Таможня дает добро - Андрей Воронин

— Нет.

— А ты ей?

— Тоже не звонила. Я была очень занята, вот только позавчера большой материал сдала, две недели над ним корпела, высиживала, как наседка, вынашивала, как кенгуру.

— И что, получилось?

— Через два дня выйдет, если, конечно, главный не испугается

— О чем на этот раз?

— О работорговле.

— Чего?

— О работорговле. Знаешь, как материал называется? «Мы не рабы, рабы — они!»

— Круто, — ухмыльнулся Дорогин. — Слушай, Варвара, у тебя, наверное, «мобильник» есть?

— Конечно, как же без него! Я без телефона как без рук, я даже в туалет с ним хожу, — улыбнулась Белкина, подливая в чашку еще кофе.

— Ты мне его дашь?

— Почему бы и нет? Пожалуйста, возьми.

— Я тебе его сразу верну. А ты, как только узнаешь, что это за железяка, тут же мне позвони по своему номеру.

— Это очень важно? Очень срочно?

— И важно, и срочно.

— Откуда ты вернулся, Сергей, и что стряслось?

— Я тебе потом все расскажу, и расскажу подробно, А пока даже вспоминать не хочу, сплошная гнусь.

— Кстати, — оживилась Белкина, — ты деньги завез этому своему егерю?

Лицо Дорогина мгновенно сделалось мрачным, брови сошлись к переносице, на щеках заходили желваки.

— Нет больше Гриши Склярова, нет его жены, нет его дочери, нет внучки.

— Как?! — подалась вперед Белкина.

— Сожгли их.

— Как?

— Подожгли хутор, они и сгорели.

— Живьем, что ли? — с дрожью в голосе, переводя дыхание, спросила Белкина.

— Живьем. Как каратели во время войны сжигали, так и Гришу сожгли.

— Кто?

— Пока не спрашивай, — Сергей поднялся, забросил на плечо сумку. — Ты меня извини, я сейчас в Клин рвану. Что‑то мне все это не нравится, никак не могу дозвониться до Тамары.

— Может, куда уехала?

— Вроде не собиралась, — передернул плечами Дорогин, заворачивая рукава куртки, и, тут же, увидев ссадину, глубокую и темную, опять отвернул левый рукав и застегнул манжеты.

— Эй, погоди, что у тебя с рукой? — Варвара заметила ссадину.

— Мелкие неприятности на фоне крупных.

— Давай хоть йодом замажем, забинтуем.

— Не надо, заживет как на собаке.

— Смотри.

В полдень Дорогин был в Клину. Он попросил остановить машину на перекрестке, не сворачивая на дорогу, ведущую к дому. Пошел через лес. Двигался осторожно, аккуратно. Когда до дома оставалось метров двести, Сергей запустил руку в сумку, вытащил пистолет, передернул затвор, досылая патрон в патронник. Снял пистолет с предохранителя и сунул под брючный ремень, прикрыв рукоятку курткой. На душе у него было тяжело, нехорошие предчувствия сжимали сердце, не позволяя успокоиться.

Сергей двигался быстро, и если бы кто‑нибудь задумал в него выстрелить, то вряд ли попал. Муму прятался за деревьями, быстро передвигаясь от одного укрытия к другому.

Вот и забор, вот и сетка. Сергей знал дырку в заборе, где сетка была прихвачена к бетонному столбу лишь куском алюминиевой проволоки. Он сам это сделал, самзакручивал проволоку. Муму быстро отогнул сетку и скользнул в дырку. Он

двигался как тень, подходя к дому именно с той стороны, где не было окон и где его никто не мог увидеть.

Одно из окон на втором этаже было открыто — окно в спальню доктора Рычагова. По водосточной трубе Сергей добрался до карниза. Сумку он оставил у сарая, чтобы она в случае чего ему не помешала. Иногда желтая штора вылетала из окна, а затем плавно и лениво возвращалась в комнату.

«Значит, где‑то открыто еще одно окно, значит, скорее всего в доме кто‑то есть.»

Сергей вцепился руками в карниз, подтянулся и одним движением абсолютно бесшумно перевалился через подоконник, даже не зацепив горшок с цветами. В доме царила полная тишина. Казалось, эта тишина даже звенит в ушах.

Держа в правой руке пистолет, Сергей медленно пересек спальню, затем повернул ручку, тихонько нажал на дверь и, пригнувшись, нырнул в коридор. Но и здесь было тихо. По узкой деревянной лестнице, переступая сразу через несколько ступеней, Сергей спустился в большую гостиную. Мебель была сдвинута, все находилось не на своих местах. Ковер заломан, прямо на ковре, в двух шагах от камина, у журнального столика лежал Лютер. Сергей понял: пес давно мертв.

Дорогин скрежетнул зубами, несколько раз обернулся, направляя ствол пистолета то в один угол, то в другой. В гостиной царил полумрак, все шторы были плотно сдвинуты. Он подошел к собаке, тронул ее. Труп уже окоченел, край ковра был в крови — большое бурое пятно. Сергей прикоснулся к нему указательным пальцем левой руки. Кровь уже успела впитаться и подсохнуть.

«Вчера, вчера кто‑то здесь был. Вчера!»

Кофейник и кофейная чашка лежали на полу,блюдце раскрошено, причем не от удара, а оттого, как понял Дорогин, что кто‑то на него наступил.

«Где же Тамара? — с гневом подумал Сергей. — Неужели они успели добраться сюда раньше, чем я вернулся? Так вот почему я не мог связаться с ней! Да, да, они до нее добрались!»

Сергей обошел дом, запер все двери.

«Надо подумать, подумать…» — он опустился в кресло, положил тяжелый пистолет на колени и сидел, прикрыв глаза.

Затем, минут через десять, резко поднялся, взял на руки Лютера, погладил его, завернул в окровавленный ковер, открыл дверь. Сунул в карман куртки трубку радиотелефона, предварительно проверив, работает он или нет, а затем, взвалив на плечи нелегкую ношу, понес собаку к ближайшей ели. Посмотрел на ворота. Они были не заперты.

«Значит, бандиты, — решили Сергей, — торопились и, увозя Тамару, даже не вышли из машины, чтобы ворота закрыть. Просто толкнули створку, и они прикрылись. Вот мерзавцы! Я им не нужен, да и Тамара им не нужна, — быстро копая землю, размышлял Сергей. — Мы им абсолютно не нужны, им нужен металл — вот, что им нужно!»

Когда под елью образовался небольшой холмик свежей земли, Дорогин вытер вспотевшее лицо и несколько минут стоял прислонясь спиной к шершавому стволу, глядя на золотистый песок.

— Лютер, Лютер, — прошептал он, — хороший ты был пес и, наверное, погиб, как настоящий друг. Скорее всего тебя застрелили, когда ты пытался защитить хозяйку. Вот такая судьба. Погиб ты честно, как герой и как настоящий друг.

В кармане куртки, висевшей на черенке лопаты, зазвенел телефон. Сергей судорожно бросился, не сразу сообразив, который звонит — мобильник Белкиной или его собственный. Звонил телефон Белкиной.

— Алло, — сказал Сергей.

— Это я, Варвара.

— Привет, — выдохнул Дорогин.

— Слушай, могу тебя порадовать.

— Ну давай радуй! — упавшим голосом произнес Муму.

— Так вот, эта железка — не просто железка.

— Что она, золотая внутри, что ли?

— Нет, лучше, — задорно сообщила Белкина. — Я тут на ноги половину института Курчатова подняла, у меня там — знакомый, на параллельном курсе в «универе» учился. Он сейчас завлаб, я его вычислила. Так вот, он говорит… Я звоню, кстати, из автомата.

— Слышу, — сказал Сергей, по писку трубки и по внешнему шуму сразу же сообразив, что Варвара говорит с улицы. — Говори же, говори, я слушаю!

— Эта железяка стоит… даже боюсь цифру называть.

— Ничего она не стоит!

— Нет, Дорогин, стоит, и цена на черном рынке одной такой железки — восемьдесят тысяч «у. е.»

— Чего, чего?

— Восемьдесят тысяч «у. е.», — почти по слогам произнесла Белкина.

— Этого не может быть!

— Как это не может быть, я еще перезвонила одному журналисту, который занимается материалами по торговле редкоземельными металлами, он пишет статейки о вывозе металлов за рубеж…

— И что дальше?

— Называется этот металл — ниобий. Слышишь, ниобий. Применяется… если хочешь, я могу тебе справку зачитать.

— Давай.

— В самолетостроении, в компьютерной промышленности. А самое широкое применение — в ВПК.

— Где?

— Ты в каком мире живешь, если общепринятых сокращений не понимаешь? В военно–промышленном комплексе. Дорогин, ты меня иногда удивляешь, простейших вещей не знаешь. Это суперпрово–димый металл и очень редкий. Он еще используется в ядерной промышленности.

— Кстати, ты забрала железяку?

— Конечно!

— Ну и радуйся. Пусть она будет у тебя, как сувенир.

— Дорогин, у тебя какой‑то голос нехороший.

— Да уж, Варвара, хорошего мало. Но спасибо за информацию, кажется, я запомнил. При случае я тебе отдам трубку.

— Да ладно, пользуйся, я в редакции у кого‑нибудь перехвачу.

— До встречи, — немного нервно и нетерпеливо произнес Сергей.

Он тут же в уме прикинул: если один стержень ниобия стоит восемьдесят тысяч долларов, то в каждом из ящиков их не меньше тридцати штук. Счет пошел на миллионы, а это такие деньги, как понимал Дорогин, за которые головы отрывают без лишних слов. Даже за меньшие деньги взрывают машины, сжигают квартиры, похищают людей, четвертуют, закапывают, замуровывают в бетон.