Обуздать ветер - С. Алесько

— Они уже и комнату нашли, недорогую, но просторную, — щебетала сестренка, выказывая неплохое знание человечьей жизни. — Оба счастливы невероятно! Я даже подумала, а не попробовать ли мне исцелить Пеночку самой, прямо сегодня, но побоялась навредить. У тебя, Тим, лучше получится, следа точно не останется.

— Начинаешь взрослеть, малютка, — проронил Корень. — Больше не считаешь себя самой-самой.

— А у тебя еще все впереди, громила! — не осталась в долгу Эрика, но язвительности в ее тоне я почти не уловил. М-да, что бы там друг ни говорил, а с Пеночкой он не зря сдружился.

Мне потепление в отношениях спутников несло сплошную выгоду. Было на кого свалить неутомимую в своей любознательности сестренку. Они с Корнем еще дважды навещали Зора, даже на строительство к нему ходили, смотрели, как из камня стены кладут. Домой к каменщику и я с ними разок заглянул, повторил девчушке свое обещание, чтоб не беспокоилась, а на работу — увольте. Сам я не великий трудяга, и смотреть, как другие горбатятся, удовольствия не нахожу.

Другое дело — представление бродячих лицедеев, куда нас затащила Эрика, стоило услышать визгливые дудки да крики зазывал. Корешок, наоборот, этого зрелища не вынес, сбежал после первого же стиха, пообещав найти нас после окончания.

Представление, к моей досаде, оказалось не слишком увлекательным. Большого интереса в истории любви короля и бойкой девицы из бродячих лицедеев я не находил — неправдоподобно. Не, я б еще понял, если б в конце они расстались, смекнув, что не пара, или недруги руку приложили, но свадьба — это уж слишком. Эрика, та была в полном восторге, хлопала так, что ладоши отбила, даже дула на них. Я тоже похлопал: лицедеи неплохо представляли самих себя, резвились с видимым удовольствием. Я знаком с их братией, насмотрелся за время скитаний с кукольниками, так что оценил правильность действа по части изображения быта и нравов странствующих игрателей.

Зрители (большей частью бабенки всех возрастов), отбивали ладони навроде сестренки. Одна, немолодая уже, но все еще весьма аппетитная, стоявшая рядом со мной, пару раз за время представления даже слезы смахивала. Мне быстро наскучило разглядывать раскланивающихся лицедеев, и я рассеянно посматривал на чувствительную соседку. Кого-то она неуловимо напоминала, но я никак не мог сообразить, кого именно. До тех пор, пока взгляд не соскользнул с красивых полных губ на завлекательную ложбинку меж грудей, видневшихся в вырезе небедного платья. Там игриво поблескивал камушками хорошо знакомый мне драгоценный медальон, тот самый (или совершенно такой же!), что был у Малинки и, судя по всему, достался ей от отца.

Я будто окаменел. Стоял и тупо таращился на побрякушку, а в голове тяжело ворочались мысли, медленно складываясь в невероятную картину. По счастью, женщина не заметила нездорового интереса, она махала рукой одному из игральников, несколько раз за время представления выходившему на помост то в роли слуги, то стражника, то кого-то из своей же лицедейской братии. Мужик, верно ровесник моей соседки, махал в ответ, ловко пробираясь сквозь толпу зрительниц, не обращавших на мелкую сошку ни малейшего внимания.

— Ну как? — первым делом спросил он, добравшись до женщины.

— Не видишь — изревелась вся! — улыбнулась та, явно преувеличивая собственную плаксивость, но не скрывая удовольствия, полученного от представления.

— Чего ж ты ревела? Я нарочно изменил концовку. Все остальные как будто довольны, — хмыкнул мужик, явно польщенный.

— Концовку?.. Ах, да… Замечательно получилось! То, что нужно для представления. Только это уже не про меня и Линкса. Ты случайно не написал другой конец, а, Свет? Признавайся! — уцепила лицедея (или, скорей, сочинителя) за пояс.

— Написал, Вишенка, — мужчина улыбнулся неожиданно ласково. — Ты же меня знаешь. Как было, так и написал. Вот там есть с чего реветь, я когда нашим читал, все как один носами хлюпали. Но ты же понимаешь…

— Зритель хочет радоваться! — закончила женщина. — Да и нелепо было бы к легкой и веселой истории приставить мрачный конец.

— Вовсе не нелепо. Жизненно, — заметил Свет. — Но людям и своих неурядиц хватает, так что…

— Так что короля и игральницу пришлось поженить, — улыбнулась Вишенка. — Мне ли не знать, что лицедеям тоже хочется и поесть, и выпить, и все остальное.

— Ты всегда была понятливой девочкой, — мужчина обнял знакомицу за плечи. — Пойдем, провожу домой. Муж, небось, места себе не находит. Ну как Вишенку опять в дорогу потянуло со старыми друзьями.

Они двинулись прочь от помоста, я шагнул следом, чуть не позабыв про Эрику. Сестренка, хоть и не сразу, но прислушивалась к разговору женщины и сочинителя, теперь, видя мою заинтересованность, тихонько спросила:

— Твоя заноза — дочь короля? Такого, как в представлении?

— Да не такого, а, похоже, того самого, — ответил я вполголоса и пояснил про медальон.

Мы следовали за парочкой, чуть приотстав: не мог я уйти, не узнав побольше. Сам подходить не хотел, лицедеи — народ проницательный, живо заподозрят жулика, на мне ж не написано, что бывшего. Да и что я скажу? Не вашей ли дочери я прихожусь любовником, прекрасная госпожа? Наверное, получилось бы придумать и что-то получше, но встреча с возможной матерью Малинки оказалась столь неожиданной, что голова напрочь отказывалась работать.

Свет и Вишенка тем временем направились с площади в одну из улиц. Вдруг из людского мельтешения перед ними воздвигся Корень, видно, издалека заметивший нас с Эрикой и поспешивший навстречу. В результате все пятеро едва не натолкнулись друг на друга. Я-то успел остановиться и дернуть сестренку за руку, а Вишенка, заслушавшись спутника, чуть не врезалась в айра, но тот успел галантно подхватить ее под локоток. Оба уставились друг на друга, не скрывая заинтересованности. Три болота, и на кой я научил этого болвана ценить женщин постарше?

Привлекать к себе внимание Света и Вишенки не хотелось, а вмешаться было необходимо — вид Корня наводил на мысли, что он непрочь слегка заморочить приглянувшуюся особу. Хвала небесам, сестренка соображала не хуже меня. Не успел я шепотом попросить ее отвлечь айра, а Эрика уже восторженно щебетала о представлении и о том, как много Корень потерял, не оставшись с нами («Ты ничего не понимаешь в прекрасном! И не поймешь, если будешь сбегать, не пожелав даже узнать, о чем представление!»). Бывшая лицедейка тут же потеряла интерес к не умеющему ценить искусство невеже, зато Эрику одарила сладчайшей улыбкой. Я опустил лицо, уставившись на башмаки, но все же успел заметить, что улыбнувшись, женщина еще больше напомнила Малинку.