Охотник на санги - Елена Жаринова

64

Я задохнулся от негодования:

– Это я – Гастелло?! Ты за каким лешим свернул?! Ты же был на своей полосе! Я уступал дорогу!

– Уступал? Да ты позже меня свернул! Это надо быть таким муромоем – обгонять на повороте! Идиот.

– Сам идиот! Ехал бы девяносто, ничего бы не случилось. Я просто не успел перестроиться обратно…

– Причем самому-то повезло, сдох сразу…

– Ты тоже недолго мучился, – огрызнулся я.

Мы стояли друг против друга; я вцепился в край стола, он – в спинку стула. Я старался придать своему взгляду испепеляющие свойства. Так вот кому я обязан столь ранней встрече с Атхартой!

Но, если честно, ненависти к виновнику своей смерти я не испытывал. Он даже был мне симпатичен… Я фыркнул, представив, как выглядит со стороны наша перепалка.

– Очень смешно, – буркнул Алекс.

– А что? И дальше стоять пыхтеть? Тебя как зовут по-человечески? Александр?

– Алексей. Алексей Мишкин. А ты что, не узнавал, с кем столкнулся?

– Не-а, – беспечно ответил я. И вдруг понял. – Ты меня искал?

Алекс… ну то есть Алеша посмотрел на меня странным взглядом. Так смотрят на объект былого чувства. Но вряд ли речь шла о любви.

Он махнул рукой:

– Твое счастье, Гобза, что я нашел тебя только сейчас. Я, собственно, уже и не искал. Это случайно вышло. Ну и что нам теперь делать?

– Выпить за помин души, – предложил я на полном серьезе. На мой взгляд, лучшего средства наладить взаимопонимание между двумя мужчинами еще не изобрели.

– Выпить?! – возмутился Мишкин. – Водки?! А что… Это можно.

Через полчаса комната отдыха в Отделе Информации превратилась в импровизированный бар. Мы соорудили закуску, каждый по своему вкусу: Мишкин – пельмени и маринованные миноги, я – блинчики с черной икрой. Выпили по первой, не чокаясь. Закусили, помолчали.

Потом Мишкин спросил:

– Ну и куда ты так спешил?

– Да не спешил я! Нормально ехал. А эта чертова фура плелась передо мной всю дорогу. Раздражала ужасно. Я вообще был на нервах. С самого утра поругался с девушкой. И на работе накладка вышла: появился жирный клиент, назначил встречу. С утра звонит дура-менеджер, заявляет, что агент заболел и не приедет. А мне сестру из аэропорта встречать… Ладно, думаю. По-быстрому заскочу к клиенту – и в аэропорт. Вот и заскочил, твою мать… Выпьем?

Мы выпили.

Осмелев, я бестактно спросил:

– Слушай, а что тебя так разобрало? Ну случилось. Рано или поздно это происходит со всеми. Я, например, даже облегчение какое-то испытал. Всю жизнь боялся смерти. Думал: как это будет? А тут чик – и ты уже на небесах. Все позади, больше не повторится.

– Если бы рано… или поздно… – покачал головой Мишкин. – А тут ни раньше ни позже. – Он зыркнул на меня повлажневшими глазами. – Этого не объяснишь. Никто не поймет, из какого счастья меня выдернули. Я, видишь ли, безумно любил свою жену.

Он сделал паузу.

Я неопределенно пожал плечами: дескать, всякое бывает.

– Когда мы поженились, я знал, что она меня не любит. Она честно предупреждала об этом. У нее было какое-то увлечение, детская блажь… Я сказал, что меня это не смущает. Что сделаю ее счастливой. Тапочки буду в зубах приносить. На самом деле я надеялся, что… как говорили наши предки, стерпится – слюбится. Бывает ведь любовь с первого взгляда, а бывает со второго и с десятого. Но шли месяцы, годы… Если бы ты знал, сколько раз у меня опускались руки! Я думал даже найти этого ее болвана, привести к ней, сказать им: будьте счастливы, дети мои, только никогда больше не попадайтесь мне на глаза! Но в конце концов я оказался прав. Я услышал от нее долгожданные слова. А потом узнал, что у нас будет ребенок. Я просто спятил от счастья! Если бы кто-нибудь мог понять, как мы жили… как мы смотрели друг другу в глаза… За те четверть часа, пока я был еще жив, я успел понять, что пришел конец моему счастью. Я не чувствовал боли и мучился только этим. Я старался удержаться из последних сил, но даже любовь не всесильна… Увы. «И никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила рука, зовущая вдали», – с иронией продекламировал он. А потом серьезно добавил: – Вот этих пятнадцати минут я не мог тебе простить. Сказать, что я тебя ненавидел, – не сказать ничего. Попади мне тогда в руки отражатель – я не задумываясь взорвал бы Вселенную лишь за то, что где-то в ней есть ты. Я тебя искал с самого первого дня. Ради этого стал адъютом, пустился в странствия. Изобрел тысячу способов наказать тебя. Пересказывать не буду, у тебя пропадет аппетит. Но Монте-Кристо рядом со мной – мальчишка. Ему не приходилось мстить там, где врага нельзя даже убить. Но вот мы встретились, начали орать друг на друга… Знаешь, это даже смешно. Выпьем?

И мы снова выпили. Я почувствовал себя очень пьяным. То ли мы перестарались с водкой, сделав ее крепче обычной. То ли сама эта встреча, будь она неладна, так подействовала… Угрызений совести я не испытывал. Попытки Мишкина обвинить во всем меня одного с треском провалились. Даже выслушав семейную драму, я не дрогнул. Не хватало еще подцепить комплекс вины. Тогда все, милости просим в Больницу…

События того летнего утра, великолепного солнечного зеленого утра, без всякого компьютера выстраивались в памяти по ранжиру. Я помнил визг тормозов – и навалившуюся неподъемной тяжестью тишину. И – последнее: женская фотография в салоне чужой машины.

– Я запомнил у тебя в машине фотографию, – сказал я. – Это твоя жена?

– Да, это Ася, – кивнул Мишкин. Его тоже заметно развезло. – Бедная моя… Я, признаться, посматривал первое время в Кратер. Узнал, что она потеряла ребенка. Потом смотреть перестал: очень уж мучительно…

В какой-то момент голос Мишкина превратился для меня в неразборчивый звуковой фон. Я перестал вслушиваться в слова и сосредоточился на другом… И вдруг меня посетила необычайная ясность. Я словно уподобился богам, прозревающим одновременно причины и следствия всех событий. Фотография белокурой госпожи Мишкиной. Школьный альбом, который я прятал от Златы и который всегда сам собой открывался на одной и той же странице. Неведомый зовущий голос. Moя неспособность любить и поиск утраченного идеала. И еще много-много всего: грохочущий рок-н-ролл выпускного вечера, и запах мандарина, и сладковатый холод тающего на губах снега…

– Ты не будешь возражать, Лешка, если я отлучусь ненадолго? – спросил я.

Ответа не последовало: Мишкин спал. Он откинул голову на спинку кресла и приоткрыл рот. Его породистое лицо отяжелело, постарело, обрюзгло.

Я оглядел комнат} . Как это мы умудрились так быстро надраться и так все загадить? Я на секунду представил лица моих коллег, которые поутру увидят эту икебану… Но прибираться я не стал. Внутри уже тикала заведенная бомба. Ничего, уволить за пьянку на рабочем месте меня все равно не смогут. Я вынул из руки Мишкина вилку с наколотым остывшим пельменем и вышел вон.

65

Я заглушил мотор и остался наедине с тишиной. Только тяжко вздыхало невидимое море. В разрывах туч алмазными гранями вспыхивали звезды. Сколько поколений умерших шлифовало их блеск! Ночное небо над Хани-Дью – это память о самых звездных земных ночах…

Свет фар уперся в борт Кратера. Я подошел к нему, положил руки на края. Камень как камень… Но мне вдруг стало зябко, и хмель прошел без следа.

И что теперь? Как пользоваться этим телескопом? Хлопнуть в ладоши? Сказать «крэкс, пэкс, фэкс»?

Все произошло само собой. Меня потянуло вниз, я вцепился в борт. Темное жерло пришло в движение, наполнилось серым дымом, и я не сразу понял, что это облака. Потом они расползлись в стороны. Я закричал от страха: мне показалось, что я падаю, а панорама города неумолимо приближается.

И вот – крупный план. Шоссе. Дикие поля по обеим сторонам. Вдали – город. Беззвучно пронеслась одинокая машина: я пока не разобрался, как здесь включается звук. Раннее утро выходного дня. Конец августа, и солнце светит как в тумане. На обочине – выцветший пластмассовый венок на подставке. Место, где все кончилось и все началось.

Впрочем, после сегодняшней встряски я смотрел без особого интереса и с нетерпением ждал, когда мне покажут что-нибудь еще. И мне показали. Я увидел симпатичный лесок, церковь… Елочки зеленые, да это кладбище! Вот тут я впервые испугался, что сойду с ума.

Ан нет. Человеческий разум – очень прочная вещь. Главное – широта взглядов, гибкость мышления и свобода от стереотипов. И тогда ты без запинки сможешь выговорить слова: «Вот моя могила, в которой лежат мои кости и все, что от меня осталось». Это просто слова, и нет в них ничего ужасного.

Моя могила выглядела достойно. Блестящий черный мрамор, цветник засыпан гравием, внушительный камень с простой надписью:

Никаких сантиментов… Если бы меня спросили, я бы завещал похоронить себя именно так.