Кампанелла - Альфред Штекли

Но все увещевания были напрасны. Кампанелла делал вид, что не может взять в толк обращенных к нему речей и бормотал о каких-то десяти белых лошадях. Он не слышал вопросов и отвечал невпопад. Нунций скоро нашел, что пора кончать бесполезную формальность и уговаривать злостного симулянта. Он приказал приступить к пытке. Когда служители схватили Кампанеллу, чтобы раздеть, он стал отчаянно вырываться и орал на всю камеру:

— Не прикасайтесь ко мне! Тот, кто меня тронет, будет отлучен от церкви! Прочь руки!

Он зря кричал. С него сорвали одежду и голого потащили к дыбе. «Велья» требовала от палачей определенного мастерства. Поэтому в Кастель Нуово пришлось пригласить из Викарии особенно опытного мастера заплечных дел — Джакопо Ферраро.

Когда Томмазо связывали, он продолжал отбиваться и кричал:

— Вяжите, вяжите хорошенько! Постарайтесь-ка меня сразу искалечить!

Ему подтянули кверху ноги и за вывернутые за спиною руки подняли при помощи блока над колом. Его снова увещевали во всем признаться. Он, рассеянно глядя на нунция, молчал. Тогда было приказано опустить веревку. Острый кол вонзился в тело. Палач действовал без излишней торопливости: преступника надо было пытать не час и не два, а подряд сорок часов.

Члены трибунала настаивали, чтобы Кампанелла оставил притворство, а он пуще прежнего нес какую-то ерунду. Он требовал, чтобы его целовали, потому что он святой, вспоминал Марфу и Магдалину, кричал, что умирает от боли в запястьях, называл себя патриархом, звал на помощь папу, который должен прислать ему приказ о крестовом походе, говорил о каких-то деньгах и приставал к членам трибунала, чтобы ему высморкали нос.

Нунций, епископ Казерты и викарий проявляли необыкновенную активность. Они то приказывали выше подтянуть Кампанеллу, то сильнее опустить его на кол. И все без толку! Упрямство этого человека выводило их из себя.

Окна были приоткрыты. Томмазо видел спину солдата, стоявшего в карауле, а когда инквизиторы ненадолго прекращали кричать, слышал голоса со двора. Иногда из-за стен Кастель Нуово до его слуха доносился шум порта. Мол подходил к самым стенам, и временами можно было разобрать крики на кораблях. Услышав звуки морского рожка, он воскликнул:

— Трубите, друзья, трубите! Здесь убивают Кампанеллу!

Он слабел с каждым часом. Сказывалась большая потеря крови. В ответ на вопросы он выкрикивал по-латыни бессмысленные, отрывочные фразы. А когда муки становились совершенно нестерпимыми, переходил на родной калабрийский диалект и звал мать.

Инквизиторы неистовствовали. Исход процесса целиком зависел от того, удастся ли им сломить Кампанеллу. Если они заставят его сознаться в симуляции, то быстро отправят как мятежника и еретика, «вторично впавшего в ересь», на костер. А если даже «велья» его не сломит, тогда скажутся напрасными все их продолжающиеся почти два года усилия. Выдержав пытку, Кампанелла «очистится от обвинений» и докажет этим, что он действительно сумасшедший. А сумасшедшего нельзя судить. Так он вырвется из рук палачей и избежит костра.

Маэстро Ферраро попытался несколько умерить пылкое усердие членов трибунала. Он указал отцам инквизиторам, что если они будут проводить эту затяжную пытку в бурном темпе, то деревянный кол быстро порвет внутренности и еретик, истекая кровью и не приходя в сознание, отправится на тот свет, не успев сделать разоблачений, которых от него ждут. Однако попы, потеряв самообладание, не вняли его совету. Они продолжали неистовствовать. То один из них, то другой подскакивали к посаженному на кол и твердили все одно и то же:

— Говори истину! Кайся!

А Кампанелла, как назло, молчал. Голова его упала на грудь, глаза закрылись. Ферраро больше часа проделывал над ним различные манипуляции и отливал холодной водой, прежде чем снова услышал стон из его уст. Инквизиторы усердствовали вовсю:

— Покайся! Очисти душу признанием!

Он вообще совершенно перестал реагировать на окружающее, только изредка стонал и звал мать. Так прошло все утро.

Первым не выдержал нунций. Он сказал, что пытка его измотала и он уходит обедать. Несколько часов спустя, сославшись на усталость, удалился и епископ Казерты. Викарий продолжал допрос. Помощники заменили у дыбы Джакопо Ферраро, когда он отправился перевести дух. Нунций, вернувшись, отпустил викария. Инквизиторы сменяли один другого, а на дыбе в неестественной позе, расчаленный во все стороны веревками, висел все тот же Кампанелла, и острый кол глубже и глубже впивался в его тело.

Надвинулись сумерки. Служители принесли свечи и закрыли ставни. Допрос продолжался…

Плотно поужинавший нунций со свежими силами принялся за дело. Он ругался и сыпал угрозами. Кампанелла молчал. На крепостной башне часы пробили полночь. Вскоре нунций ушел спать. «Велья» на самом деле была одной из самых тяжелых пыток!

Часть ночи Кампанеллу допрашивал викарий, вслед за тем епископ Казерты. Томмазо ни на минуту не оставляли в покое.

Прошло еще несколько часов. Епископ Казерты охрип, задавая вопросы. Но он ничего не достиг. Кампанелла запросил пить. Может, он скорее заговорит, если его хорошенько напоить крепким вином?

Он сделал несколько жадных глотков и отчаянно закрутил головой. Сумасшедший, а понимает, что вино развязывает язык! Палач силой разжал Кампанелле зубы и влил в рот целую кружку.

Епископ обрадовался, когда услышал, что Кампанелла заговорил. Но его торжество было преждевременным. Кампанелла по-прежнему нес какую-то ахинею, вспоминал родственников, болтал о женитьбе и, обращаясь к инквизиторам и палачу, восклицал с явной издевкой в голосе:

— Все мы братья!

Затем снова долгие часы из него нельзя было вырвать ни одного слова. Широко раскрытыми глазами смотрел он, не мигая, на пламя свечей. И молчал.

Под утро епископ Казерты от усталости едва держался на ногах. Он больше не вставал со своего кресла и вел допрос, сидя за столом.

Когда забрезжил рассвет, служители открыли окна. Утро 5 июня было ясным. Кампанелле казалось, что начинается предсмертная агония. Неужели и он, как большинство узников, умрет на рассвете?

Он дожил до часа, когда увидел солнце. В последний раз? Силы приходили к концу. Он видел на полу собственную кровь, и ему лишь оставалось удивляться, сколько ее в человеке. Среди стонов он повторял:

— Умираю, умираю… — Он кричал, но голос его был чуть слышен: — Не могу больше, не могу! Я мертв! — И после некоторого Молчания: — Умер…

Нунций вошел в камеру пыток бодрой походкой отменно отдохнувшего, здорового человека. Он был прекрасно выбрит и полон энергии. Каковы результаты? Уже больше суток, ни на минуту не прекращаясь, длится пытка, а Кампанелла и не думает признаваться! Его нечеловеческое упорство казалось сверхъестественным.