Сочинения в двух томах. Том 2 - Макс Пембертон

почувствовал себя как бы воскресшим к новой жизни. Совершенно очнувшись, я заметил, что с меня сняли платье и сменили белье. Пояс мой, то есть Блэка, лежал у меня в ногах нетронутый. Он не был тяжелым, так как камней в нем было не очень много. Сделан он был из шелкового шарфа и плотно зашит на концах. Я долгое время не решался распороть его. Но потом, захватив зубами узелок нитки, откусил его и потянул за нитку. Тогда мне на колени выпали из пояса один за другим крупные алмазы самой чистой воды. Такой красоты камней я никогда не видел. Я невольно залюбовался ими, восхищенный и ослепленный их блеском, и продолжал тянуть нитку, пока не распорол весь пояс. На коленях, на одеяле у меня лежало теперь не менее пятидесяти великолепных алмазов, огромный изумруд, несколько превосходных черных жемчужин и несколько редких по своей красоте рубинов. Тут же была сложенная в несколько раз записка, в которой я прочел эти трогательные слова: «Сын мой, — я вас считаю своим сыном и потому говорю вам: сын мой, возьмите эти камни, они добыты честным путем, так что ваша совесть не будет упрекать вас за них. Позвольте мне написать вам, пока еще можно, что я, видит Бог, любил вас. Не забудьте этого, сын мой, и вспомните об этом, когда начнете забывать капитана Блэка!»

Больше ничего! Я читал и перечитывал эти строки и едва верил своим глазам. Эти камни — их было тут по меньшей мере на пятьдесят тысяч фунтов стерлингов — представляли собой громадное состояние, совершенно неожиданно упавшее мне с неба. Я проворно оделся, собрал камни обратно в пояс и, завязав их просто в узел, который затем повесил себе на шею, вышел на палубу.

День был ясный и радостный, но мне почему-то не верилось, что от безымянного судна и его экипажа не осталось нигде ни малейшего следа.

«Надежда» шла в Кенигсберг, но мне удалось сговориться с капитаном, и он любезно согласился зайти в Саутчемптон, чтобы высадить меня там: меня непреодолимо тянуло поскорее увидеть своих друзей, очутиться на родине. Перед тем как расстаться, я уговорил капитана Вольфрама принять от меня на память один из моих алмазов, а другой продать и вырученные деньги поделить между членами экипажа. Затем, трогательно простившись, я сел в шлюпку, которая должна была отвезти меня на берег. Но, проезжая мимо разных судов, я вдруг узнал в числе других мою яхту «Сельзис» и Дэна, расхаживавшего взад и вперед по палубе. По моей просьбе шлюпка «Надежды» пристала к яхте и я дрогнувшим от волнения голосом окликнул Дэна.

— Эй, кто там? Спусти лестницу, Даниэль!

— Эй! Эй! — воскликнул старик. — Что это, или я брежу, или это наш господин! — И старик вдруг засуетился, стал кидать канат — словом, совсем потерял голову, приговаривая все время: «Вот видит Бог, это наш господин! Ну да, конечно, это он, или я пьян!»

XXVI

МОЕ УДИВЛЕНИЕ

Я взбежал по трапу прежде, чем старый Дэн успел прийти в себя от радости и удивления. Тогда старик подбежал ко мне и, потрясая мою руку, уставился на меня, как бы желая увериться, что ему не грезится.

— Где же Родрик и Мэри? — спросил я.

— Там, внизу, спят, покушали и легли отдохнуть. Хотите, я разбужу их?

Но я уже сам пошел тихонечко вниз и, отворив дверь в кают-компанию, остановился на пороге, как привидение. Детское личико Мэри, сильно похудевшее и печальное, поразило меня. Она сидела над книгой, лежавшей перед ней на столе, опустив голову на руки, с печальным выражением в прекрасных темных глазах, а Родрик по обыкновению лежал на диване и крепко спал.

Никто из них не заметил, как я тихонько отворил дверь и вошел. Я стоял и смотрел на этих двух дорогих мне людей молча и не шевелясь, как зачарованный.

Вдруг Мэри подняла голову, и глаза наши встретились. Я не выдержал, перегнулся к ней через стол и крепко поцеловал. Она ухватилась за меня и молча смотрела глазами, полными слез. Минуту спустя лицо ее озарилось чисто детской радостью: не только губы ее, но и глаза, и щеки смеялись, и тогда она заговорила, как та прежняя Мэри, которую я знал с детства:

— Марк, голубчик мой, я просто не могу поверить, что это вы! — И она держала меня крепко своими маленькими ручками, точно опасалась, что я опять исчезну, — я всегда думала, что вы вернетесь!

При звуке ее голоса проснулся и Родрик, зевнул, протирая глаза, наконец, увидев меня, словно во сне проговорил:

— А, это ты…

Чай, налитый мне Мэри, казался особенно вкусным и ароматным, как и сигары Родрика. В этот день мы долго просидели за столом. Я рассказывал своим друзьям о своем пленении, хотя, конечно, только в общих чертах. А они сообщили мне, в свою очередь, о своих тревогах и беспокойстве со времени моего исчезновения, а также о том, что они предпринимали, чтобы напасть на мой след. Оказалось, что, когда я не явился к условленному часу в гостиницу, Родрик поспешил на нашу яхту и, узнав от Дэна о моем намерении, тотчас же обратился в сыскную полицию. Но в это время я лежал уже в шлюпке под кормой «Лабрадора» и ловким нью-йоркским сыщикам не удалось напасть на мой след.

Однако сыскная полиция продолжала следить за Паоло, оставшимся в Нью-Йорке, но поймать его живым не удалось: как раз перед тем, как его арестовать, кто-то из его собутыльников в одной из грязных харчевен застрелил его. Он прожил всего несколько часов, успев только послать записку Мэри с извещением, что ее прелестные глаза спасли «Сельзис» от окончательной гибели в Атлантическом океане. В тот же день Родрик и капитан предали гласности все, что им было известно о капитане Блэке, его экипаже. Это вызвало неслыханное волнение повсюду, куда только дошли эти вести, немедленно разнесенные телеграфом во все концы света. Все правительства и все судовладельцы до того всполошились, что некоторое время торговля на