Бой с невидимкой - Александр Александрович Тамоников

Хижняка? Так я знаю, почему это так. Да, знаю… Это чтобы нас запутать. Вот, скажем, если в других стреляют, а в Павла и Михайла нет, то понятно, что тут дело нечисто. А уж не связаны ли они с бандитами, коль в других стреляют, а в них нет? А может, кто-то из них и есть Перемога?

– Что ж, вполне похоже на правду, – согласился Мартын.

– Верней сказать, на обманку под видом правды, – уточнил Тарас. – На которую мы и клюнули поначалу… Эх! Знал бы, где вечером упаду, так с утра подстелил бы соломки! Чуть не провела нас окаянная баба!

– Евген, а ты почему все молчишь да молчишь? – спросил Марко. – Хоть бы слово сказал.

Но Евген Снигур никак не отреагировал на обращение к нему. Он все так же продолжал сидеть в своем углу, держа автомат между колен и глядя куда-то в пространство.

Глава 19

С началом восхода солнца Горпина была уже у Панского брода. С собой она прихватила топорик и, оглядываясь по сторонам и вздрагивая от каждого шороха, изо всех сил старалась делать вид, будто рубит сушняк. И все-таки она пропустила тот момент, когда болотяныки подошли к ней.

– Может, тебе помочь, пригожая? – раздался у Горпины за спиной насмешливый голос.

Она вздрогнула и оглянулась. Рядом с ней стояли трое заросших бородами мужчин с оружием.

– Ну так помочь? – спросил один из них и усмехнулся. – А то вот как взопрела! Неужто у такой красивой, да нет мужика? А то что ж ты сама-то машешь топориком?

– Не твое дело, кто у меня есть, а кого нет, – ответила Горпина.

– Ишь, какая смелая! – весело прищурился болотянык. – Так, может, ты скажешь нам и еще что-нибудь такое же смелое?

– И скажу, – перевела дух Горпина. – Перемога все видит.

– Вот оно как! – удивился болотянык. – Ну тогда скажу и я. Перемога все знает. А что же это такую красотулю да определили на такое опасное дело? А дед-то куда подевался?

– Веревочка порвалась, – сказала Горпина. – Перемога велел сидеть на болотах и ждать, когда другая веревочка появится. Она будет завтра в это же время. И еще Перемога велит варить вам кашу. И спрашивает, сколько крупы у вас осталось.

– Порвалась, значит, веревочка… – вздохнул болотянык. – Жалко старого волка… Ну да что ж… А насчет каши скажи так: совсем, мол, не осталось у братов крупы. Одни малые зернышки. Так что пускай Перемога ни на какую гулянку не рассчитывает. С ножами да с кольями – это не гулянка. Так и передай.

– А крупа – это патроны? – не удержалась от любопытства Горпина.

– А это, красотуля, тебя не касается, – нахмурился болотянык. – Больно ты любопытная. Ты передай, что тебе сказано, да и только. Ну, бывай. А то, может, подсобить с дровишками? Кустики-то уж больно заманчивые…

– Вот я спрошу у Перемоги, – не растерялась Горпина. – Если он позволит, тогда и подсобишь.

– Ишь ты, какая! – покрутил головой болотянык. – Ну, тогда ладно. Мы пойдем.

* * *

Сразу же после встречи с болотяныками у Панского брода Горпина поспешила к Ганне. Ночью накануне Ганна сказала Горпине, чтобы она пришла к ней, вот Горпина и пришла.

– Проходи, – сказала Ганна, отпирая дверь. – Нет, в хату не надо. Поговорим здесь, в сенях. Ну что? Была у Панского брода?

– Была, – сказала Горпина.

– Кого-нибудь видела?

– Троих.

– Все сказала, как надо?

– Все сказала.

– И про кашу тоже?

– И про кашу. Они сказали, что кашу варить им нечем, потому что закончилась крупа. А с ножами и кольями на гулянки не ходят.

– Так и сказали?

– Да, точно так, – Горпина помолчала и несмело спросила: – Так я пойду? Мне надо в пекарню.

– Подождет твоя пекарня, – сказала Ганна. – Наш разговор еще не окончен.

– Но… – попыталась возразить Горпина.

– Я сказала – погоди! – властно произнесла Ганна. – Лучше ответь: ты не сильно испугалась?

– Испугалась – чего? – удивленно спросила Горпина.

– Всего, – ответила Ганна. – Моего поручения, людей с болота.

– Нет, – покачала головой Горпина. – Так, чуточку. Так я пойду?

– Пойдешь тогда, когда я тебя отпущу, – жестко произнесла Ганна. – Скажи: а если бы я попросила сходить к Панскому броду еще и завтра?

– Зачем?

– Это отдельный разговор. А сходить с поручением и ходить туда столько раз, сколько я тебе поручу? Что ты на это скажешь?

– Но зачем тебе… вам?..

– Значит, надо, – все с той же жесткостью произнесла Ганна. – Ты бы согласилась?

– Но…

– А я бы тебе за то заплатила.

– Заплатили? Это как же?

– Советскими рублями, как же еще? – усмехнулась Ганна. – Другие деньги сейчас иметь опасно.

– Но Перемога…

– А может, я и есть Перемога, – усмехнулась Ганна. – Ну что ты на меня так уставилась, глупышка? Да, я Перемога. Которую никто не знает и никто не видел. Кроме тебя… Ты понимаешь, чем тебе грозит, если ты кому-нибудь об этом проболтаешься? А заодно и твоему Василю?

– Да я понимаю.

– Умненькая девочка, – усмехнулась Ганна. – Вот и будь такой же и дальше – умненькой. И все у тебя будет хорошо. И деньги у тебя будут, и жива будешь. Как и твой Василь… – Ганна помолчала и продолжила: – Мне нужен связной между мной и болотом. Мой прежний связной был, да кончился.

– Да, я это поняла, – сказала Горпина.

– Умненькая девочка, – повторила Ганна. – Вот ты и будешь моим связником.

– Но…

– Выбора у тебя нет никакого, – жестко произнесла Ганна. – Я ведь тебе сказала, кто я. Значит, ты или станешь выполнять мои задания, или… Выбора у тебя нет. Верней, он, конечно, есть. Или ты будешь выполнять мои поручения, или…

– Нет-нет! – затрясла головой Горпина. – Я буду делать все, что вы скажете!

– Вот и молодец, – усмехнулась Ганна. – Я знала, что мы договоримся. Я разбираюсь в людях… Ну, иди в свою пекарню. А вечером, как стемнеет, придешь ко мне. За новым заданием. Но так, чтобы тебя никто не видел. А если кто увидит, то скажи: я иду к Ганне Кравчук. Она обещала научить меня вышивать.

– Хорошо.

– Ну, иди… Нет, постой! – вдруг окликнула Горпину Ганна, когда девушка уже переступила порог. – Еще запомни вот что. Если вздумаешь донести на меня участковому или «ястребкам», или тем, кто приехал из города…

– Нет, я…

– Молчи и слушай! Так вот, если вздумаешь донести, то той же ночью и умрешь. И твой Василь – тоже. Мы ближе, чем они. Мы – везде. Ты меня поняла?

– Да, я поняла…

– Вот и ступай.

* * *

Из пекарни Павло Онысько вернулся, обуреваемый самыми разными, бурными и противоречивыми чувствами. Войдя в помещение сельсовета, он в сердцах швырнул