Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Пока я лихорадочно соображал, что бы сказать, Нюта безжалостно закончила:

— Ты был мямлей, старик. Обывателем. Какая жалкая бы меня ждала жизнь с тобой!

Колотьё под левой лопаткой усилилось. Я вздохнул и неожиданно для себя ответил:

— Да, ты права — жалкая… Пришлось бы стать хорошей матерью и верной женой.

Нюта открыла рот и, пожалуй, впервые в жизни не нашлась, что ответить.

— Так мы потанцуем? — попытался я сгладить свою грубость.

Нюта помолчала и произнесла, пряча глаза:

— Старик… Я спрашивала, почему меня в Берлин к себе не приглашаешь… В конце концов мы с тобой свободные люди… Без предрассудков… И мы могли бы… — она с какой-то яростной надеждой вцепилась в мою руку. — Ростик, мне так страшно!.. Я никому не нужна… Неблагодарные дети… Воды не поднесут… У меня дикая тахикардия… Никому не говорю, да и кому это интересно?!.. Иногда три ночи подряд не сплю… Ростик, ты можешь спасти меня… Ты же всё помнишь… Помнишь, как мы… Нашу скамейку… Прости, я тебе нахамила… На самом деле… Я… Я…

…Как холодны стариковские слёзы…»

Ася докурила уже одиннадцатую за день сигарету. Это она у Гульки слизала — сигареты считать. Раньше, бывало, трёх-четырёх хватало, а теперь иной раз пачку высаживает. Поганая привычка, конечно. Уж как Влад с её курением боролся, сколько лекций прочёл, сколько пачек с балкона выкинул… А Вера Ивановна — та ей вечно снимки обугленных раком лёгких под нос совала. Бесполезно. Мерзкое наследие филфака. Да. Как говорит Карапетова, я столько раз бросала курить — и каждый раз начинала с таким удовольствием!

Сегодняшние занятия прошли без всяких накладок, даже удивительно. Все библиотекарши на своих местах, никто не заболел, не потерялся и не сбежал. Лекторы в порядке, даже пресловутый Иванов бросил выкобениваться и честно отработал положенные тренинги, не путая аудиторию своим «типа древнерусским». Джакоповна Майру не грызла, была тиха, как украинская ночь, быстро свалила в офис — не случилось ли там чего? Ладно. Осталось только Летку-Еньку вытерпеть и балаган этот вечерний, а завтра — последний день, прощальный банкет и адью конференция. Утром в понедельник проводим библитотекарш и снова — трудовые будни в родимом Фонде.

Тренькнул сотовый:

— Асёка, ты чё там застряла? Автобус на подходе, бабы внизу, я всех пересчитала, рвём когти!

— Бегу, Майруша…

На ступеньках гостиницы взволнованно щебетала в ожидании автобуса стайка надушенных библиотекарш. Ася достала сигарету. Двенадцатая, блин… Выдувая первую порцию горького дыма, она разглядывала своих подопечных.

Турецкие кожаные куртки с широкими мужскими плечами, крупная «химия» на крашеных волосах или скромные седые пучки на макушках, клеёнчатые сумки. Все, как одна, приторговывают дешёвой косметикой и БАДами по каталогам. Хохочут, как девчонки, перепихиваются локтями. Радуются. Для них эта конфа по фандрайзингу — светлый праздник, со всеми столичными удовольствиями, роскошным отелем, оплаченным отпуском. Отдых от повседневности — провинциальной, безденёжной и, как правило, безмужней. За одно это, не говоря уже о методах добычи средств на славные дела, тьфу ты, не отвяжется теперь, сеньору Вертолетти — низкий поклон.

Интересно, сколько в этой небольшой толпе раковых больных? Туберкулезниц? Диабетиков? Людей без жёлчного пузыря? Сколько из них не проживут и пяти лет?

Вот в чём дело. Бедные тётки напомнили ей маму. Жалко, она не дожила до вертолеттевских грантовых ништяков. Вот бы порадовалась.

Ася вдруг затылком почувствовала чей-то взгляд. Обернулась. За спиной никого не оказалось. Но ощущение, что её внимательно и бесцеремонно оглядывают, не проходило. Ася сочувственно подмигнула золочёной фигурке крестьянки с серпом. Замёрзла, небось, бедненькая. На таком холоде торчать…

Подъехал арендованный автобус. Ася бросила в арык недокуренную двенадцатую и помахала Майре.

Летка-Енька в художественно обрезанных джинсах и прозрачном топике, не боясь мороза, лично встречала гостей у входа в свои катакомбы, протягивала программки, сверкала белозубой улыбочкой, трепалась со знакомыми координаторами (театр «М-Арт» был постоянным грантёром фонда на разных программах). Асе кивнула холодно.

Это она историю с берлинским фестивалем Асе простить не может. Да, были времена, когда Ася сдуру принципиальность проявляла, молодая была, глупая. Посмела с Софой спорить, всё сделала, чтобы в пику «М-Арту» отправить в Берлин студенческую труппу из местного актёрского училища при театре Грибоедова. Бесподобный у них был спектакль по пьесе Дюрренматта, ребята сами всё придумали, музыку написали, пошили костюмы из бабушкиного старья. Асе было жалко с репетиций уходить — такая энергетика плескалась в пространстве. И что в итоге? Студенты получили свой гран-при, окончили училище, да и разбежались по всему миру. Правда, карьера у всех в гору пошла, кто в сериалах запустился, кто в кино снимается, несколько даже в московские театры умудрились поступить. А Зоркий по-прежнему — в глубокой грыже со своим маразматическим грибоедовским и этими кошками м-артовскими.

В труппе «М-Арта» действительно официально числились одни барышни, числом пять. Хотя Асе никогда не нравились м-артовские постановки, она не могла не отдать должного как трудолюбию актёрок, так и пробивной мощи их идейного вдохновителя Летки-Еньки, под чьим могучим каблуком находилась вся пресса и все благотворительные организации города.

Актёрки «М-Арта» истово подогревали интерес публики к родному театру: помимо собственно спектаклей и коммерции (обслуживание шоу, свадеб, юбилеев, вечеринок и новогодних ёлок), они охотно устраивали всякие акции. То с разноцветными лицами и в облегающих трико фланировали по местному Бродвею, изредка замирая в изломанных позах мимов. То крутили сальто и выстраивали из своих напомаженных тел пирамиды на городских праздничных гуляньях. Мелькали на ТВ, охотно сотрудничали с радиостанциями, мотались по всевозможным фестивалям и конкурсам, короче, вкалывали, как негры на плантации — под надзором суровых надсмотрщиц Талии, Полигимнии, Мельпомены и Терпсихоры.

Ася осторожно спустилась по кирпичным ступенькам крутой лестнички, привычно морщась от запахов асбестовой крошки и плесени.

Перпендикулярный театр «М-Арт» располагался в маленьком вонючем подвале центровской панельки. Пол — земляной, потолок — цементный, утыканный ржавыми трубами всевозможных диаметров и степеней протечки, в рыбачьих сетях паутины. Крохотная сцена осыпана песочком, ее окружают деревянные занозистые скамьи — зрительный зал. Общее впечатление такое, будто одичавший шахтерский коллектив Стахановых вырубил в подземелье театр для Буратины со товарищи.