Голова - Генрих Манн

Что придумать? Надо бросить подачку той части населения, которая жила отнюдь не интересами представителей крупной индустрии и не пангерманскими восторгами. До сих пор эта часть, численно значительно большая, была менее влиятельна. Временно ее авторитет могло повысить предполагаемое оправдание Дрейфуса, которое становилось все вероятнее.

Таким путем фракция пришла к негласным переговорам с соседними фракциями по вопросу об отмене смертной казни. Секретность переговоров казалась обеспеченной взаимным недоверием сторон, ибо дерзновенность предприятия настраивала их подозрительно друг к другу, каждая фракция возлагала надежды только на молчаливое попустительство рейхсканцлера. Когда настанет момент обратиться к нему? Очевидно тогда, когда он сам подаст к этому знак.

Снедаемый нетерпением, Терра искал случая ускорить это. Он хорошо знал графа Ланна. Горячая защита невинно осужденного не входила в круг его деятельности, но отнюдь не выходила за пределы его характера. Он был бы способен взяться за эту защиту. Однако, пожалуй, не раньше, чем сравнялись бы шансы на успех или неудачу. И все же какой человек на подобном посту мог похвастать тем же? Правда, побудить к доброму делу его вряд ли могло дело как таковое или отдельная личность. Тогда, быть может, открытое давление целой группы людей? Голоса из того умеренного и благомыслящего культурного круга, к которому рейхсканцлера влекли все его симпатии?.. Депутат от имперской партии Терра убедил нескольких видных ученых, что для блага нации и ее нравственного прогресса, а также лично для них, равно как и для их ученой карьеры, им необходимо высказаться. Ученые высказались в наиболее солидных газетах, которые соответствовали их академическим вкусам. Они осторожно взвешивали все доводы за и против отмены, с осторожным, но вместе с тем явно ощутимым перевесом в сторону «за».

В ответ другие ученые высказались определенно «против», и много решительнее, чем первые. Вслед за тем сторонники «за» выступили вновь — тем энергичнее, чем меньше был их служебный или общественный вес. Борьба перекинулась уже и в периодическую печать, правда, пока только в фельетоны, и тогда на лисьей физиономии депутата Швертмейера мелькнула ехидная улыбка.

— Многоуважаемый коллега Терра, ваша карта бита, возьмите отпуск для поправления здоровья, — сказал он.

Так как Терра не понял, Швертмейер взглянул на него еще язвительнее:

— Каждое практическое предложение, которое попадает в колею принципиальных споров, обречено на неминуемую гибель. Раз начался обмен мнений, значит делу конец: так у нас водится. Разве вы этого еще не заметили?

— Господин доктор Швертмейер, я верю в свой народ, — сказал Терра вызывающим тоном.

— А я разве не верю! — поспешил оправдаться либерал-патриот.

Так обстояли дела, когда Терра прочел во влиятельной правительственной газете, а именно в «Локаль анцейгере»: «Что же, собственно, кроется за такой страстной защитой единичной человеческой жизни? Страх смерти, господин Терра! И более того: нежелание сражаться с оружием в руках, страх, чуждый германскому духу! Но все это ни к чему не приведет — несмотря на временный успех депутата Терра». При этом личном выпаде Терра насторожился, он перечел статью еще раз. Где на самом деле отменили смертную казнь? В одном из романских государств; а в другом этот вопрос бесконечно дебатируется. Только человек совершенно чуждого образа мыслей мог стремиться отвратить немца от того, чем он гордится перед всем миром: его чисто германским пренебрежением к жизни как таковой, его германской готовностью беззаветно жертвовать жизнью. «Будьте настороже: вас ведут к вырождению. И ради кого же?» Эти два слова даны курсивом. «Такой вопрос должен задать себе и господин рейхсканцлер».

Какая осведомленность, какое провидение и проникновение! Сколько глубокого понимания в этой идейной вражде! Аноним говорил еще об обезьянах и о прочих жителях южных стран, которые, правда, никого не казнят, но зато заранее обречены на поражение в предстоящей войне германской расы господ с чуждой воинственному духу цивилизацией. Затем следовало пространное восхваление грядущей войны — хотя, как понимал Терра, для его враждебного наперсника дело было не в ней. Все сводилось к тому, чтобы поразить, скомпрометировать, уничтожить его лично. На его успехе заранее поставлен крест. Он сам взят под подозрение, как человек, чужой по существу, и если внимательнее вчитаться, даже подкупленный.

Терра видел: вот она — общественная жизнь. Этот интимный враг по духу, некогда столь чуткий в своей ненависти, но с недостаточно чуткой совестью, вынужден теперь пускаться на вульгарную ложь, иначе его прямая цель не будет достигнута. Успех — и ничего больше! Вот что нужно общественному мнению. Ты или я!

Исполняя свое обещание, он в один из вечеров направился в салон Альтгот, но с поникшей головой. Опасности завтрашнего дня казались несравненно страшнее, нежели вчерашние, — и разве не угрожали они уже сегодня? Развязка могла произойти именно нынче вечером, в том доме, куда он шел. Алиса будет там, непременно будет сегодня, потому что туда должен явиться некто, приятный господин, который сядет подле нее и не уйдет от нее никогда. Смятенному воображению рисовалось, как тот склоняется к ней, рисовались его редкие волосы, его исполинский торс. Приятного господина ничто не удерживало взять руку, которую предлагала ему Алиса Ланна, предлагала не потому, что любила его, а ради карьеры — его и своей. Этого господина не удерживало ничто!

Идя по улице, Терра строил мучительные гримасы. Только когда его кто-то окликнул, он заметил, что прошел мимо цели. Окликнувший был Ланна.

— Теперь уж я вас не отпущу, — сказал он улыбаясь.

Несколько шагов до Фосштрассе он прошел пешком и, несмотря на холод, распахнул пальто, — видимо, его согревало радостное возбуждение. Его лицо казалось освещенным задумчивым светом. На нем был написан успех явный, беззаботный.

— Ну-с, милый друг, что вы скажете? — выразительно спросил рейхсканцлер, когда они подходили к дому.

— Позвольте мне, ваше сиятельство, принести вам мои самые искренние поздравления, — наобум ответил Терра. Не зная, как быть, люди на всякий случай поздравляли Ланна.

— Охотно принимаю, — ответил Ланна, кладя руку на плечо Терра. Радость делала его участливым. — У вас неважный вид, мой милый. Между нами, я полагаю, что вам недолго уж придется ломать копья: по человеческому разумению, ваше дело складывается благоприятно. — Первые слова, которые обнаруживали, что он знает об этом деле, признает его!

— Услышать нечто подобное от главы правительства… — пролепетал Терра.

— Когда все препятствия будут устранены, тогда я готов возглавить дело, — перебил Ланна и продолжал, покачав головой: — Перед лицом общественного мнения вам придется выдержать еще одно испытание. Как знать, может быть, даже сегодня вечером… Остается его величество. Как решит император — это всегда лотерея. — Внезапно он принял озабоченный вид. — Говорят, что благодаря моему умению и ловкости его величество в большинстве случаев вынимает нужный номер.

Он вздохнул и сбросил пальто на руки подоспевших лакеев.

Лакеи были в золотистых ливреях; двойная лестница вела наверх мимо поблекших гобеленов; дальше, насколько мог охватить взгляд, открывалась анфилада гостиных. Проходя, Терра по достоинству оценил их высоту и уединенность, глянцевито-белые двери, старинные штофные обои нежных тонов. В одной из гостиных вместо всякой мебели посередине стояла ваза, а высокие узкие окна были завешены драпировками, которые, казалось, недвижимо провисели здесь сто лет. Приглушенная роскошь — полная противоположность кричащей роскоши в гостиных рейхсканцлера. Терра восхитился выдержанностью стиля; Ланна принял его похвалы с улыбкой. Разбогатевшему рейхсканцлеру стоило немалых стараний устроить театральной графине такую обстановку, какая была испокон века в зале у родителей Терра.

— Не сердитесь на меня за орден, — еще раз попросил Ланна. — Здесь это несущественно, здесь бывают исключительно культурные люди.

Тем не менее, когда они вошли в четвертую, и последнюю, комнату, Терра заметил, что взгляды большинства присутствующих немедленно устремились на его петлицу, только не взгляд графини Ланна. Она внимательно следила за тем, что происходит между ее отцом и Толлебеном. Толлебен сидел подле нее, наклонившись к ней в позе признанного претендента. Он поднялся при виде своего начальника. Взгляд отца даже побудил его отойти в сторону. Алиса Ланна прикусила губу и опустила глаза; она не подняла их и тогда, когда отец самолично подвел к ней ее приятеля, Терра. Он так и сказал: «Твой приятель». Она протянула Терра руку, но тотчас же отдернула ее, словно подала по ошибке. Затем она все-таки подняла глаза: насмешливые глаза. Все происшедшее не ускользнуло от общего внимания. Альтгот обнаружила явное беспокойство, что в свою очередь заметила старуха фон Иерихов, которая как раз входила в гостиную. Она немедленно обменялась мнениями со своей приятельницей, графиней Бейтин. Так как глухие старухи не могли кричать, они обменивались мнениями с помощью мимики.