Откровения Виктора Суворова — 3-е издание, дополненное и исправленное - Дмитрий Хмельницкий

«Стратегия наших военачальников сводилась к забиванию немецких стволов русским мясом. Жуков был просто мясником. Рухнула под ударами англо-американских бомбовозов немецкая оборонная промышленность, и немцы сдались. А пока этого не случилось, на авансцене битвы народов кривлялись двое отвратительных, кровавых и пошлых фигляров: Гитлер и Сталин. Им подыгрывали на вторых ролях два прожженных политика: Черчилль и Рузвельт. И все время шел какой-то омерзительный торг на крови, на жизнях тех, кто еще уцелел, делили земли, народы, вели новые пограничные линии по человеческим сердцам, и все гуще валил дым из газовых печей. А потом оказалось, что спор шел не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побежден, фашизм победил»[110].

Юрий Нагибин писал под явным влиянием книг Суворова, это видно из упоминания танков на резиновом ходу. Но дело тут опять же не в убедительности аргументации Суворова, а в способе исторического мышления. «Фашизм победил» Нагибина не совместим с призывом Владимова оставить ветеранов-фронтовиков в сознании своей правоты. Это не научный, не исторический конфликт, а идеологический. Фронтовик Нагибин на 11 лет старше диссидента Владимова, но освободиться от штампов советского воспитания ему, как и Окуджаве, Виктору Некрасову и прочим — немногим! — фронтовикам оказалось легче.

Этот конфликт не решаем научными аргументами. Те, кто не хочет их видеть, — не видят.

Доказательств того, что СССР в конце тридцатых вообще, а в 1941 году в частности усиленно готовился к агрессивной войне, вокруг нас полно и без сугубо научных военно-исторических исследований. Эта подготовка ведь касалась не только армии, а всей жизни бесправного населения до предела милитаризованной страны.

Вот один пример. Когда мне в начале 90-х первый раз попался в руки «Ледокол» Суворова, наполненный ссылками на мемуары фронтовиков, то первая мысль была — а где еще можно найти такие свидетельства? В советское время практически не издавались добросовестные воспоминания о предвоенном времени, а среди относительно добросовестных самой известной (если не единственной) была книга Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Открываю четвертую часть, относящуюся к весне 1941 года, и глазам своим не верю.

24 апреля 1941 года Эренбургу звонит Сталин. Хвалит первую, опубликованную часть его романа «Падение Парижа» и осведомляется, не собирается ли Эренбург показать в книге немецких фашистов. Да, отвечает Эренбург, собирается, но боится, что цензура не пропустит. Сталин шутит: «А вы пишите, мы с вами постараемся протолкнуть…»

На вопросы родных о разговоре мрачный Эренбург отвечает: «Скоро война…» И добавляет: «… я сразу понял, что дело не в литературе, Сталин знает, что о таком звонке будут говорить повсюду, — хотел предупредить».

Итак, в апреле 1941-го Сталин лично сообщил Эренбургу, что собирается напасть на Германию и ему понадобится пропагандистский материал. И даже срок указал, месяца через три — столько приблизительно времени требуется на подготовку к изданию и выпуск книги. А лично позвонил для убедительности — посреднику осторожный Эренбург мог бы и не поверить, решить, что провокация. То, что речь идет о нападении, — однозначно. Иного варианта советская военная доктрина тех лет не допускала.

И мрачность Эренбурга понятна. Наверное, после 22 июня он, несмотря на катастрофичность ситуации, вздохнул с облегчением. Так и не пришлось ему стать трубадуром агрессии. Бог миловал. Все-таки обличать агрессоров порядочному человеку психологически легче.

Главное, весной 1941 года Эренбург все знал. И знание свое пронес через всю жизнь, ни с кем напрямую не поделившись. А может, надеялся, что вдумчивому читателю и написанного достаточно, чтобы догадаться. Как выяснилось, зря надеялся.

Надо полагать, людей, знавших или догадывавшихся, как Эренбург, о ближайшем запланированном будущем, было предостаточно. Но после войны, начавшейся и закончившейся вопреки этим планам, вспоминать о них было очень не с руки, да и весьма опасно для жизни.

Одним из таких осведомленных людей, несомненно, был писатель Всеволод Вишневский, автор знаменитой пьесы «Оптимистическая трагедия» и сценария фильма «Мы из Кронштадта». Он принадлежал к самой верхушке сталинской интеллектуальной элиты. До войны он был главным редактором журнала «Знамя», возглавлял Оборонную комиссию Союза писателей, присутствовал на закрытых совещаниях в Главном управлении политической пропаганды Красной Армии, на просмотрах зарубежных военных фильмов. Он бывал на приемах у высших советских сановников и сам был высоким сановником, одним из тех, кто отвечал за военную пропаганду в СССР. Естественно, что Вишневский входил в узкий круг наиболее информированных людей в государстве.

В мае 1995 года журнал «Москва» опубликовал выдержки из дневников Всеволода Вишневского за 1939–1941 годы, подготовленные к печати историком В. Невежиным.

Эти дневники — необыкновенно важный исторический документ. Они полностью подтверждают версию о том, что в конце тридцатых годов Сталин готовил нападение на Германию и Европу. Для посвященного в нюансы советской политической кухни Вишневского нет сомнений в том, каков действительный смысл пакта «Молотов — Риббентроп» для советской стороны. Это способ взорвать мир в Европе, стравить европейские страны в долгой выматывающей войне и в нужный момент вмешаться — «ударить Гитлера по затылку». Вишневский с восторгом ждет такого развития событий. Как о главных целях советской политики Вишневский пишет о «превентивном ударе» по Германии, о захвате проливов и Балкан, о советизации европейских стран — Германии, Польши, Чехословакии, Румынии… О решении проблем в Азии. О том, что после разгрома Германии СССР останется один на один с Англией и США, с которыми, вероятно, придется временно поделить мир, если сил для продолжении войны будет недостаточно. И о неминуемом продолжении войны за мировое господство еще через 10–15 лет, когда силы будут накоплены. И еще о том, что решающим моментом станет, скорее всего, лето 1941 года…

Вот самые интересные выдержки из дневника Вишневского:

28 августа (днем)

Шквал откликов по поводу германо-советского договора. (Может быть, мы сохраняем за собой последнее слово. В случае войны выступим последними. И — вполне возможно — ударим по той же Германии.) <…>

31 августа (утром)

Все время думаю о европейской обстановке. По карте прикидываю: как относятся к германо-советскому договору европейские страны и США.<…>

Мы: 1) выиграем время; посмотрим военную мощь стран в деле; 2) проверим, приобретем опыт — гораздо более полезный, чем в Испании и Китае; 3) приведем себя в максимальное мобилизационное состояние (новый закон о всеобщей воинской обязанности); сохраним первоочередные кадры; 4) а в случае необходимости — через МНР и Китай стукнем Японию, чтобы развязаться на Востоке; 5) сможем улучшить позиции на Западе <…>; 6) сможем выждать роста национально-освободительного движения в урезанной Польше, Чехословакии, Австрии; 7) выждать новых предложений, уже серьезных, от той же Англии, Франции; 8) при случае — денонсировать договор с Германией и ударить. <…>

1 сентября

Днем — по телеграфу доклад т. Молотова о германо-советском пакте. СССР выиграл свободу рук, время. <…> Ныне мы берем инициативу, не отступаем, а наступаем. Дипломатия с Берлином ясна: они хотят нашего нейтралитета и потом расправы с СССР; мы хотим их увязания в войне и затем расправы с ними. <… > Вторая мировая война несомненно расширяется.<… > Но с кем ни говоришь: «Мы через год будем бить Гитлера». Об этом, как передают, говорят в армии. <… >

Для СССР пришла пора внешних мировых выступлений. За 22 года мы не только восстановили, умножили силы страны. <…>Тут и вопрос о выходе нашем в Средиземное море, — что не удалось в связи с испанским поражением, но может удаться через Карпаты, Балканы и, может быть, Турцию. Тут и вопрос о Польше. Возможно, что в нужный момент мы объявим лозунг «восстановления Польши».<… > Нас предпочтут немцам. Мы будем решать и прибалтийские проблемы, и проблемы Чехословакии и Румынии, и Малой Азии. И огромные проблемы Азии.

Гадать, как сложится игра, трудно. Но ясно одно: мир будет вновь перекроен. В данной войне мы постараемся сохранить до конца свои выигрышные позиции. Привлечь к себе ряд стран. Исподволь, где лаской, где силой. <… >

4 апреля

В предвидении различных вариантов мы сохраняем силы, укрепляем армию и флот. Английские политики хотели прийти в конце войны и устроить все в Европе по-своему. Но мы кое-чему научились и перехватили как будто у англичан их здравые намерения.

5 апреля

<…> Дружба с Германией, пакт и пр. — все это временный ход, это тактические приемы. Выиграем ли мы? <… > Или только дадим немцам время, передышку, снабжение. Не знаю. <… >