Дар дождя - Тан Тван Энг

– Они бомбят город, – сказала Изабель. – Будь они прокляты!

Облачка дыма превращались в густые и черные столбы. Самолеты летали над городом, сбрасывая новые порции бомб. В гавани маленькая флотилия нарезала бессмысленные круги, словно стая оглушенных уток в пруду. Некоторые корабли загорелись, взорвались и стали тонуть. Женщины вокруг нас обезумели, одна зашлась криком, что должна вернуться домой. «Они придут сюда, они придут сюда!» – повторяла она.

– Она права. Что, если они начнут бомбить гору? – спросила Изабель.

– Не начнут, – ответил я, вспомнив дом в псевдотюдоровском стиле, которым заинтересовался Эндо-сан, дом, откуда был виден весь окружающий океан, особенно если вооружиться мощными телескопами.

Изабель услышала в моем голосе уверенность и решила не спорить. Мы дошли до Истана-Кечила. Я помог распаковать запасы провизии и сказал:

– Пойду прогуляюсь.

Казалось, прошло уже очень много времени с тех пор, как я был здесь с Эндо-саном, показывая ему красоту горы. Теперь, когда все его действия стали мне понятны, я ощущал глухое чувство утраты. Странно: у меня не было к нему злости, только отчаяние. Оно было примерно таким, как я и ожидал. Эндо-сан предал мою невинность, тут же заменив ее знанием, силой и любовью. Я спрашивал себя, не было ли во мне какого-то изъяна, раз я смог принять его предательство так спокойно, или практика дзадзэн оказалась более эффективной, чем я думал, сделав меня таким хладнокровным, как заметила Изабель.

Я сошел с дороги на перекрестке, ведущем к псевдотюдоровскому дому, и осторожно спустился по травянистому склону. Дым из порта и отдельных районов города был виден даже отсюда, и я пытался унять беспокойство об отце, надеясь, что он поехал прямо домой, как и обещал. У заднего входа я притаился и почти припал к земле. Калитка проржавела, а железный забор был обвит вьюном. Я потряс забор, убедился, что он выдержит, и перелез на другую сторону.

Дом казался пустым, но я ждал, спрятавшись за розовым кустом, напрягая слух, чтобы услышать топот собачьих лап. Через минуту я перебежал к стене и прислонился к ней. В темных окнах ничего нельзя было разглядеть. Я продолжил двигаться вдоль стены, пока не достиг угла, где остановился. На газоне стояла большая металлическая конструкция, похожая на миниатюрный подъемный кран. На ней, словно неутомимая мухоловка, непрерывно вращалась квадратная сетчатая антенна. Однако было совершенно ясно, что эта штуковина ловит не насекомых-вредителей, а радиосигналы. Рядом с антенной стоял шест, на котором рыбьим хвостом развевался флаг. На фоне белизны флага красный круг в центре казался еще ярче и более угрожающим.

Двери балкона на противоположном углу дома открылись, и до меня долетели стук шагов, щелк зажигалки, а потом голоса. Вниз потянуло слабым запахом табака. Из своего укрытия я видел двух человек, они были похожи на гражданских.

– Флот получил сообщение?

– Хай, полковник Китаяма, – ответил голос помоложе.

– Бомбежка прошла успешно?

– Хай, полковник Китаяма.

– Сообщите генералу Ямасите.

Я решил, что услышал достаточно, и тихо вышел тем же путем, каким вошел.

Я ушел перед рассветом, попрощавшись с Изабель. Накануне вечером мы с ней засиделись при свете свечей и проговорили всю ночь, чего раньше никогда не делали.

– Каково это – любить? – спросил я. – Ты столько раз влюблялась: сначала – в того парня из «Стрейтс-трейдинг», потом – в американского писателя, а потом – в австралийского фермера…

– Ничего списочек, да? – насмешливо улыбнулась она. – То, что я чувствовала по отношению к ним, и мои чувства к Питеру даже нельзя сравнивать. У него много недостатков, у кого их нет, но любовь помогает не обращать на них внимания, видеть вместо них достоинства. Раньше у меня так не получалось – я бросала тех, кого думала, что люблю, при первой же слабости, проявленной ими. Кстати, я должна извиниться за его высказывание про узкоглазых обезьян.

Я отмахнулся и налил ей еще вина. Оставаясь собой, Изабель позаботилась, чтобы у нее был щедрый запас того, что делает жизнь вкуснее, пусть даже пока приходилось прятаться от японцев.

– Что ты нашла в том, кто настолько тебя старше?

Она не торопилась с ответом. Я видел, как она перебирала формы, в которые хотела его облечь, но потом отказалась от них и создала новую.

– Меня привлекли его мудрость, уверенность в себе и знание, чего хочет от жизни. Мне не нужны его деньги, хотя у него их полно.

– «Любовь не есть любовь, коль в ней преобладает расчет», – процитировал я одну из любимых строк отца.

– Хоть кто-то из нас что-то впитал за те долгие вечера, когда он читал нам «Короля Лира», – сказала она, посмотрев в сторону.

Тогда я решился рассказать Изабель о принятом мною решении работать на японцев в надежде, что она поймет. Но она сначала опешила, а потом пришла в ярость.

– Как ты мог? Зная, какие зверства они творят?

– Я думал, что так смогу защитить интересы нашей семьи.

Она долго сидела молча, и я стал бояться, что между нами снова возникнет та напряженность, от которой мы избавились на станции фуникулера. Потом она вздохнула.

– Маленький братец, ты дурак, – сказала она не без доброты, и я увидел в ее глазах жалость. – Я бы предпочла умереть, чем просто подумать о работе на них.

Мы раздвинули шторы затемнения и вышли в сад, давя босыми ногами жемчужины росы на газоне, наполнявшем ночь терпким запахом, словно ковер из пряностей. На миг мне показалось, что никакой войны нет и что мы снова приехали сюда на каникулы.

Городские огни внизу погасли, и свет шел только от бушевавших пожаров. Время от времени, когда они находили себе новый источник пищи, в воздух взвивались языки пламени, и свет поднимался выше, окрашивая небо багрянцем, выжигая скопления звезд.

– Надеюсь, дома нашим ничто не угрожает, – сказала Изабель.

Я потянул за накинутую ей на плечи шаль. Она посмотрела в глаза и прислонилась ко мне.

– Они в безопасности, – сказал я и повторил снова, словно стараясь убедить самого себя: – Они в безопасности.

Мы с отцом переждали несколько дней, прежде чем попытаться добраться до конторы, потому что нас предупреждали не делать этого, пока ситуация не стабилизируется. Полицейские, докеры и государственные служащие уже исчезли, и везде расцвело мародерство.

Одно дело, было смотреть на дым с Горы и совсем другое – видеть понесенный городом урон своими глазами. Дороги в Джорджтауне были разбиты. Магазинные ряды, вспыхнувшие во время бомбежки, все еще горели, потому что пожарная станция была разрушена. На улицах валялись трупы – в основном погибли люди, которые вышли из домов посмотреть, откуда взялся шум в небе, и их тут же разорвало на куски пулеметной очередью. В воздухе стояла ужасная вонь, смешанная с запахом дыма от горевших бревен и вулканизированной резины, кучами лежавших в порту. Я едва мог вынести зловоние.

Здание «Хаттон и сыновья» не пострадало, хотя у «Гётрис», шотландской каучуковой фирмы, находившейся позади нашей конторы, снесло крышу.

Мы отперли двери и принялись складывать документы в коробки, уничтожая все, что могло оказаться полезным японцам.

– В чем дело? – спросил отец, почувствовав мою нерешительность.

Я покачал головой и ответил: «Ни в чем», – надеясь, что он не раскусит мою ложь. На самом деле я чувствовал себя так, будто меня заставили выпить коктейль, состоящий из противоположных переживаний. Я был официально назначен помощником Эндо-сана и, разрывая отчеты и папки и бросая их в огонь, чувствовал, что предаю японцев. Но, решив работать на японцев, я предал жителей своего острова. Я снова разрывался между двумя противостоявшими сторонами, и мне было некуда примкнуть. Когда же мне было суждено обрести самого себя, целого и неделимого, которого не разрывали бы во все стороны, каждая из которых рассчитывала на мою безоговорочную преданность и верность?

– Ты в порядке? – снова спросил отец.

– Просто думаю о прошлом, – ответил я, кидая горящую пачку бумаг в огонь прежде, чем обжечь руку.

– Прежней жизни уже не будет. А она у нас была замечательная, верно?

– У нас была лучшая жизнь на свете, – ответил я, невольно вторя похожим, полным сожаления словам многих беженцев-европейцев. – А где Эдвард?

– Он уехал в Кей-Эл с Питером. Им тоже нужно уничтожить документы.

Я подошел к окну. Разрушенный Джорджтаун разбивал сердце. Люди, доведенные до отчаяния, бежали в порт, все еще надеясь на свободную койку на отплывающем судне.

Отец посмотрел на часы.

– Собирайся, пройдемся до порта.

– Зачем?

– Хочу тебе показать кое-что и надеюсь, ты больше такого никогда не увидишь.

Мы заперли контору и пошли к Вельд Ки. Я держал голову повыше, глядя прямо перед собой, заставляя себя не смотреть на лежавшие вокруг трупы, дыша так мелко, как мог. Мы протиснулись сквозь толпу и увидели, что ворота на причал заперты на замок и взяты под охрану.