Другие времена, другая жизнь - Лейф Перссон

— Это он постарался?

— Расценили как несчастный случай, — сообщил Викландер. — Однако коллега Перссон убежден, что ее столкнул с перрона сынок. Если верить Перссону, она не единственная его жертва, но объяснить, почему он так считает, Перссон не пожелал. Так что это заявление — пустая болтовня.

Невероятная история, подумал Юханссон.

— И что стало с этим фондом?

— Не было никакого фонда. Завещание признано недействительным, деньги отошли его престарелому отцу, который последний раз видел сына, когда тот был еще мальчонкой — тогда папаша подхватил свою секретаршу и уехал в Сконе. Деньги он все-таки получил. Зачем они ему — непонятно: во-первых, он и сам был неплохо обеспечен, а во-вторых, когда сын умер, ему было далеко за девяносто. Старик, говорят, умер в прошлом году. Не дожил до ста нескольких месяцев.

— Вот это да! — удивился Юханссон. — И впрямь фантастическая история.

— Вот именно. Только я не понимаю, какое отношение она имеет к нашему делу?

— Ровным счетом никакого, я тебя уверяю. Просто мне было интересно, что случилось с Вальтином.

Так я тебе и поверил, подумал Викландер. Он был истинным полицейским и не забыл ценные советы, которые получил от Перссона.

Вечером Юханссон, взвесив все обстоятельства и прикинув, не выдает ли он государственного секрета — дело все же не касалось напрямую государственной безопасности, — рассказал эту печальную историю своей жене Пие.

— Я так и знала: что-то должно было случиться, — горячо сказала она. — Он был как раз из тех, кого убивают.

О боже! Может быть, она ест слишком много овощей? Юханссон был совершенно уверен, что Вальтин принадлежал к тому типу людей, кого не убивают никогда.

— Я же только что объяснил, что он утонул, — многозначительно произнес Юханссон, делая ударения на каждом слоге. — Что ты заладила про убийство?

— Он был из тех, кого убивают. Я это ясно чувствую, вот и все.

— Ладно, утро вечера мудренее, — проворчал Юханссон и демонстративно выключил лампу на ночном столике. Все женщины — как дети, подумал он. Сначала Хольт, теперь его собственная жена. В одном ему, правда, повезло: он не женился на Анне Хольт.

34

Во вторник Хольт полдня искала пропавшее полотенце. Единственное, чего ей удалось достичь, — она получила из криминалистического отдела стокгольмской полиции копию протокола, подтверждающего наличие вышеназванного полотенца среди вещественных доказательств по делу об убийстве Эрикссона. Впрочем, оригинал этого протокола уже лежал в материалах следствия. Попытки найти пропажу, вися на телефоне, также ни к чему не привели: сотрудники отдела странным образом уклонялись от прямых ответов. Мартинес, обещавшая ей помочь, куда-то исчезла.

— О'кей, — сказала Хольт, наконец-то обнаружив Мартинес в их собственной столовой, — мы с грохотом врываемся к криминалистам и спрашиваем этого болвана Вийнблада, куда он подевал злосчастное полотенце.

— Не так все просто, — возразила Мартинес. Она уже знала, в чем дело.

Вийнблада и в то время, когда Хольт работала с ним по делу об убийстве Челя Йорана Эрикссона, трудно было назвать образцом здоровья и силы, а теперь он и вовсе сошел на нет. Он уже много лет коптил небо, получая полставки в так называемом «вещевом» отделе стокгольмской полиции, где сотрудники были якобы заняты розыском украденных и пропавших вещей. Но ни для кого не было секретом, что этот отдел представлял собой своего рода отстойник для проштрафившихся сотрудников, которых по каким-либо причинам невозможно было просто уволить.

Что касается Вийнблада, причиной его перемещения в вещевой отдел послужил весьма странный несчастный случай, произошедший с ним через несколько месяцев после окончания следствия по делу Эрикссона. Он загадочным образом отравился таллием и чуть не умер. В один прекрасный день прямо на работе у него начались судороги, неудержимая рвота, появилась спутанность сознания. Перепуганные сотрудники отвезли его в приемный покой Каролинского госпиталя, откуда Вийнблад был немедленно переведен в отделение интенсивной терапии.

Поначалу никто ничего не понял. Врачебный консилиум долго пребывал в недоумении, пока один из памятливых докторов не припомнил печальную историю, недавно произошедшую в Каролинском институте: один из студентов-медиков украл банку с таллием и отравил собственного отца. Из истории болезни Вийнблада следовало, что он работает экспертом-криминалистом в стокгольмской полиции, так что догадливый доктор быстро сложил два и два и получил в ответе четыре. Поскольку у самого Вийнблада узнать что-либо не представлялось возможным — он был, грубо говоря, в полной отключке и блуждал где-то в пограничной зоне между жизнью и смертью, — доктору пришлось позвонить начальнику отдела внутренних расследований полиции, с которым он сталкивался и ранее в сходных обстоятельствах, и поделиться своими подозрениями.

Банка с таллием хранилась, как и полагается, в запертом сейфе, но количество таллия в ней было заметно меньше указанного в протоколе изъятия. Недостающий таллий обнаружился в рабочем гардеробе Вийнблада. Кто-то, вероятнее всего сам Вийнблад, пересыпал несколько десятков граммов в баночку из-под растворимого кофе.

Учитывая, что для смертельного отравления достаточно всего нескольких миллиграммов, крупицы таллия, попавшие на кожу Вийнблада, когда он пересыпал яд, вполне могли послужить причиной тяжелого отравления. В криминалистическом отделе царила полная паника — не столько по поводу того, что произошло с Вийнбладом, сколько от мысли, что могло бы случиться с его психически нормальными коллегами в героическом батальоне комиссара Бленке.

— А зачем ему понадобился таллий? — удивилась Хольт.

— Коллеги из отдела внутренних расследований уверены, что Вийнблад собирался отравить собственную жену, — объяснила Мартинес.

— Что? — не поверила своим ушам Хольт.

Ах ты, червяк, подумала она. И ведь набрался храбрости!

— Эта его проблема решилась сама собой. Жена от него ушла, пока он лежал в больнице. Сейчас, мне кажется, он до нее не доберется. Таллия среди старого дерьма, с которым он теперь возится, уж точно не сыщешь. В основном украденные велики и телевизоры.

— А что с полотенцем? — спросила Хольт.

По словам Мартинес, заблеванное полотенце, по-видимому, «навсегда утрачено для научной криминалистики». Трудно было ожидать чего-то другого во всеобщем бардаке, возникшем по случаю внезапного заболевания Вийнблада. По правилам, Вийнблад должен был положить его в один из бесчисленных морозильников отдела на сохранение — на тот случай, если оно когда-нибудь понадобится, как сейчас например, или просто в ожидании истечения срока давности преступления, когда вещдок можно просто выбросить. Но правила в данном случае дали сбой.

Полотенце осталось лежать на рабочем столе Вийнблада и, поскольку оно было в полиэтиленовом пакете, за это время успело порядком подгнить. Когда вонь достигла ноздрей сотрудников, которые к тому времени стали особенно чувствительны ко всему, что касалось Вийнблада, один из них принял решительные меры.

— Полотенце просто-напросто выкинули, — закончила, пожав плечами, Мартинес. — Кто выкинул — неизвестно. Ясно, что кто-то из сотрудников отдела.

— Вот оно что, — протянула Хольт. — А ты говорила с Вийнбладом?

— Йес, — ответила Мартинес. — Я тебе не успела сказать, потому что ты как раз в это время беседовала с нашим любимым шефом.

— И что сказал Вийнблад? — спросила Хольт.

Наш пострел везде поспел, не без уважения подумала она о Мартинес.

— Немного. — Мартинес покачала головой. — Он совершенная развалина. Лысый, два зуба во рту, весь трясется, будто на маракасах играет, говорит еле-еле, ни слова не расслышать. И самое главное — ни хрена не помнит ни про полотенце, ни вообще про убийство какого-то Эрикссона. Сотни блистательно раскрытых им убийств за время работы в криминалистическом отделе помнит, а вот про Эрикссона — нет. Да, вот еще что: он просил передать привет некоему Бекстрёму. Я пообещала. А кто это? Ты его знаешь?

— Знаю, а лучше б не знать! — Хольт повела плечами. — Он руководил следствием по делу Эрикссона.

— А! Я почему-то так и подумала. Что он из себя представляет? — спросила Мартинес.

— Как тебе сказать… — Хольт помедлила с ответом. — Вийнблад, только наоборот. Но не лучше.

— Понимаю…

Мартинес считала, что, несмотря на выброшенное полотенце, им самим выбрасывать полотенце время пока не пришло. Один из криминалистов пообещал выжать все, что возможно, из имеющихся протоколов.

— Я рассказала Маттеи о пропавшем полотенце — она сделала стойку. Говорит, возникла идея, обещала попозже поделиться.