Силуэты - Борис Полевой

Тогда мы этого не понимали: зачем? Теперь, четверть века спустя, увидев их большое и очень сильное полотно «Свидетели обвинения», я все понял. Именно в те минуты сумели они схватить и запечатлеть эту сцену с такой поразительной силой. Именно так выглядели подсвеченные снизу лица преступников, когда на экране появлялись тени давно умерщвленных ими людей.

Наблюдая Кукрыниксов, их дружную, сосредоточенную работу, я невольно думал о том, что в карикатурах, помещаемых в «Правде», им своим острым артистическим карандашом удалось удивительно верно отображать сущность всех этих герингов, гессов, кейтелей задолго до того, как они их увидели. Теперь эти выродки сидели на скамье подсудимых — немолодые люди, весьма пристойного облика. Но мы смотрели на них уже глазами Кукрыниксов, которым задолго до этой очной ставки с будущими военными преступниками удалось показать звериную суть нацистских вожаков, низменность их характеров, их истинную натуру, прятавшуюся под благопристойной, иногда даже под респектабельной наружностью.

Так вот, в тесном содружестве, в упорной, но всегда вдохновенной работе, во взаимных спорах, в дружеских спорах, и было создано и создается все кукрыниксовское, и без него наше советское искусство теперь уже просто немыслимо.

Сейчас, когда я вознамерился воскресить в памяти силуэты наиболее интересных людей, с которыми сводила меня репортерская судьба, я понял, что круг их был бы неполон, если бы в нем не встали, как живая диаграмма, три эти замечательные мастера — Порфирий Крылов, Николай Соколов и Михаил Куприянов.

Как-то однажды у них в мастерской, листая памятный альбом, натолкнулся на фотографию. Танк. Великолепный тяжелый танк «KB». И на фоне его в окружении танкистов — Кукрыниксы, Самуил Маршак, Сергей Михалков, Николай Тихонов. Кукрыниксы, как всегда, рядом, как всегда, диаграммой. Узнал, что в дни войны они, вместе с поэтами, сложив свои сбережения, купили коллективно этот танк, изобразили на его борту славянской вязью название «Беспощадный», нарисовали карикатурного Гитлера, удирающего от этого танка, и подарили машину Красной Армии. С экипажем «Беспощадного» они всю войну поддерживали дружбу. Когда танк в бою был подбит, его «владельцы» оплатили ремонт. «Беспощадный» дошел почти до Берлина и был подожжен уже в одном из последних сражений войны.

— Жаль, что сгорел… Как было бы хорошо сейчас, в мирное время, подкатить на нем, скажем, к издательству «Искусство», задерживающему выпуск нашего альбома, подкатить и навести пушку на кабинет директора, — шутит Порфирий Крылов. — Эффектно!

— Или в погожий день отправиться на собственном танке, скажем, по грибы, — добавляет Николай Соколов.

— Или атаковать кассу театра на Таганке: давайте билеты — не то вдарим осколочными, — заканчивает высокий и неулыбчивый Михаил Куприянов.

Ну вот, захотел я написать об искусстве Кукрыниксов и вместо этого объяснился в любви славному триумвирату советских художников, так ничего и не сказав о нем по существу. Но думается мне, что это даже закономерно.

Произведения их в любом жанре так всегда новы, своеобразны, артистичны, что описывать их работы просто нельзя. Бесполезное дело. Живописную книгу о своем творчестве, о своем необыкновенном содружестве написала и продолжает писать сама эта великолепная тройка, и каждый новый их рисунок, карикатура, шарж, каждая картина — страница этой книги.

Везде и всегда они трое. Четвертый им может только помешать. Их живопись и графика столь выразительны, что не нуждаются ни в комментаторе, ни в популяризаторе.

Голос Америки

Однажды, в самый разгар «холодной войны», в столичном прессклубе Соединенных Штатов нам, советским журналистам, в откровенной неофициальной обстановке, за стаканом коктейля со звонким названием «Кровавая Мэри», довелось спорить с группой американских коллег о разном понимании слов «свобода» и «демократия» у нас и на Западе.

Джозефа Маккарти уже не было в живых, но дух «свирепого Джо» еще бродил по стране, кладя на всю ее жизнь весьма ощутимые тени. И хотя, кроме спорящих, в помещении бара никого не было, чувствовалось: собеседники разговаривают с оглядкой.

За несколько дней до этого я посетил своего друга Поля Робсона у него в гарлемской квартире. Летом он был болен и его сбережения ушли в карманы врачей. Все, что он имел, было вывезено за долги. Из обстановки в квартире оставались лишь старый холодильник, маленький письменный стол, кресло, из сидения которого торчала мочала, да тахта, на которой Поль и лежал, так как еще не оправился после операции. В те дни блокада его, начатая маккартистами, достигла своей кульминации. Знаменитый певец, когда-то получавший за концерт по нескольку тысяч долларов, не мог петь даже бесплатно в негритянских церквах. Семья жила на заработок его жены Эсланды, писавшей корреспонденции в маленькие негритянские газеты… И вот в споре я привел этот пример:

— Это демократия? Свобода человеческой личности? Свобода слова?

Собеседники были недурными полемистами и за словом в карман не лазили. Но тут наступило тягостное молчание.

— Все это, конечно, страшное свинство, — произнес наконец один из них.

— Да, Робсон… Это совсем особый случай… За это нам приходится краснеть перед целым светом, — угрюмо сказал другой.

— Будем надеяться, что все переменится… И чем скорей, тем лучше, — добавил третий.

Повторяю, дух «свирепого Джо» еще бродил по Америке. Говорить такие слова, да еще в присутствии «красных», для репутации сотрудника буржуазной газеты было небезопасно. И все-таки среди тех, кто был в баре, не нашлось человека, который взялся бы защищать или оправдывать меры, принятые против великого певца, или сказал бы о нем худое слово…

И в самом деле, вряд ли найдется в современных Соединенных Штатах человек такой удивительной биографии и такой полной превратностей судьбы, как Поль Робсон.

Правнук одного из героев борьбы за независимость Соединенных Штатов, знаменитого пекаря Сайруса Бастилла, Поль — сын бывшего раба. Отец его — Уильям Дрю Робсон — в юности был рабом на плантациях Юга и бежал оттуда на Север, мечтая стать свободным человеком и получить образование. И он действительно его получил и стал священником в маленькой негритянской церкви. Скромный священник всегда внушал прихожанам, и прежде всего своим сыновьям, что негр во всех отношениях равен белому человеку. Братья Робсоны в ранней юности поклялись друг другу всей жизнью своей доказать, что это так, и добиваться этого.