От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава - Александр Прасол

К концу XVII века семьи девятого, десятого и одиннадцатого сыновей Иэясу выделились в самурайской элите и получили самые большие привилегии как ближайшие родственники сёгуна. Их стали именовать “тремя великими домами” (госанкэ). Потомкам правителей Овари, Кии (Кисю) и Мито предоставили право носить фамилию Токугава и — при отсутствии у сёгуна прямых наследников — делегировать своих детей, родных и приемных, на высший воинский пост. Первым таким “делегатом" стал восьмой сёгун Ёсимунэ, один из самых деятельных и успешных представителей династии. Находясь в зените славы, Ёсимунэ поступил так же, как Иэясу: сделал двоих сыновей и племянника “тремя великими аристократами" (госанкё). Однако проявил должное уважение к предкам: новые аристократы (кланы Таясу, Хитоцубаси, Симидзу) по своему положению и состоянию уступали прямым потомкам Иэясу, и даже титулом удельного князя Ёсимунэ их не наделил. Правда, эти три дома также получили право участвовать в конкурсе на сёгунский пост, и это еще сильнее усложнило процедуру выбора правителя.

Второй сёгун Токугава Хидэтада. Старинное изображение

Ближайшее окружение сёгунов

Состав и структура ближайшего сёгунского окружения формировались постепенно и часто менялись в зависимости от склонностей и представлений правителя.

В конце XVII века пятый сёгун Цунаёси, проводивший политику “любви ко всему живому”, собрал группу вассалов-адъютантов (собаёнин, букв. ближайшие порученцы), которые быстро выдвинулись на первые позиции. Во многом это было обусловлено непопулярностью указов сёгуна: их исполнение нужно было контролировать, и личное доверие правителя давало “порученцам” огромные полномочия. Первых кандидатов на эту должность отобрали из удельных князей, по рангу и жалованью приравняв их к государственным советникам[30], но фактически они обладали большей властью. После смерти Цунаёси его “Указы о защите всего живого” отменили, и надобность в высочайшем надзоре отпала, но сподвижники уже закрепились в структуре власти. При шестом и седьмом сёгунах их позиции продолжали усиливаться, и конец XVII — начало XVIII века остались в японской истории как время их политического доминирования. Последствия новшеств Цунаёси смягчил восьмой сёгун Ёсимунэ, исключив собаёнин из списка постоянных должностей замка Эдо. Однако их история на этом не закончилась — до конца правления бакуфу на этих должностях побывали многие известные люди эпохи.

Примечание. Перечень рангов не соответствует шкале, принятой в замке Эдо. Она была чрезвычайно сложной, поэтому здесь не приводится. Звездочками выделены ранги, не дававшие права лично видеть сёгуна.

Источник: Фукаи Масауми. Эдодзё — Хоммару годэн то бакуфу сэйдзи = Замок Эдо — Главный покой и политика бакуфу. Тюо коронся, 2008. С. 134.

Текущее руководство страной осуществляло правительство, в котором все должности занимали представители воинского сословия рангом не ниже хатамото или удельного князя. По традиции его называли так же, как в эпоху междоусобных войн — бакуфу (полевая ставка), хотя располагалось оно во вполне комфортабельном замке Эдо. Число служащих бакуфу в разное время было разным, в среднем составляя 200–250 человек. Вот высшие должности и их примерные эквиваленты в Российской Федерации.

Распорядок дня

В замке Эдо жили по правилам, проверенным поколениями предков. Сёгуны Токугава обычно вставали в шесть часов утра. Это не очень рано, потому что несколькими веками раньше правила были строже. Крупный военачальник, кумир нескольких поколений самураев Ходзё Соун в XV веке писал: “Самурай в восемь вечера должен крепко спать. Вставай в четыре часа утра, совершай омовение и поклонения… Вставать в четыре часа утра — благо для любого" [Ходзё, 1999].

Пробуждение сёгуна происходило в присутствии камергеров. Как только правитель приподнимался на постели, следивший за ним дежурный камергер издавал клич: “Мо-о-о!” — стандартную команду прислуге начинать приготовления. В “верхней комнате” рядом со спальней разворачивали меховой ковер, ставили на него таз с теплой водой и все необходимое для утреннего туалета. Сёгун полоскал рот и горло, чистил зубы, умывался. В качестве моющего средства использовали мешочек с рисовыми отрубями (нукабукуро). Все предметы, к которым прикасался правитель, были произведениями искусства, выполненными из лучших сортов расписного фарфора и лакированного дерева с золотым орнаментом и фамильным гербом Токугава. Зубной порошок с солями готовили придворные лекари по специальному рецепту.

Личная уборная сёгуна находилась неподалеку от спальни и состояла из двух кабинок — для большой и для малой нужды, каждая около 3 м2. Они были обшиты панелями из дорогих сортов лиственницы и разделены бумажно-бамбуковой перегородкой сёдзи. На зиму в уборной сёгуна ставили два закрытых очага с металлическими крышками, а в летнюю жару правителя обмахивал веером дежурный камергер.

Кроме того, в замке были переносные туалеты, которые по желанию правящей четы доставлялись в любую его часть. Они представляли собой компактные кабины с выдвижными сменными ящиками. Такие же ящики были и в стационарных уборных. Дно ящика устилали бумагой или насыпали на него песок, уголь, сосновую хвою или даже птичий пух и перья. После каждого использования подстилку меняли.

Как и прочие приготовления к рабочему дню, утренний туалет сёгуна всегда проходил в Среднем покое (Накаоку), при участии прислуги. Даже если он ночевал на женской половине, утром он возвращался к себе и начинал день здесь. Комнаты правителя назывались Средним покоем из-за их расположения в замке: любое японское жилище устроено так, что его передняя, обращенная к внешнему миру, часть предназначена для хозяйственно-бытовых надобностей, а чем дальше вглубь, тем важнее и интимнее. Правитель занимал Средний покой, который располагался между парадной, общей частью замка и расположенной в глубине женской половиной (Ооку, Большой внутренний покой), где жили его жена и наложницы.

В Среднем покое сёгун облачался в парадное кимоно и отправлялся к семейному буддийскому алтарю на женской половине. Предков следовало почитать ежедневно и делать это прежде любого другого дела за пределами спальни. После возвращения ответственные за прическу сёгуна адъютанты (обычно два камергера и четыре камер-юнкера) брили ему лоб, лицо, укладывали волосы. Прическу делали ежедневно, голову брили через день. Эта часть утреннего туалета занимала довольно много времени, поэтому бритье и причесывание часто совмещались с завтраком и последующим медосмотром Идеально выбритое лицо и прическа составляли важнейший элемент сёгунского облика, поэтому процедура выполнялась регулярно, долго и тщательно.

Следивший за процессом дежурный камергер в нужный момент снова издавал клич: “Мо-о-о”. Это означало, что пора подавать завтрак. Утренняя трапеза начиналась в восемь часов и состояла из бобового бульона мисо, свежесваренного риса, жареной рыбы (чаще всего корюшки или сайры, иногда жирного угря) и двух-трех видов маринованных овощей. Это было обычное меню аристократа того времени. Трижды в месяц — 1-го, 15-го и 28-го числа — сёгуну подавали рыбу окуневых и палтусовых пород. Зажаривали ее всегда целиком, с головой. Особенность завтрака — отсутствие зеленого чая, который пили всю остальную часть дня. Запивали завтрак простой водой. Каждое блюдо проверяли, не отравлено ли оно, поэтому пища зачастую доходила до сёгуна остывшей (тогда ее разогревали). Завтракал хозяин замка в Среднем покое, а обед и ужин ему часто подавали на женской половине. Вкусы сёгунов различались, менялось и меню. Двенадцатый сёгун Иэёси, например, не представлял себе завтрака без маринованного имбиря (того самого, что подают сегодня к суси), а его отец Иэнари больше любил сами суси и ел их не реже, чем раз в пять дней.

После завтрака сёгуна осматривали лекари — проверяли пульс и ощупывали живот. Лейб-медики замка Эдо имели высокий статус: старший приравнивался к крупному удельному князю. Лекари, соответствовавшие современным терапевтам, осматривали сёгуна каждый день, а хирург, окулист и иглотерапевт — один раз в три дня. Во избежание ошибок медики работали группами по пять-шесть человек. Пока правитель завтракал, они ожидали в соседней комнате в обычной позе почтительности догэдза. Когда камергер их вызывал, они подползали к сёгуну по двое и не поднимая головы (смотреть на правителя запрещалось) протягивали вперед обе руки, опираясь на циновку локтями и коленями. Сёгун вытягивал перед собой сложенные крест-накрест руки, и каждый лекарь принимал одну из них своими двумя. Так измеряли силу и частоту пульса. Говорят, лейб-медики при этом очень волновались и потели. Три пары терапевтов сменяли друг друга, и на этом медосмотр заканчивался. В замковых хрониках встречаются также упоминания об осмотре горла и языка сёгуна, но не сообщается, как врачам удавалось при этом не смотреть ему в лицо. Когда же нужно было ощупать живот, приглашали главного лейб-медика замка — только он имел такое право. Случалось это нечасто.