Искусство рисовать с натуры - Мария Барышева

— Пошли! — умоляюще сказала Наташа, продолжая тащить его за собой. — Пошли! Мы будем только мешать! Пошли, Славка, пошли!!!

Она вытолкала его в вестибюль, наполненный гулкими шагами, и отпустила. Слава повалился на деревянный с белым сиденьем стул и уставился в одну точку, словно окаменев. Наташа, до боли сжимая пальцы правой руки, застыла рядом, не отрывая взгляда от двери, из которой они только что выбежали. В ушах у нее тонко, пронзительно звенело, перед глазами мела черная пурга.

— Надо позвонить, — вдруг произнес Слава где-то внизу — глухо и безжизненно. — Позвонить родителям…я пойду позвоню…

Наташа ничего не ответила и не заметила, как он ушел и как вернулся, как снова сел на стул, не чувствовала, как он пытался усадить и ее, как тряс и звал по имени.

Это из-за меня, из-за меня… но что же я ей такого сказала…меня не было…почему я должна была быть там? из-за меня… из-за меня… Надя, пожалуйста…я сожгу все картины или нарисую миллион их… толь-ко пожалуйста… я взорву эту проклятую дорогу…я снесу ее… хоть весь город снесу…что угодно…только пожалуйста… меня не было, чтобы оттолкнуть тебя…я должна была понять… я не должна была говорить с тобой… я приношу одни несчастья…пожалуйста… у меня кроме тебя никого нет… Надька…Надечка…ты ведь слышишь меня… ты слышишь меня…

Спустя полчаса дверь в вестибюль приоткрылась и из нее выглянула дежурная сестра. Она повела вокруг глазами, потом ее взгляд остановился на Славе и Наташе, и, посмотрев на ее лицо, Наташа медленно попятилась назад — до тех пор, пока не вжалась в угол, — и, скользя вывернутой ладонью по гладким стенам, так же медленно сползла вниз — прямо на холодный пол.

Надя ее не услышала.

Слез не было.

«Почему я не плачу. Я хочу заплакать. Мне плохо».

Слез не было.

«Мне больно».

В горле набухал тугой ком, становясь все больше и больше, грозя вот-вот прорваться наружу, а воздуха вокруг становилось все меньше, и она начала задыхаться.

…воздух…где… дышать…воздух…

«Мне так плохо!»

Вот уже час Наташа потерянно бродила по улицам, слепо натыкаясь на прохожих и не слыша их гневных окриков, переходила дороги, не слыша гудков машин и визга тормозов. Весь мир исчез, остались только горе и злость, злости, пожалуй, даже больше — злость на себя и на дорогу, да, на дорогу… пойти на дорогу и колотить по проклятому асфальту, пойти на дорогу и сдаться… пойти на дорогу и заплатить…

Это твоя дорога, и тебе придется пройти ее до конца.

«Я не просила этой дороги! Я ее не выбирала!»

Но дорога выбрала…

Почему?

Наташа наткнулась на какое-то препятствие и вздрогнула, приходя в себя. Огляделась. Она стояла, прижавшись к длинному парапету вдоль лестницы, которая сбегала вниз, к трассе, по которой, пыля и гудя, неслась блестящая волна машин. В пальцах у нее был зажат пластмассовый стаканчик с недопитым остывшим кофе — когда и где она успела его купить, Наташа не помнила. Она вообще ничего не помнила с того момента, как увидела в дверях вестибюля лицо дежурной сестры и поняла, что Нади больше нет.

Наташа поставила стаканчик на парапет, оперлась локтем о бетон и прижала ладонь к горячему лбу. Снова сдавило горло, и она затряслась, судорожно стиснув зубы. Ей на плечо легла чья-то ладонь, она неохотно обернулась и увидела Славу. Он стоял рядом и смотрел на нее — окаменевший, осунувшийся, чужой.

— Слава? — произнесла Наташа с рассеянным удивлением. — Слава… Откуда ты взялся?

— Я все время шел рядом с тобой, — сказал он глухо. — Я даже говорил с тобой, но ты ничего не слышала. Я покупал тебе кофе… ты попросила… разве ты не помнишь?

— Нет.

— Мы хотели поехать с… ее родителями, но они нам запретили… Это-го ты тоже не помнишь?

Наташа покачала головой.

— Я даже не помню, кто я? И для чего я вообще?..

— Перестань…нельзя так… — отстраненно сказал он, убрал руку с ее плеча и тоже облокотился о парапет. — Нельзя… Отвезти тебя домой?

Наташа вспомнила о Паше, который сейчас казался чем-то посторонним и ужасно далеким, вспомнила испорченную картину, чужую теперь квартиру и дорогу напротив чужого дома.

— Нет, Слав, домой я не пойду. Ты иди, отоспись… сам же на ногах едва стоишь. Я тут… я останусь…

— Нет, так дело не пойдет! — заявил Слава и повернулся к ней. — Пока ты на улице — я с тобой! На работу я все равно уже сегодня не пойду… да и…не хочу я один… Будешь курить?

— Давай.

Слава протянул ей сигарету. Наташа попыталась взять ее негнущимися пальцами, но не удержала, и сигарета упала на асфальт. Наташа качнулась в сторону, прислонилась к парапету и отвернулась, взрагивая в сухих беззвучных рыданиях.

— Ну…ну, тихо, ну что ты, лапа… — сказал он растерянно и расстроенно, потянул ее за плечо и прижал к себе. — Ну, Наташ, не надо, не здесь, не радуй народ — вон уже как таращатся, придурки! Пошли домой, там выплачешься. Тебе надо… нельзя это в себе держать… ну, не здесь…Кофе твой — это все ерунда. Пойдем, я тебе сейчас коньячку возьму… и себе… литра два…

Его голос дрогнул, сорвался, и Наташа, уткнувшись носом ему в рубашку, слабо пахнущую одеколоном и больницей, быстро и отчаянно, давясь долгожданными слезами, зашептала:

— Ой, нет, ну только не ты, Славка, пожалуйста, только не ты… ты ведь всегда был таким… прости, прости… я с ума схожу…и тебе ведь плохо…может, и хуже… а я только о себе…

— Ну-ка, пошли! — резко приказал Слава и, приобняв ее, повел-понес по направлению к остановке. — Ну-ка, давай… ножками-ножками…раз, два… сено-солома…

— Пусти… я сама!

— Ага, сама… Сморкаться будешь сама! Пойдем… нет, стоп! Ох, как же у тебя все растеклось — ну чисто ведьма! Платок у тебя есть?

— В су… в су…

— А су-су дома, да? Ох ты, черт! Ладно, — он выдернул из-за пояса брюк полу измятой рубашки и быстрыми, размашистыми движениями, не щадя кожу, вытер с Наташиного лица остатки вчерашней косметики. — Ну, хоть божеский вид… пошли… Что, сильно интересно! — вдруг рявкнул он в сторону на кого-то из любопытных прохожих. Теперь его голос звучал бодрее — очевидно, потому, что Слава нашел для себя ответственное занятие, пусть это хоть и возня с раскисшей подружкой погибшей девушки.

Кое-как они добрались до остановки, где Слава решительно запихнул Наташу в первую же маршрутку и залез следом. Ехали молча. Наташа, отвернувшись от всех, сидела, по-прежнему уткнувшись мокрым лицом в Славино нервно подрагивающее плечо, и со стороны они могли даже сойти за примирившихся после бурной ссоры влюбленных, хотя на самом деле были лишь просто старыми знакомыми, один из которых, по идее, должен был теперь относиться к другому с неприязнью — если бы знал все, что случилось на самом деле.