Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.) - Наталья Пушкарева

Новым поводом к разводу, установленным в 1720 г., была вечная ссылка одного из супругов. В 1753 г. при Екатерине П вечная ссылка была приравнена к одному из видов прекращения брака: законодательно обосновывалось право женщины в случае развода по этому поводу на «свою часть» (равную вдовьей) [69].

Следствием все большей активности женщин в делах управления имениями, их хозяйственной самостоятельности стало появление в XVIII в. нового повода к разводу, которую

A. И. Загоровский сформулировал как «известная степень хозяйственной непорядочности супруга» [70]. Однако эта мотивация не всегда признавалась основательной. Известны историк B. Н. Татищев так и не смог развестись с женой, Анной Васильевной (урожд. Андреевской), хотя и обвинял ее в расточительстве имения [71]. Подавали аналогичные прошения и жены. Так, в 1746 г. дворянка Татьяна Мусина-Пушкина обратилась в Сенат с жалобой на мужа, который бил ее, да к тому же «посягал» на недвижимость. Бедняга просила о разводе. Однако Сенат, приказав мужу вернуть деревни Татьяне или компенсировать растрату, супругов не развел [72].

Жалобы жен на «смертные побои» по-прежнему не служили основанием для развода. Мужья порою били и мучили жен до увечий, а потом требовали от супруг написания писем о том, что они «скорбят телесною болезнью» и желают принять постриг [73]. Тем не менее, несмотря на распространенность ситуации, ни Петр, ни последующие правители не придавали значения жалобам жен на мужей [74]. В архивах, сохранивших бракоразводные письма XVIII — начала XIX в., таких дел — сотни [75]. Среди наиболее громких было, например, дело супругов В. Ф и А. Г. Салтыковых. Муж обвинял свою жену в неласковости («к милости она меня не привращала»), непокорности, злоязычии («невежничала многими досадными словами»), изменах. Жена мужа — в прелюбодеянии, а также в том, что он ее бил, «запрещал есть», не пускал к ней родителей и вообще «содержал в великом поругании». Синод не развел супругов потому, что в Кормчей книге отсутствовал повод к расторжению брака по причине нанесения побоев, и постановил дать временный развод: «другим браком отнюдь не сочетаются и в этом временном разводе пребывать дотоле, пока оба не смирятся и купно жить не восхотят…» [76] Вполне вероятно, что А. Г. Салтыкова как раз стремилась к разрешению пренебречь обязанностью проживать «купно» с супругом в его имении, чтобы не подвергаться унижениям и побоям.

В начале XIX в. супруги — особенно в дворянских семьях — стали нередко отказываться от хлопотной и скандальной разводной процедуры и просто разъезжались [77]. Подчас они даже получали специальное согласие Синода «жить особо друг от друга», не вступая в новый брак [78]. Иногда после формального разъезда супруги сохраняли вполне дружеские отношения, как, например, П. Н. Капнист и его жена Екатерина Армановна, урожденная Делонвиль [79]. Но в любом случае женщины не забывали о своих правах и требовали от бывших мужей содержания, а также уплаты всех долгов [80]. Именно в таком положении оказался генералиссимус А. В. Суворов, разведясь со своей супругой — Варварой Ивановной, которого Павел I буквально заставил «исполнить желание жены» [81]. Семейные передряги и неуступчивость В. И. Суворовой довели графа до отчаяния: он обратился к императору с просьбой разрешить ему постричься в монастырь [82].

Отношение к праву на развод в иных сословиях, кроме привилегированных, с трудом прослеживается по источникам XVHI — начала XIX в. Вне сомнения, крестьянский уклад жизни предполагал большую строгость, однако и там — в том случае, когда к разводу была основательная причина (иногда даже психологическая: «с мужем с моим Иваном жить не желаю, потому что ево ненавижу…» [83]) — крестьянский мир разрешал супругам жить врозь. Брак в таком случае считался расторгнутым, и бывшие муж и жена имели право «начинать жизнь сначала». Однако типичным такое решение не было.

Основным поводом к «семейным разстройствам» была в крестьянской среде — как и в среде привилегированных сословий — супружеская неверность [84]. Этнограф XIX в. Н. М. Яд-ринцев полагал даже, что разводы по этой причине укрепляют «грубость инстинктов» и «буйную сатурналию» чувств в крестьянском быту [85]. Однако и церковные и общинные власти, а тем более владельцы крестьян предпочитали не разводить супругов, живущих несогласно, а подвергать их наказаниям [86]. И среди дворян, и среди крестьян в начале XIX в. стали обычными разъезды супругов вместо разводов по суду. Имущество крестьянской семьи при этом «оставалось у того из них, с кем жили дети» [87].

Веской причиной «на время разлучить» были для крестьян разорение и нищета семьи, когда муж «ни пищею, ни одежею снабдевать (снабжать) не мог» [88]. Однако эта причина как повод к разводу была типична для крестьянского быта Западной Сибири и мало прослеживалась в Европейской России [89].

Физические недостатки и тяжелые болезни одного из супругов не считались основанием для развода [90]. Тем более не были поводом к разводу и избиения мужем жены в крестьянском быту, если они и в дворянской среде казались привычными [91]. Тем не менее власти предпочитали не разводить, а заставлять супругов «проживать совместно» [92]. Женщины при таком равнодушии к их жалобам становились либо «совершенно покорныя» и «послушливыя» [93], либо отвечали насилием на насилие («Я-де тебе не поддамся, напротиво ево Саву ударила ж рукою и схватав за волосы била головою об стену и лице нохтями сарапала…» [94]). Порой они могли решиться и на убийство [95], и на самоубийство [96]. Часто жены бросали ненавистных супругов и пускались «в бега». Мужья в этом случае имели право на возвращение беглых «женок» обратно в семью [97] (что было весьма типично для крестьянского быта) [98]. Подобного права — но в отношении беглых мужей женщины не имели [99].

В конечном счете, несмотря на частое отсутствие реальной возможности воздействовать на свою судьбу при сравнительно широких юридических полномочиях, российские крестьянки ХVIII в. — прежде всего на Урале и в Западной Сибири — всетаки пытались «найти правду». И хотя сделать это удавалось далеко не всегда, все же каждый новый казус способствовал изменению общественного мнения и взглядов на женские права.

Трансформации в семейном статусе и повседневном быту женщин всех сословий стали за столетие (с начала XVIII в. до 10-х гг. XIX в.) очевидны всем современникам.

Начало всем изменениям было положено Петром Великим, реформы которого перевернули весь старый уклад жизни. Продолжение последовало после его смерти, в годы «российского матриархата» (1725–1796 гг.). Обстановка преобразований способствовала формированию в России новых моделей поведения и повседневного быта, появлению человека Нового времени, для которого сфера частного — личных интересов, переживаний, устремлений — постепенно становилась оберегаемой и самоценной.

Прежде только родители решали вопрос о замужестве. Исключения были редки. С XVIII в. знакомство будущих невест с их сужеными, равно как определенный добрачный период (во время которого молодые считались обрученными), стали обязательны. Оказание давления на волю девушки стало означать совершение наказуемого по закону поступка. «Укрывание» невесты даже в крестьянской среде превратилось в формальный ритуал. В условиях заключения брака также появилось тогда немало нового: обнаружилась тенденция к повышению брачного возраста, а неравные в возрастном отношении браки стали осуждаться общественным мнением; появилась терпимость к смешанным в этническом и конфессиональном отношении бракам; некоторое время существовал своеобразный «образовательный ценз» для дворян, исключивший возможность выдачи девушки замуж за неуча или физически неполноценного человека. Принцип общего местожительства супругов претерпел существенные изменения (заключение брака уже не всегда предполагало обязательность совместного проживания супругов, а тем более проживания непременно с родственниками мужа). В то же время в брачных условиях сохранилось немало традиционного: в непривилегированных сословиях по-прежнему существовали нецерковные формы замужества; при заключении венчального брака согласие с волей родителей, наличие их благословения стали практически обязательными. Соблюдалась очередность выдачи замуж дочерей в семье. Практически во всех социальных слоях у женщин наблюдался низкий брачный возраст. Продолжали действовать старые церковные запреты: о недопустимости близкородственных браков, нескольких (более трех) замужеств в жизни, соблюдались сословный характер супружества, замужества только на «ровнях» по материальному и социальному положению, а также принцип единой семейной фамилии (мужа). Однако вмешательство в сферу личных прав, ранее почти не замечаемое (когда речь шла о выборе жениха, степени независимости в семье и т. п.), стало ощущаться значительно острее — как в привилегированном сословии, так и в сознании социальных низов.