Прозрение - Урсула Ле Гуин

Диэро вскоре ушла, и я немного огляделся. Комнатка действительно была небольшая, с квадратным окошком. Из мебели имелись удобная кровать с матрасом, простынями и одеялом, стол, стул и масляная лампа. Мне все это показалось настоящим раем. Спустившись вниз, я сходил в тот дом, где остановились Чамри и Венне, но их там не было, и я попросил какого-то человека, валявшегося на кровати, чтобы он передал им, что я остаюсь в доме Барны. Он посмотрел на меня недоверчиво, потом понимающе усмехнулся и хмыкнул:

– Высоко забрался, а?

Я положил свои жалкие пожитки к пожиткам Чамри, понимая, что мне вряд ли в ближайшем будущем понадобятся мои рыболовные снасти или старое вонючее одеяло; но нож свой я оставил висеть на поясе, заметив, что почти все мужчины здесь тоже носят на поясе ножи. Потом я снова неторопливо пошел в дом Барны, стараясь получше рассмотреть его, поскольку уже не был настолько ошеломлен происходящим. Дом фасадом выходил на центральную площадь и поражал своими внушительными размерами, мощными балками и высокими коньками крыш. Построен он был, разумеется, тоже из дерева, и в окошках с тесными переплетами стекол я не заметил, но все равно он произвел на меня потрясающее впечатление.

Поднявшись к себе, я присел на кровать – в своей собственной комнате! – и позволил головокружительному возбуждению охватить меня целиком. Я очень нервничал из-за того, что мне придется выступать перед этим великодушным, властным, непредсказуемым великаном и целой толпой его приятелей или гостей. Я чувствовал, что должен сразу же, отметая всякие сомнения, доказать, что я и есть тот самый «школяр», «ученый», которого он хотел бы видеть во мне. Как все-таки странно, что меня призвали сделать именно это! И по этой причине я должен выйти из той тишины, в которой прожил так долго, из тишины одиночества, тишины лесов, из безмолвного забвения. Но ведь я уже нарушал эту тишину и это молчание! Я пересказал своим товарищам по несчастью всю поэму Гарро! Тогда я призвал на помощь свою память, и она вернулась ко мне. Это был мой дар, это всегда жило во мне, я помнил все, что когда-то прочел, что когда-то учил в классной комнате вместе с…

Нет. Я подошел слишком близко к той непреодолимой стене, что отделяла меня от прошлого. И мысли мои словно онемели. И голова отупела, вновь стала совершенно пустой.

Я прилег на кровать и задремал. И продремал до тех пор, пока свет в моем маленьком с тесным переплетом окошке не приобрел закатный, красноватый оттенок. Тогда я встал, постарался как можно лучше пригладить волосы пальцами, а потом стянул их на затылке куском рыболовной лески, ибо они вот уже год были не стрижены. Больше я ничего не мог сделать, чтобы придать своему виду хоть какую-то элегантность. Спустившись по лестнице, я прошел в большой зал, где уже собралось человек тридцать или сорок, болтавших, точно стая скворцов.

Со мной радушно поздоровались, и та строгая, милая женщина в черно-фиолетовом, Диэро, подала мне чашу с вином, которую я залпом осушил. У меня, естественно, тут же закружилась голова, но не хватило смелости помешать ей вновь наполнить мою чашу. Впрочем, ума у меня хватило хотя бы на то, чтобы пока не пить больше ни глоточка. Я смотрел на эту серебряную чашу тонкой работы с выгравированными веточками оливы, столь же прекрасную, как и все те вещи, которые… я видел когда-то в одном доме… и думал: интересно, неужели в Сердце Леса есть свои ювелиры и золотых дел мастера? И откуда здесь берется серебро? Затем надо мною навис громогласный Барна, обнял меня за плечи, куда-то повел и поставил перед собравшимися людьми. Призвав своих гостей к тишине, он сказал, что у него есть для них особое угощение, и с улыбкой кивнул мне.

Жаль, что у меня не было лютни, как у странствующих сказителей, которые с помощью этого музыкального инструмента задают тон и настроение своему повествованию. Мне же пришлось начинать в полной тишине, что всегда очень трудно. Однако опыт выступлений я к этому времени приобрел уже довольно большой, так что велел себе: стой прямо, Гэвир, постарайся не махать зря руками, и пусть твой голос идет как бы из твоего сердца, из самых глубин твоей души…

Я рассказывал им старинную поэму «Мореплаватели Азиона». Эта идея пришла мне в голову, потому что Барна и сам был родом из Азиона. К тому же я надеялся, что эта история будет интересна и всем прочим слушателям. В ней рассказывалось о корабле, совершающем каботажное плавание и везущем сокровища из Ансула в Азион. На судно нападают пираты, они берут его на абордаж, убивают офицеров и приказывают рабам грести к острову Соува, где у пиратов логово. Гребцы подчиняются, однако ночью, сговорившись, поднимают бунт, разрывают свои цепи, убивают пиратов и направляют корабль со всеми сокровищами на борту в порт Азион, где городские правители встречают их как героев и награждают каждого частью спасенного имущества и свободой. Эта поэма написана особым, как бы колышущимся стихом, подобным морским волнам, и я видел, что мои слушатели следят за развитием сюжета, широко раскрыв и глаза, и рты – в точности как слушали меня в насквозь продымленной хижине мои Лесные Братья. Меня же чрезвычайно взбодрили и слова поэмы, и внимание аудитории. Казалось, все мы находимся на том корабле, посреди бескрайнего серого моря.

Я умолк, закончив поэму, и в зале ненадолго воцарилась полная тишина, потом встал Барна и проревел:

– Они их освободили! Клянусь Сампой, великим Созидателем и Разрушителем, они дали им свободу! Вот такие истории мне очень нравятся! – Он снова по-медвежьи обнял меня и, придерживая за плечи, но как бы чуть отстраняя от себя, продолжил: – Хоть я и сомневаюсь, что история эта правдива. Благодарность горстке рабов на галере? Не похоже! Слушай, Школяр, сейчас я придумаю для этой сказки конец, куда больше похожий на правду. Эти рабы и не подумали плыть в Азион, а развернулись и поплыли на юг, к Ансулу, из которого и везли это золото; потом они его разделили между собой поровну и прожили остаток своих дней, как богатые и свободные люди! Ну как? Хотя, конечно, это очень хорошая поэма, великая поэма, и рассказал ты ее очень хорошо! – Он дружески хлопнул меня по спине и повел по кругу, представляя своим гостям, мужчинам и женщинам, и все меня хвалили, и разговаривали со мной очень ласково, и голова у меня совсем пошла кругом, тем более что я все-таки допил свое вино. Все это было очень приятно, но я даже обрадовался, когда мне наконец позволили оттуда уйти и подняться в свою каморку. Испытывая сильнейшее удивление из-за всего того, что произошло со мною за этот долгий день, я рухнул на свою мягкую постель и тут же заснул.

Так началась моя жизнь в Сердце Леса и мое знакомство с отцом-основателем этого лесного города и его идейным вдохновителем. Единственное, о чем я мог тогда думать, – что бог Удачи по-прежнему меня не оставляет. Видимо, именно потому, что я не знал, о чем мне попросить Глухого бога, он и давал мне то, в чем я нуждался.