Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг. - Гаральд Граф

Среди экзаменаторов не было ни слишком строгих, ни тем более придирчивых. Да для этого не было и никакого основания. Они имели дело с офицерами, которые по возрасту были уже серьезными людьми и которые с охотой учились. Если некоторые отвечали не слишком блестяще, то обычно это происходило не от незнания, а от волнения или вообще от неумения гладко говорить. Последнее было недостатком, который требовал исправления.

В общем, весь наш выпуск прошел хорошо и ни с кем катастрофы не случилось, так что все перешли благополучно на следующий курс.

После экзаменов слушатели получили задание для летней работы. Мы все должны были отправиться в Черное море, побережье которого (только русское) было распределено по участкам. На участок назначалось по два слушателя. Каждая пара должна была составить описание своего участка в стратегическом, тактическом, географическом и экономическом отношениях. Кроме того, каждая пара получила задание по описанию одного из иностранных флотов.

Мне с Домбровским достался самый сложный участок – Севастопольский район до Балаклавской бухты. Нам надо было составить описание Севастополя как военного порта и крепости. Это была не легкая работа, но интересная.

Я решил с женою переехать на все лето в Севастополь, а Домбровский решил поехать вместе со мною, явиться по начальству, а затем сейчас же уехать и вернуться только недели за две, перед концом указанного нам срока. Таким образом, я оставался все лето один и весь сбор материалов ложился на меня, да, конечно, и разработка его. Это было не совсем правильным, но Домбровскому по его личным делам надо было оставаться на севере.

Мне еще никогда не приходилось бывать на берегах Черного моря, поэтому я очень обрадовался перспективе там провести три месяца и познакомиться с Черноморским флотом.

Достав удобное купе в вагоне прямого сообщения, мы уехали с Николаевского вокзала; первый перегон до Москвы приходился на ночь, так что прошел как‑то совсем незаметно. Проколесив довольно долго по обходным путям, наш состав был переведен на другой вокзал, и мы поехали дальше. Тула – Орел – Курск – Харьков – чередовались один за другим. Мы с интересом смотрели в окна на поля, пашни, леса, реки и селения. Разворачивающиеся виды приковывали внимание. Казалось, что от всего этого веяло мирной и безмятежной жизнью, но в то же время – мощью и достатком. Казалось, ничто не может нарушить это спокойствие и неторопливость жизни, какими жил русским народ. И увы! Через каких‑нибудь три года началась война[296], а через шесть лет революция, и все оказалось сметенным и перевернутым. От прежнего уклада русской жизни ничего не осталось.

Наблюдая тогда жизнь русского народа на необъятных пространствах России, я задавал себе вопрос: в чем счастье? В этой ли спокойной монотонной жизни, в примитивных условиях или в вечной сутолоке и погоне за прогрессом в больших центрах Запада? Конечно, прогресс, цивилизация – все это необходимо, особенно при все растущей численности населения, но раз нам дана лишь короткая жизнь, не приятнее ли было бы ее провести в спокойствии и ближе к природе? Теперь, когда все так изменилось в России и так изуродовано, воспоминания о прежних условиях жизни в ней как‑то особенно дороги душе.

Когда совершаешь длинный путь по железным дорогам и утомляешься мелькающими видами, интерес сосредотачивается на том, чтобы хорошо поесть. Наш поезд не имел вагона‑ресторана, и, чтобы хорошо поесть, надо было пользоваться более длительными остановками. Хотя времени давалось и много, но большинство публики нервничало и набрасывалось на буфеты. Впрочем, буфетчики были опытными людьми и знали публику, так что заранее все заготавливали и быстро справлялись с требованиями голодных пассажиров. Получив просимое, они быстро уничтожали – борщ с пирожками, какие‑нибудь котлеты с гарниром и сладкое – и после этого успокаивались. Оказывалось, что времени еще много и можно спокойно допивать чай с пирожными, вино или пиво. Но заботы этим не оканчивались, и надо было еще запастись провиантом на предстоящий перегон. В пути есть всегда хочется, а в старой России любили и умели покушать. К тому же почти каждая большая станция была знаменита или какими‑либо блюдами или сладостями вроде тульских или вяземских пряников, медовых коврижек, киевского варенья и т. п.

В Севастополь мы приезжали на третьи сутки, и известное утомление начинало уже сказываться. Смотреть в окна надоело, есть больше не хотелось, оставалось только завести знакомства со случайными попутчиками. В России тогда люди были словоохотливыми (в это с трудом вериться, если посмотреть на то, что теперь творится в СССР). Познакомиться и вступить в разговор с соседями ровно ничего не стоило. Скоро и мы оказались знакомы, а потом скоро и друзьями, с одной дамой, тоже ехавшей со своим сыном‑гимназистом в Севастополь. Она там проводила уже несколько лет летние месяцы и поэтому хорошо знала местную жизнь и сразу познакомила нас со всеми обычаями общества. К тому же она вращалась именно в морском обществе и поэтому ее рассказы представляли большой для нас интерес. К концу путешествия мы не только знали детали жизни севастопольцев, но и были посвящены и в интимную сторону переживаний самой новой знакомой. Дело в том, что она уже года два тому назад как влюбилась в одного красивого морского офицера. Зиму она проводила с мужем, кажется, в Киеве, а летом приезжала в Севастополь. Такая жизнь, конечно, была очень сложной, но она не хотела порывать с мужем из‑за сына (ему было 16), и, кроме того, она боялась тесно связаться с офицером, так как была чуть ли не на десять лет старше его.

В Харьков поезд пришел рано утром. Вокзал был почти пуст. Казалось, что такой большой город должен иметь и соответственно большой вокзал, но такого впечатления он не производил, да и находился, видимо, на окраине города. Когда поехали дальше, то потянулся ряд домиков‑дач с садиками. Мы ведь теперь находились в сердце Малороссии, и хотелось увидеть что‑нибудь особенно характерное для нее – хатки, степи и казаков в свитках. Скоро и показались хутора с беленькими домиками, журавли колодцев и церковки.

Юг заставлял себя все больше чувствовать. Становилось все теплее и теплее. Открылись виды на степи. Теперь они были в полной своей красе – бесконечный ковер зеленой травы пестрел яркой окраской полевых цветов.

Сколько раз приходилось любоваться простором моря, и не меньшее впечатление производил простор степей и пустынь. Эти виды обширнейших свободных пространств очень своеобразны, и каждый имеет свои особенности. Но есть в них и общее – это горизонт, сливающийся с небом. Море поражает мощью и оттенками вод. Пустыня – безмолвием, мертвенно мрачной таинственностью. Степь – в своем расцвете – приветливостью и яркостью цветов, она живет.

Приятно видеть бесконечную даль, чувствовать себя среди нее таким свободным, таким сильным.

Последняя ночь в вагоне! Душно, жарко, не спится. Мечтаешь, как бы скорее вырваться из тесного вагона.

Проехали Сиваш, мелькнул Симферополь. Через пару часов стали подходить к Севастополю. Вот он – город, который сыграл такую большую роль в истории флота, с которым связано столько славных боевых дел.

Забрали вещи и поехали в гостиницу Киста. Хотелось переодеться, вымыться от дорожной пыли и скорее выйти на улицу и осмотреться.

Я не очень люблю чисто военные города. Жизнь в них втиснута в узкие рамки и поэтому однообразна и монотонна. Севастополь был слишком военным портом, в нем каждый дом был как‑то связан с флотом; все обыватели жили его интересами. Оттого и выработался тип офицеров‑черноморцев, отличный от типа офицеров‑балтийцев. Постоянное нахождение на тех же кораблях и в том же маленьком городе создавало семейность в отношениях, и жизнь в нем стала жизнью «маленького гарнизона». Каждая семья знала подноготную другой семьи.

Кронштадт тоже был исключительно военным портом и несравнимо хуже Севастополя, но мы к нему не были привязаны. Балтийский флот был разбросан по разным портам, да и до Петербурга было рукой подать. Поэтому офицеры‑балтийцы не жили жизнью «маленького гарнизона».

Вся общественная жизнь Севастополя сосредотачивалась в Морском собрании, там развлекались морские семьи и там проводили свободное время холостые офицеры.

Севастополь расположен удивительно живописно. Живописны и его окрестности с красиво изрезанными берегами. Жизнь в нем протекала вне домов, как во всех южных городах. В летнее время днем город пустовал – мужья были на кораблях или на службе в порту, ходить по улицам жарко. Когда жара спадала и служба кончалась, он оживал. Около 6 ч особенно оживленно было около Графской пристани, куда беспрестанно подходили паровые катера, вельботы и другие шлюпки, свозившие офицеров с кораблей. Некоторых встречали жены и дети.