Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Я со своей стороны слишком далек от мысли унизить словом или намеком таких личностей, как Хемпден, Элиот, Пим, которые действительно были достойные и полезные люди. Я внимательно прочел все книги и документы, какие только мог достать относительно их, и читал с чистосердечным намерением полюбить и преклониться перед ними как перед героями. Но, не желая утаивать действительной истины, я должен с прискорбием сказать теперь, что предположения мои не оправдались. Я нашел, что мои ожидания в данном случае были, в сущности, совершенно неуместны. Действительно, это все люди весьма благородные. Они выступают перед вами своею величественною походкою, с философиею, парламентским красноречием, своими корабельными пошлинами, «Монархиями человека»145. Да, это – безукоризненная, достойная группа людей, неизменно преданная конституции. Но ваше сердце остается холодно к ним, и вы стараетесь только в своем воображении поднять их на высоту поклонения.

В самом деле, какое же человеческое сердце может воспылать огнем братской любви к подобным людям? В конце концов они смертельно надоедают вам! Уж слишком часто приходится окунаться в волны конституционного красноречия удивительного Пима, его «в-седьмых и наконец». Вы находите, что его речи, может быть, удивительнейшие речи в мире, но что они тяжелы, как свинец, и бесплодны, как глина. Одним словом, в них теперь слишком мало жизни или даже и вовсе нет никакой! Вы предоставляете всем этим знаменитостям безмятежно стоять в своих почетных нишах и обращаете свой взор на свирепого, отверженного Кромвеля. Вот единственный человек из всех их, в котором вы до сих пор чувствуете настоящего человека. Великий, дикий, неистовый человек, он не мог написать благожелательной «Монархии человека», не мог говорить, не мог действовать с размеренной регулярностью; он никогда не имел наготове рассказа, который мог бы привести в свое оправдание. Он не облекался в кольчугу кротости; он выступал, ничем не прикрываясь, он схватывался, как гигант, лицом к лицу, сердцем к сердцу с обнаженной истиной всего сущего. Таковы, в конце концов, все люди, стоящие чего-нибудь. Приношу повинную в том, что я ценю такого человека выше всякого иного рода людей. Многие, я думаю, согласятся со мной, что гладко выбритые достопочтенные мужи не стоят, собственно, ничего. Человек, сохраняющий чистоту своих рук, благодаря тому что он прикасается к труду не иначе как в перчатках, заслуживает самой жалкой благодарности!

Вообще конституционная терпимость XVIII века ко всем другим более счастливым пуританам не представляется мне особенно важным обстоятельством. Можно сказать, что она есть проявление того же формализма и скептицизма, как и все прочее. Нам говорят: прискорбно думать, что основание нашей английской свободы было заложено «суеверием». Эти пуритане выступили со своими невероятными кальвинистскими верованиями, антилодизмами, «Вестминстерскими вероисповеданиями»; они требовали главнейшим образом, чтобы им была предоставлена свобода поклоняться согласно собственному верованию. Свобода самообложения – вот право, которого они должны были требовать! Настаивать же на всем другом могло одно только суеверие, фанатизм и постыдное невежество по части конституционной философии. Что такое свобода самообложения? Право вынимать деньги из своего кармана лишь в том случае, когда вам представят достаточные основания. Только крайне убогий век, думается мне, мог выставить подобное положение как основное право человека! Я, напротив, сказал бы: всякий дельный человек опирается на более солидное основание, чем деньги, в какой бы то ни было форме, раз он решается восстать против известного режима.

Мы переживаем теперь крайне смутные времена, когда всякий честный человек будет признательно относиться к любому режиму, лишь бы блюстители его для поддержания себя не прибегали к невыносимым средствам. Даже в настоящее время, я думаю, плохо зарекомендует себя в Англии тот, кто станет отказываться от уплаты превеликого множества налогов, разумного основания которых он не находит. Человек должен подняться в иные сферы, обратить свое внимание на другие вопросы.

Что сборщик податей, деньги? Человек должен ответить: «Берите мои деньги, потому что вы можете взять их и притом так сильно желаете этого. Берите их и убирайтесь сами прочь вместе с деньгами, только оставьте меня здесь в покое и не покушайтесь на мою работу. Я существую еще. Я могу еще работать, несмотря на то что вы отобрали у меня все деньги!» Но если придут к человеку и скажут: «Признайте ложь. Говорите, что вы поклоняетесь Богу, хотя вы в действительности не поклоняетесь. Верьте не тому, что вы находите истинным, а тому, что мы признаем или делаем вид, что признаем истинным!» Он должен ответить: «Нет, Бог да поможет мне, нет! Вы можете отнять у меня кошелек. Но я не могу отказаться от нравственного «я». Кошельком может овладеть любой разбойник с большой дороги, который нападет на меня с оружием в руках. Но «я» принадлежит мне и Богу, моему Создателю. Оно не принадлежит вам. Я стану бороться с вами до последнего издыхания и, в конце концов, готов претерпеть всевозможного рода лишения, обвинения, даже гибель, отстаивая свое достояние, это свое «я».

Действительно, из такой именно мысли исходили пуритане и таково, мне кажется, единственное основание, в силу которого можно оправдать всякий протестантизм. Мысль эта составляет душу всех справедливых движений в человеческой истории. Не один только голод породил даже Французскую революцию. Нет, но также и сознание невыносимой, всепроникающей лжи, которая сказалась тогда, между прочим, и в голоде, всеобщей материальной недостаточности и ничтожестве и в силу этого стала бесспорно ложной в глазах всех! Мы оставим в покое этот XVIII век с его «свободой самообложения». Мы не станем удивляться, что для него значение таких людей, как пуритане, было темно и непонятно.

В самом деле, как может быть понята реальная человеческая душа, напряженная реальность из всех реальностей, так сказать, голос самого Творца мира, говорящий еще до сих пор нам. Как может быть она понята людьми, которые не верят вовсе ни в какую реальность? В эпохи, подобные XVIII веку, люди неизбежно сваливают все в одну бесформенную кучу мусора, все, чего они не могут привести в согласие со своими конституционными доктринами относительно «обложения» или других подобных же материальных, грубых, осязаемых для ума интересов. Хемпдены, Пимы, корабельные пошлины становятся излюбленной темой для конституционного красноречия, силящегося казаться пылким. Это красноречие, пожалуй, будет блистать и сверкать если не как огонь, то как лед. Кромвель же, которого нельзя подвести ни под какую формулу, будет казаться хаотической грудой «безумия», «лицемерия» и всякой всячины.

Давно уже эта теория о лживости Кромвеля казалась мне не заслуживающей доверия. Да, я не могу верить подобным утверждениям, когда они относятся вообще к великим людям. Множество великих людей фигурируют в истории как лживые, эгоистические люди. Но если мы глубже вдумаемся, то окажется, что они ведь ни больше ни меньше как фигуры, непонятные тени. Мы не смотрим на них как на людей, которые могли бы даже некогда существовать. Только поверхностное, неверующее поколение, устремляющее свой взор лишь на поверхностную, внешнюю сторону вещей, могло создать подобное себе представление о великих людях. Возможно ли, чтобы великая душа не имела совести, самого существа всех действительных душ, великих и малых.

Нет, мы не можем представить себе Кромвеля как воплощение лжи и безрассудства. Чем больше я изучаю его и его историю, тем меньше я верю этому. Действительно, на основании чего мы должны верить? Это вовсе не очевидно само по себе. Не странно ли, что после целых потоков клеветы, направленной против этого человека, как его представляли в виде короля лгунов, который никогда или почти никогда не говорил правды, а всегда отделывался хитростной подделкой под правду, он не был до сих пор уличен воочию для всех ни в одной лжи? Король лгунов, а лжи, сказанной им, хотя бы в одном случае, никто не может указать, – лжи, в действительности которой мы могли бы убедиться еще теперь. Это напоминает мне Пококка, спрашивающего у Гроция: где же ваше доказательство относительно известной истории о голубе и Магомете? Доказательства никакого нет! Отвергните же все эти клеветнические химеры, так как химеры всегда следует оставлять без всякого внимания. Они не могут нарисовать нам портрет человека. Они – бессвязные фантомы, продукт соединенных в одно ненависти и помрачения.