Проклятие скифов - Сергей Пономаренко

— Я петь могу, — сказала, покраснев, Люба.

— У тебя ротик то что надо — как раз для пения, — совсем развеселилась женщина. — Но споешь ты потом. Паек тебе будет усиленный — вижу, мы сработаемся. — Она вновь рассмеялась. — Завтра в полдень репетиция, заодно и костюм примеришь — может, его подгонять надо будет. Опоздаешь — будешь на казарменном положении, а от меня никуда не скроешься, только хуже себе сделаешь. Через два дня представление. Муж, любовник есть?

— Нет.

— Хорошо — мороки меньше. Давай, выметайся отсюда — до завтра. Помни, что я тебе сказала.

Люба поверила, что эта женщина очень опасная, и поняла, что с ней лучше не связываться. Но почему она должна от нее скрываться? Ведь теперь она будет настоящей артисткой, пусть на первых порах ей придется только танцевать. Вот когда они услышат, как она читает текст на память, обязательно дадут ей какую-нибудь роль.

Вместо того чтобы сразу идти домой, к Мише, Люба решила зайти на Евбаз, послушать, что там говорят — удивительно, но порой рожденные там фантастические слухи оказывались реальностью.

Огромный базар-барахолка с деревянными рундуками-лавками занимал большую часть Галицкой площади, с одной стороны его границами были трамвайные пути и Брест-Литовский проспект. Старожилы продавцы, помнившие дореволюционные времена, рассказывали, что сохранилась лишь часть рынка — раньше он тянулся до Триумфальных ворот[50], которые уже давно перестали существовать, осталось лишь название.

За время работы домработницей Люба часто бывала на этом базаре, и у нее появились там знакомые продавцы-лавочники, делавшие ей как постоянному покупателю скидки. Но теперь Люба пришла не за покупками, а за информацией — что происходит в городе, чего можно ожидать в скором времени.

По дороге на фонарном столбе увидела новый приказ коменданта города, генерал-майора Эбергарда. В нем сообщалось, что за повреждение телефонной и телеграфной связи было расстреляно четыреста мужчин-заложников. В конце предлагалось за вознаграждение сообщать обо всех подозрительных лицах в комендатуру или в полицию. Ей стало страшно — за чужие провинности были уничтожены ни в чем не повинные люди. Как брали в заложники, она уже знала: оцепляли квартал, и кто на тот момент попадался на улице или при обходе квартир вызывал подозрение, оказывался заложником.

«Как ужасно было бы оказаться на их месте, провести тревожные часы в ожидании, а затем очутиться перед строем солдат. В последний раз увидеть небо, солнце, вдохнуть полной грудью воздух перед роковой командой "Пли! "». Ей вспомнился фильм, где несломленные коммунары в конце погибали, выкрикивая: «Да здравствует свобода!»

«В жизни это происходит намного проще, будничнее и поэтому — страшнее», — решила она.

Многолюдный базар жил своей жизнью, словно его не касалась смена власти в городе, но все же изменения Люба заметила — было много закрытых лавок. Здесь можно было встретить и немецких солдат — без оружия, в пилотках, они казались совсем не страшными. Чаще всего они улыбались и даже гоготали, переговариваясь на своем «гусином» языке. Страшнее были полицаи, те напоминали охотничьих ищеек, голодных и что-то вынюхивавших. Она боялась даже встретиться с кем-нибудь из них взглядом — они ей внушали ужас и омерзение.

Люба направилась к крошечной будочке сапожника — пятидесятилетнего Керима-татарина, тот был в курсе всех новостей и сплетен. Коротко постриженный, черноволосый и быстроглазый Керим носил на макушке всесезонную старую тюбетейку. Увидев девушку, он сразу расплылся в улыбке и бросил работу.

— Салам, Любця-красавица! — зачмокал он, показывая высшую степень восхищения ею. — Давно не приходила, не радовала мои глаза своей красотой. Что принесла? Все брошу и сделаю, что тебе нужно!

— Пока нет для тебя работы, Керим. Просто зашла узнать новости. Вчера мои хозяева пошли на регистрацию. Ты не знаешь, куда их отправляют? Их сын волнуется.

У татарина округлились глаза, в них она прочитала страх. Вокруг стоял шум многоголосья, люди, занятые каждый своим делом, двигались сплошной стеной, то и дело толкая Любу, словно она стояла посреди горной реки и ее сносило течением. Керим оглянулся по сторонам и сделал знак, чтобы она наклонилась к нему.

— Худо, ой как худо! Яман![51] — запричитал он ей чуть ли не в ухо.

— Толком скажи! — попросила девушка, и сердце у нее затрепетало от плохого предчувствия.

— Оттуда, куда они отправились, возврата нет. Пусть упокоятся их души в садах Аллаха!

— Что ты говоришь?! — еще больше испугалась Люба.

— Никуда не отправляли, а оставили всех здесь.

Еще больше понизив голос, Керим рассказал, что на Сырце прибывших на регистрацию заставили раздеться догола, затем палками погнали на склон яра и расстреляли. То место называется Бабий Яр, расположено оно недалеко от кладбища.

Ей вспомнился противотанковый ров, который они копали на протяжении трех недель, яр рядом с ним.

— Не может быть! — не поверила Люба. — Ведь толпы людей продолжают туда идти!

— Это не слух. Яшка-лабазник вчера был в их числе. Его очередь идти на смерть выпала уже в сумерках. Пуля только задела ему плечо, и он прыгнул в яр, притворился мертвым. Полицаи долго ходили, пристреливали тех, кто шевелился, затем ушли. Сверху лишь немного землей присыпали. Поздней ночью он выбрался и, как был, голый, добрался домой. Утром пришел на Евбаз и рассказал, что с ним произошло, глупец. Он тут задержался и уже никуда не ушел — его схватили полицаи, видно, кто-то донес. Не думаю, что второй раз ему удастся избежать Бабьего Яра.

Люба ушла от Керима ошеломленная, по-прежнему не веря услышанному. Перед ее глазами проплыли толпы людей, идущих по улице с вещами, как оказалось, на смерть. И за что? Какие преступления могли совершить женщины и их малые дети, старики?

Вернувшись, Люба поразилась тому, что Миша не вышел ей навстречу, и тишине, царившей в квартире. Может, он спит? Она прошла в его спальню, но кровать была застелена. Пробежалась по комнатам — Миши нигде не было. Неужели он ушел? Но как? Ведь, уходя, она закрыла дверь на ключ.

— Миша! Миша! — в отчаянии позвала она и, услышав скрип дверцы шкафа в соседней комнате, бросилась туда. Она обнаружила там Мишу, ужасно перепуганного.

— Приходил дворник, долго стучал в дверь и ругался всякими словами! Я испугался, что он сломает дверь и войдет сюда — спрятался в шкаф. Почему ты долго не приходила?

— Теперь я работаю и каждый день буду ходить на работу, — сообщила Люба, — а ты будешь ждать меня дома и никому не отвечать.