История Энн Ширли. Книга 3 - Люси Монтгомери

Джим был в таком восторге, что даже стеснялся этого. Он считал, что только маленьким разрешается приходить в такой восторг.

— Да, — сдержанно сказал он, — жизнь стала выносима.

Его глаза опять сияли. Все хорошо. Мама его обнимает… маме нравится его ожерелье… а остальное неважно. Когда-нибудь он подарит ей ожерелье, которое будет стоить целый миллион, а не какие-то полмиллиона. А пока что… как хочется спать… в постели так тепло и уютно… руки мамы пахнут розами… и он больше не ненавидит Леону Риз.

— Мамочка, тебе так идет это платье, — сонным голосом сказал Джим.

Энн улыбнулась, поцеловала его и вспомнила дурацкую статью, которую как-то прочитала в медицинском журнале. «Никогда не целуйте сына, если не хотите, чтобы у вас возник комплекс Иокасты»,[5] — писал некий доктор В. 3. Томашевский. Она тогда посмеялась над этим утверждением и немного рассердилась. Но сейчас она чувствовала к автору статьи только жалость. Бедный! Но, конечно, В. 3. Томашевский был мужчиной. Женщина никогда бы не написала такой вздор.

Глава девятнадцатая

Детям Инглсайда не везло с домашними животными. Кудрявый черный щенок, которого Джильберт привез из Шарлоттауна, на следующей неделе убежал из дома, и больше его уже не видели. Говорили, что какой-то матрос перед отплытием пронес на свое судно черного щенка. Но все равно судьба песика навсегда осталась одной из неразгаданных тайн Инглсайда. Уолтер больше переживал по поводу исчезновения щенка, чем Джим, который еще не оправился от потери Джипа и решил никогда не любить другую собаку. В сарае жил кот по кличке Тигр, которого за воровские замашки никогда не пускали в дом, но с которым дети любили играть и кормили до отвала. Однажды его вдруг нашли мертвым. Ему устроили пышные похороны в Лощине. И наконец кролик Бан, которого Джим за двадцать пять центов купил у Джо Рассела, заболел и издох. Может быть, его смерть ускорила доза патентованного лекарства, которую в него влил Джим, а может быть, и нет. Джим сделал это по совету Джо, который хорошо понимал в кроликах. И все-таки у Джима было ощущение, как будто он своими руками убил Бана.

— Проклятие, что ли, лежит на Инглсайде? — мрачно сказал он, после того как Бана похоронили рядом с Тигром. Уолтер написал для него эпитафию, и все четверо старших детей неделю ходили с траурной повязкой на руке — к ужасу Сьюзен, которая считала это святотатством. Мисс Бейкер не особенно огорчила смерть Бана, потому что кролик однажды, сбежав из клетки, обгрыз целую грядку салата. Еще меньше ей понравились две жабы, которых Уолтер принес и поселил в погребе. Вечером она выкинула одну из них, а вторую никак не могла найти. Уолтер так о ней беспокоился, что не мог заснуть.

«Может, это были муж и жена, — думал он. — Может, они очень страдают от того, что их разлучили. Сьюзен выкинула ту, что поменьше. Наверное, это жена. Представляю, как ей страшно одной в нашем большом дворе. Она как вдова, которую некому защитить».

Уолтер не смог вытерпеть мыслей о трагедии жабы-вдовы, встал с постели и пошел в погреб искать ее мужа. Жабу он не нашел, зато свалил груду старых кастрюль, устроив при этом такой тарарам, который разбудил бы и мертвых. Но проснулась одна Сьюзен и спустилась в погреб со свечой.

— Что ты здесь делаешь, Уолтер?

— Сьюзен, я должен найти вторую жабу, — с отчаянием в голосе сказал Уолтер. — Ну, подумай, каково бы тебе было без мужа — если бы у тебя был муж.

— Что за чушь ты несешь? — изумленно спросила мисс Бейкер.

В эту минуту жаба-муж, видимо решив, что раз на сцене появилась Сьюзен, его песенка спета, выпрыгнул на открытое место из-за банок с соленьями. Уолтер бросился на него и выставил за окно, где, будем надеяться, он счастливо воссоединился со своей супругой.

— А зачем ты принес жаб в погреб? — сурово спросила Сьюзен. — Что им здесь есть?

— Я собирался ловить для них насекомых, — ответил Уолтер. — Я хотел их изучать.

— Ну, просто управы на них нет! — простонала Сьюзен, следуя за сердитым Уолтером вверх по лестнице.

С малиновкой детям повезло больше. Они нашли птенца у себя на крыльце после страшной ночной грозы. У него была серая спинка, пестренькая грудка и глаза, как бусинки, и он с самого начала полностью доверился обитателям Инглсайда. Даже Шримп ни разу не пытался цапнуть птенца, даже когда Робин, как назвали малиновку, нахально угощался из его блюдца. Сначала дети кормили Робина червяками, и он поедал их в таком количестве, что Джефри приходилось с утра до вечера копать их в саду. Мальчик складывал червяков в консервные банки, которые стояли по всему дому, вызывая негодование брезгливой Сьюзен. Но она согласилась бы стерпеть и не такое во имя Робина, который бесстрашно садился ей на вытянутый палец и щебетал прямо в лицо. Мисс Бейкер очень привязалась к Робину и даже сочла нужным упомянуть в письме к Ребекке Дью, что его грудка стала розоветь.

«Только, пожалуйста, не подумайте, дорогая мисс Дью, — писала она, — что я тронулась умом, привязавшись к какой-то птице. Но сердце ведь не камень. Наш Робин не живет в клетке, как канарейка — этого я не смогла бы выносить, дорогая мисс Дью, — но летает на свободе по дому и саду и спит на ветке дерева, где Уолтер устроил себе помост и учит там уроки. Однажды дети взяли его с собой в Лощину, и он от них улетел, но к вечеру вернулся — к большой радости детей и, по совести говоря, моей тоже».

Лощина, между прочим, получила новое имя. Уолтер давно уже подумывал, что такое замечательное место заслуживает более романтического названия. Однажды дождливым днем они играли на чердаке, и под вечер сквозь облака прорвалось солнце, озарив своими лучами Глен и его окрестности.

— Ой, посмотлите, какая ладуга, — пролепетала Рилла.

Такой потрясающей радуги дети еще никогда не видели. Одним концом она упиралась в шпиль пресвитерианской церкви, а другой спускался в заросший тростником пруд в дальнем краю Лощины. Уолтер тут же переименовал Лощину в Долину Радуги. Долина Радуги была любимым местом игр для детей Инглсайда. Здесь все время дули игривые ветерки, и с утра до вечера звенели птичьи трели. Повсюду светились стволы берез, и Уолтер воображал, что из одной из них, которую он назвал Белой Дамой, по ночам выходит маленькая дриада и разговаривает с ними. Ель и клен, растущие так близко, что их ветви сплелись, Уолтер назвал «Влюбленной Парой» и повесил на них маленькие колокольчики, которые нежно звенели под порывами ветра. Дети построили через ручей каменный переход, который охранял дракон. В зарослях прятался Робин Гуд со своими отважными разбойниками; в ручье жили три водяных; старый заброшенный дом, стоявший рядом с поросшей травой плотиной и окруженный одичавшим садом, прекрасно выполнял роль осажденного замка. Нож для разделки мяса не раз оказывался в роли всепобеждающего меча Крестоносцев. А когда у Сьюзен пропадала крышка от сковородки, она знала, что та превратилась в щит отважного рыцаря в доспехах и с плюмажем на голове. Дети играли и в пиратов, чтобы угодить Джиму, который в свои десять лет почувствовал вкус к кровопролитию. Но Уолтер наотрез отказывался играть роль пленного капитана корабля, которого вздергивают на рее, что Джим считал самой интересной частью игры. Иногда Джим даже сомневался, достаточно ли у Уолтера доблести, чтобы быть пиратом, но он подавлял сомнения и не раз давал решительный — и болезненный — отпор мальчишкам в школе, которые дразнили Уолтера «слюнтяем»… вернее, пробовали дразнить, пока не поняли, что в этом случае придется иметь дело с Джимом Блайтом, который очень уж лихо орудует кулаками.

Теперь Джиму иногда разрешали ходить на мыс покупать рыбу. Он обожал выполнять это поручение, потому что оно давало ему возможность заходить к капитану Малаки Расселу и слушать истории капитана Малаки и его приятелей, которые когда-то были отважными молодыми капитанами. Чего только с ними не случалось! Оливер Риз, которого подозревали, что в молодости он был пиратом, однажды попал в плен к каннибалам… Сэм Эллиотт был в Сан-Франциско во время знаменитого землетрясения… «Храбрый Билл» — Уильям Макдугалл — сражался не на жизнь, а на смерть с акулой… Энди Бейхер однажды попал в смерч. Но Джиму больше всех нравился седоусый капитан Малаки. Уже в семнадцать лет он командовал бригантиной, на которой возил лес в Буэнос-Айрес. На каждой щеке у него было вытатуировано по якорю. Кроме того, у него были замечательные часы, которые заводились ключиком. Когда капитан Малаки был в хорошем настроении, он разрешал Джиму завести часы, а когда он был в очень хорошем настроении, то брал Джима с собой ловить рыбу или копать мидий во время отлива. А когда он был в распрекрасном настроении, то показывал Джиму изготовленные им модели кораблей. Джим был от них в восторге. Среди них было судно викингов с полосатым квадратным парусом и жутким драконом на носу… каравелла Колумба… «Мейфлауэр»,[6] «Летучий голландец» и бесконечное количество прекрасных бригантин, шхун, барков и клипперов.