Невеста с миллионами - Адольф Мютцельбург

Что же дальше? Проверяя состояние припасов, он не переставал лихорадочно думать об этом. Спешить ли к воротам, чтобы поддержать вылазку Альфонсо и его людей с тыла? Или оставаться поблизости от Инес, чтобы не допустить возможного акта мести со стороны апачей? Сделать правильный выбор было необычайно трудно. Не подлежало никакому сомнению, что индейцы, почувствовав угрозу поражения, дадут волю своим диким, первобытным инстинктам и принесут в жертву именно то, что сейчас защищают, поскольку из него нельзя будет извлечь пользу. Поэтому Эдмон решил пока держаться вблизи Инес. Если Альфонсо со своими людьми ворвется в деревню, он, Эдмон, пристрелит краснокожих, стерегущих возлюбленную, и будет защищать ее до подхода Альфонсо. Если же атака Альфонсо будет отбита, ему ничего, правда, не останется, как бежать тем или иным способом. В этом случае положение Эдмона весьма усложнится.

Казалось, приближается именно та развязка, какой опасался Эдмон. Впрочем, это его нисколько не удивило. Он был уверен, что Альфонсо с горсткой своих людей не сможет взять ворота штурмом. А что, если теперь он сам примется искать выход из деревни апачей, который затем удастся использовать и для того, чтобы проникнуть в деревню? Ведь из своего узилища он видел индейских женщин с детьми на крышах собственных хижин. Следовательно, должна была существовать лестница, по которой можно попасть из хижины на крышу. А уж оттуда как-нибудь удастся выбраться за пределы деревни.

Выстрелы у ворот звучали теперь реже, и боевой клич индейцев заглушал выкрики белых. Не теряя времени, Эдмон пустился на поиски пути спасения. Он украдкой двинулся вдоль хижин, составлявших внешнее ограждение деревни. В некоторых он заметил огонь, пылавший в очагах. Вероятно, его зажгли еще до начала стрельбы. У огня сидели женщины и дети. Эдмон искал хижину, которая, хотя бы ненадолго, была покинута обитателями. Но такой ему никак не попадалось. Поэтому ему представлялось более разумным проникнуть в какую-нибудь темную хижину, которая могла бы принадлежать молодому, неженатому индейцу. Он увидел открытую настежь хижину. Похоже, там никого не было. Эдмон прислушался и, не уловив ни одного шороха, рискнул войти внутрь. Он зажег небольшую свечу, которую постоянно носил при себе, и огляделся. На его счастье, хижина была пуста. Обнаружил он и лестницу, что вела на крышу, и поднялся по ней с особой осторожностью.

Выбравшись на плоскую крышу, он увидел две вспышки у въездных ворот. Это грянули выстрелы. Может быть, здесь ему спрыгнуть? Высота была не слишком большой, футов пятнадцать, а ему приходилось совершать и более отчаянные прыжки. Он нагнулся в темноте над краем крыши, пытаясь по возможности убедиться, что внизу нет никаких препятствий для прыжка — канавы, волчьей ямы или чего-то похожего. Ничего подозрительного он не обнаружил и уже собирался сесть на край крыши, чтобы опуститься на руках вниз и спрыгнуть наземь, как вдруг почувствовал, что его схватили за горло, да так сильно, что он едва не потерял сознание. Прежде чем он успел вытянуть руки, дабы защитить себя от неожиданного нападения, они оказались крепко привязанными к туловищу. Он увидел склонившиеся над ним темные силуэты двух краснокожих. У него невольно вырвался вопль отчаяния и ярости.

Связав Эдмона и положив на крышу, индейцы, стоявшие здесь, скорее всего, в карауле, опять вернулись к своим основным обязанностям и, спрятавшись за парапетом кровли, продолжали по-прежнему чутко прислушиваться и всматриваться в окружающую тьму.

Эдмон не мог не признаться самому себе, что отступление Альфонсо и его людей, теперь уже не вызывавшее сомнений, обернулось для него большим везением. Ворвись белые в деревню, индейцы безжалостно закололи бы его. Эта ночная схватка тоже, наверное, оказалась кровопролитной. Если Альфонсо ранен или убит, разве могут они оба, Эдмон и Инес, надеяться на быструю помощь? Это новое нападение наверняка еще больше ожесточит апачей. Никогда прежде ему не приходилось испытывать таких душевных мук, как сейчас! Беспомощный и беззащитный, он лежал на крыше хижины, мучаясь от самых мрачных предчувствий! Особенно угнетала его одна мысль. Он безмерно страдал оттого, что Инес может подумать, будто он бросил ее на произвол судьбы ради спасения собственной жизни…

Тем временем за воротами стало тихо. А в деревне царило большое оживление. До Эдмона доходил свет от факелов, которые, казалось, беспорядочно двигались по площади. Один из его стражей незаметно исчез, спустившись внутрь хижины. Прошло еще полчаса, таких же невыносимых. Вслед за тем на крышу влезли несколько индейцев. Они подняли Эдмона, словно обрубок дерева, снесли вниз по лестнице и по проходу между хижинами доставили на площадь. Там они опустили его на землю, оставив по-прежнему связанным.

За всю ночь никто о нем больше не вспомнил. Он лежал на земле, всеми покинутый, лоб и волосы у него сделались влажными от ночной росы, с небес на него бесстрастно взирали яркие звезды. Деревня погрузилась в сон, факелы потухли. Наконец заснул и Эдмон…

Проснулся он от холода. Его бил озноб. В тех краях спать в ночной росе опасно. Даже уроженцы этих мест, индейцы, когда им приходится ночевать под открытым небом, закутываются в самые теплые одеяла. Эдмон чувствовал себя отвратительно: по всему телу разливалось какое-то неприятное ощущение. Однако думать о здоровье было некогда. Все его мысли сосредоточились теперь на том, что ожидало его и Инес.

Прошло немало времени, прежде чем о нем наконец вспомнили. Для этого ему пришлось окликнуть проходившего мимо индейца и попросить: «Воды или огненной воды, во имя Великого духа!» Явившийся вскоре краснокожий поднес к его губам кружку с водой. Эдмон с удовольствием утолил мучившую его жажду. Много бы он дал, чтобы выпить сейчас стакан хорошего вина или хотя бы немного рома, ибо больше всего опасался, как бы физическая слабость и болезнь не помешали ему принять участие в событиях, которые должны были вскоре последовать.

Когда утреннее солнце согрело его, он испытал настоящее блаженство. Неприятное ощущение исчезло, он успокоился, в нем затеплилась надежда. С того места, где лежал, он не мог видеть хижину, в которой содержалась Инес. Однако среди краснокожих царило необыкновенное оживление. Они тащили куда-то — куда именно, Эдмону не было видно — самые разнообразные предметы: бревна, жерди, пучки перьев. Видимо, шла подготовка к какому-то торжеству. По случаю победы… или в знак траура, кто знает?

Неожиданно перед Эдмоном возник сам Вильгамену, а рядом с ним — старик переводчик. Молодого француза поразило лицо вождя апачей. Он ожидал увидеть на нем печаль или радость. Ничего подобного не было и в помине! На лице Вильгамену застыло обычное, немного надменное, слегка насмешливое и недоверчивое выражение. Похоже, вождь был ранен: на левом бедре у него виднелась широкая повязка с проступившими кое-где пятнами крови.