сами себя, особенно я. Чёрная полоса до сих пор не собиралась светлеть, и тут Белкин прав. Он иногда казался мудрым человеком, но не замечал своей мудрости, не прислушивался к ней, поэтому часто ходил в дураках. Незадачливые попались компаньоны, а сам я тот ещё кадр. Последний охотник за привидениями.

– Не при чём он здесь! Мы просрали проект! Гастроли пройдут без нас.

– Думаешь?

– А что, разве Фридман не сможет найти более умных придурков, чем мы? Чуял я, что нельзя брать такие деньги – испортят они нас, и отдадим в разы больше. Так и вышло. Чем не злой рок?

– Как и вся твоя жизнь за последний месяц, – точно заметил Белкин. – И ты ещё говоришь о работе в твоём упадническом состоянии?

– Какая работа, когда еле-еле концы с концами свожу! – не кончал жаловаться я.

– Я бы на твоём месте давно свихнулся! Ты подумай – висельники, людоеды, мертвецы – это же уму непостижимо.

– Что делать, – саркастически ухмыльнулся я. Недобрая ухмылка, но другую я сотворить не в состоянии.

Белкин глотнул пива и заключил:

– Да на тебе порча!

– Рехнулся?

– Порча. Самая натуральная.

В его словах проглядывался смысл. Как-то и я подумывал о том же, но развить эту тему боялся.

– Сглазили тебя! И знаю кто, но не буду называть имён. Привычное дело – порча на смерть. Слышал? Самая страшная порча. От неё просто так не отделаться. Изматывает она человека, подсылая ему разных адских созданий. Пугают они, мучают, не дают жить спокойно, давят на душу, а сильнее жертва сама себя изъедает. Копается в себе, ищет, сам не зная чего, и настроение хуже некуда. Как у тебя сейчас. И ни с чем не клеится – ни бабы нет, ни работы, ни денег – типичная порча на смерть. Только мысли ходуном ходят – как бы поскорей соскочить с неё, и поглядываешь на сучья деревьев, где бы вольготней тесёмочку завязать и нырнуть в петлю.

Говорливый Белкин огорошил меня своими рассуждениями. Я обомлел и прислушивался, впитывая каждую фразу. Он прав, как бы дико и средневеково это ни звучало. Всё, о чём он говорил, я находил в себе. Он сам прочитал меня, как книгу, как когда-то читала меня покойная избранница, а теперь читает он – слева направо, как положено, почти между строк.

– Порча? Звучит старомодно, – пижонски ответил я.

Согласиться, что меня сглазили, было очень болезненно.

– Старомодно, но порча была во все времена. Как не называй – сущность не изменится. Кто-то жрёт твою энергетику, дружбан! И сосёт твою кровь. Вспомни, с какими ведьмами ты общался последнее время.

Ведьмами?! Общался и не раз, и весьма продолжительно, а одной ведьмой чуть не стало меньше, когда я приложил к этому недюжинные усилия. Неужели Адель так пытается отомстить? Затаилась, спряталась, не летает, не кукарекает, а сидит в лаборатории и читает заклинания, пишет оды и баллады, записывая их в потрёпанный блокнот. Если навести порчу, то она одна на такое способна, и не зря я окрестил её ведьмой. Белкин со мной согласится, раз не зря заговорил о порче. Порча, сглаз, энергетика – пережитки средних веков, но ведьмы существуют и в наше время. Они никуда не делись, то есть, живы и их заклинания, жива и порча, и на меня точно наведена зараза на смерть. Поэтесса жаждет моей смерти, раз я не достанусь ей живым, то пусть достанусь мёртвым, и тогда она будет приходить на могилу и класть на надгробный камень хризантемы, или раскопает меня, отворит крышку гроба и сольётся со мной в загробном экстазе, превратившись в Ведьму – Могилыча. И тогда я действительно останусь с ней навечно. Навсегда. От заката до рассвета принадлежать Адель. Порча на смерть сработает. Рассуждения Белкина обретали зловещий смысл.