Жестокие слова - Луиз Пенни

Но такая гипотеза не объясняла всего.

Гамаш положил скрипку и посмотрел на паутину в углу. Нет, это убийство случилось не вдруг. Тут было какое-то коварство. И жестокость. Отшельника сначала мучили, а потом убили. Мучили коротеньким словом.

«Воо».

Несколько минут спустя Гамаш встал и медленно прошелся по комнате, там и здесь поднимая какие-то вещи, прикасаясь к предметам, которых он никогда в жизни не предполагал увидеть, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ним. Панель из Янтарной комнаты, благодаря которой кухня окрашивалась желтоватым светом. Древние гончарные сосуды, в которых Отшельник держал травы. Поразительные эмалированные ложки и шелковые гобелены. И еще первые издания знаменитых книг. Одна из них лежала на прикроватном столике. Гамаш неторопливо взял ее.

Автор Каррер Белл. Агент Морен говорил об этой книге. Гамаш раскрыл ее. Еще одно первое издание. Потом он прочел название. «Джейн Эйр». Каррер Белл. Этим псевдонимом пользовалась…

Он снова открыл книгу. Шарлотта Бронте. Он держал в руках первое издание «Джейн Эйр».

Арман Гамаш тихо стоял в хижине. Но тишина была не полной. Какой-то шепоток разносил по хижине одно-единственное слово — это происходило с того момента, как они обнаружили хижину. Слово повторялось снова и снова. В детской книге, найденной в туалете, в янтарной панели, в скрипке, а теперь — в книге, которую он держал в руке. Одно слово. Имя.

Шарлотта.

Глава двадцать седьмая

— Поступили новые результаты из лаборатории, — сказала Лакост.

Вернувшись из леса, старший инспектор собрал свою команду. Они расселись за столом для совещаний, и теперь агент Лакост раздавала распечатки.

— Паутинка была сделана из рыболовной лески. Она свободно продается в магазинах. Конечно, никаких отпечатков пальцев или следов ДНК. Возможно, тот, кто ее сделал, работал в хирургических перчатках. Они нашли только немного пыли и паутину. — Она улыбнулась.

— Пыль? — переспросил Гамаш. — Они могут сказать, как долго она там провисела?

— По их предположению, всего несколько дней. Либо так, либо Отшельник ежедневно ее протирал. Что представляется маловероятным.

Гамаш кивнул.

— Кто ее туда повесил? — спросил Бовуар. — Жертва? Убийца?

— Тут есть кое-что еще, — сказала Лакост. — В лаборатории поработали с «воо» на деревяшке. Они говорят, что слово было вырезано много лет назад.

— И кто его вырезал — Отшельник? — спросил Гамаш.

— Они над этим работают.

— Есть какие-то мысли касательно того, что означает «воо»?

— Есть кинорежиссер с такой фамилией. Он родом из Китая. Снял «Миссия невыполнима-два», — серьезно сказал Морен, словно делясь жизненно важной информацией.

— Это может быть аббревиатурой. Есть организация автогонщиков с таким сокращенным названием. — Лакост посмотрела на шефа, который ответил ей отсутствующим взглядом. Она сразу же вернулась к своим заметкам — не найдется ли там чего-нибудь более полезного. — Есть и видеоигра с таким названием.

— Нет-нет, даже не понимаю, как я это забыл, — сказал Морен, повернувшись к Гамашу. — Так называется не игра, так зовут одного из персонажей. А название игры — «Король монстров».

— «Король монстров»? — Нет, Гамаш не мог себе представить, чтобы на уме у Отшельника или его мучителя было название видеоигры. — Что-нибудь еще?

— Есть коктейль с таким названием, — сообщила Лакост. — Готовят его из персикового сока и водки.

— Есть еще и вoo-вoo, — сказал Бовуар. — Это английский сленг.

— Vraiment? — сказал Гамаш. — И что это означает?

— Оно означает «чокнутый». — Бовуар улыбнулся.

— Есть и еще кое-какие значения… — начала было Лакост, но потом отрицательно покачала головой.

Они ничуть не приблизились к истине.

Гамаш закрыл совещание, подошел к своему компьютеру и набрал в поисковике слово.

Шарлотта.

Габри нарезал помидоры, перец и лук. Он резал, резал и резал. Он уже нарезал золотистые сливы и клубнику, свеклу и маринованные огурцы. Потом заточил нож и продолжил резать.

И так весь день, до вечера.

— Мы теперь уже можем поговорить? — спросил Оливье, остановившись в дверях кухни.

Запах здесь был такой приятный, но чужой.

Габри, стоявший спиной к стене, продолжал резать. Взял кочан цветной капусты и принялся крошить его.

— Соленые огурчики в горчичном соусе, — сказал Оливье, входя в кухню. — Мои любимые.

Хряп-хряп-хряп — и нарезанная капуста была опущена в кипящую воду для бланширования.

— Прости, — сказал Оливье.

Габри у раковины очищал лимоны, потом нарезал четвертинками, заталкивал в банки и посыпал крупной солью. Затем он выжал оставшиеся лимоны и сок вылил поверх соли.

— Могу я помочь? — спросил Оливье, протягивая руку к кувшину.

Но Габри своим телом отгородил Оливье от банок и молча закупорил их.

Все горизонтальные поверхности в кухне были заняты красочными банками, наполненными джемами, желе, маринадами и приправами. Впечатление возникало такое, будто Габри собирается заниматься этим до конца света — молча превращать в консервы все, что попадет под руку.

Клара отсекла кончики у свежей морковки, глядя, как Питер опускает в кипящую воду крохотные клубни молодой картошки. У них сегодня был простой обед из овощей с огорода с травами и сливочным маслом. Такие обеды были у них самыми любимыми в конце лета.

— Не знаю, кто чувствует себя хуже — Оливье или Габри, — сказала она.

— А я знаю, — отрезал Питер, разламывая стручок с горошком. — Габри не сделал ничего плохого. Ты можешь себе представить, что Оливье несколько лет ходил к этому человеку в лесу и никому об этом не говорил? Я хочу сказать: о чем еще он умалчивает?

— Может, о том, что он гей?

— Может, он вообще натурал, только нам не говорит.

Клара усмехнулась:

— Ну вот это действительно разозлило бы Габри, но я знаю нескольких женщин, которые очень порадовались бы такому известию. — Она замолчала, кончик ее ножа застыл в воздухе. — Я думаю, Оливье чувствует себя отвратительно.

— Да брось ты. Будь тот убитый жив, он бы так и продолжал ходить к нему.

— Но ведь он не делал ничего плохого, — сказала Клара. — Отшельник сам отдавал ему вещи.

— Это он так говорит.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что Отшельник мертв. Разве это не удобно?

Клара прекратила нарезать морковку.

— Ты что хочешь сказать?

— Ничего. Просто я зол.

— Почему? Потому что он ничего нам не сказал?

— А ты разве ничего такого не чувствуешь?

— Немного — да. Но я в большей степени чувствую удивление. Слушай, мы все знаем, что Оливье любит хорошие вещи.

— Ты хочешь сказать, что он корыстный и прижимистый.

— Меня удивляет то, что он сделал с телом. Не могу себе представить, чтобы он тащил его через весь лес, а потом выгрузил в старом доме Хадли, — сказала Клара. — Я не думала, что у него столько сил.

— Я не думал, что у него столько злости, — сказал Питер.

Клара кивнула. Она тоже не думала. И тоже спрашивала себя: а что еще их друг утаивал от них? Но все это означало также, что Клара никак не может спросить у Габри, как он относится к тому, что его называют проклятым гомосеком. За обедом она сказала об этом Питеру.

— И потому, — заключила она, так почти и не прикоснувшись к содержимому тарелки, — я не знаю, как вести себя с Фортеном. Поехать ли в Монреаль и выяснить с ним отношения или просто забыть эту историю.

Питер взял еще один ломтик булки — мягкий внутри, с хрустящей корочкой. Размазал по нему масло, ровно, методично покрыл каждый миллиметр.

Глядя на него, Клара чувствовала, что готова закричать или взорваться. Или схватить этот чертов французский батон и швырнуть его об стену.

Но Питер продолжал размазывать масло, придавая ломтику булки идеальный вид.

Что он должен был сказать ей? Чтобы она забыла об этом? Что в словах Фортена нет ничего особо ужасного? Что из-за этого явно не стоит рисковать карьерой? Пусть оно так все и останется. И потом, душеспасительные разговоры с Фортеном не изменят его отношения к геям, а только настроят против Клары. А ведь Фортен устраивает для нее не какую-то там третьестепенную выставку. Эта выставка станет всем, о чем мечтала Клара. Там будут все принадлежащие к миру искусств. Клара сделает успешную карьеру.

Что ей сказать — чтобы она оставила все как есть или чтобы поговорила с Фортеном? Ради Габри и Оливье и всех их друзей-геев. Но главным образом ради себя.

Но если она сделает это, Фортен может рассердиться и отменить ее выставку.

Питер знал, что ему хочется сказать, но не знал, скажет ли это ради себя или ради Клары.

— Ну? — спросила она и сама услышала нетерпение в своем голосе. — Ну? — повторила она немного мягче. — Что ты думаешь?