Люди и деньги - Анна Фенько

В 1997 году в Барнауле были опрошены 178 старшеклассников и студентов младших курсов в возрасте от 15 до 22 лет (Ушакин, 1999). Среди прочих им были заданы вопросы о том, как они представляют себе «нового русского». Всем опрошенным к началу перестройки было от трех до десяти лет, и советскую реальность они воспринимали сквозь призму родительских воспоминаний и старых советских фильмов.

Подавляющая часть молодых людей были выходцами из семей среднего класса, и ни один не принадлежал к той социальной группе, которую можно было бы охарактеризовать термином «новые русские». Портреты, нарисованные студентами, основывались не на личном опыте, а на социальных стереотипах и собственной фантазии.

Одной из типичных характеристик «нового русского», отмеченных студентами, является его активное потребительство: «Новый русский — красный пиджак, галстук, «джип», квартира, ресторан, много любовниц, достаток, роскошь». За исключением нескольких интервью, главным потребителем в студенческих описаниях является мужчина. Демонстративное потребление воспринимается как мужской вид деятельности.

Предметы потребления, с помощью которых «новый русский» пускает пыль в глаза в студенческих интервью, крайне схожи. Студенты разного пола, возраста и специальности рисовали портрет человека фактически с одними и теми же потребительскими пристрастиями:

♦ золотая цепь на 75 граммов, крест на 75 граммов. Авто дорогое, дорогой костюм, клевый галстук за 100 баксов (студент, 17 лет);

♦ обязательно с радиотелефоном, огромной золотой цепью, на каждом пальце по перстню, на дорогой машине (студент, 22 года);

♦ цепь на шее килограмм весом, «тойота», «мерседес-600», коттедж (студент, 20 лет);

♦ малиновый пиджак, золотая цепь на пять килограммов, шестисотый «мерседес», куча долларов; тратящий деньги направо и налево… (студент, 18 лет).

Характерно, что практически все компоненты «новорусского» стиля, упомянутые студентами, несут на себе печать советской эпохи. Золото, машины, дачи являлись непременным атрибутом номенклатуры советского периода и неотъемлемыми эмблемами социального и финансового успеха. Даже типологический признак новых русских — мобильный телефон — является лишь более продвинутой версией знаменитой партийной «вертушки».

Студенты обошли стороной такие символы богатства, как бриллианты; коллекционирование редких книг, картин, машин, лошадей; обучение детей в престижных зарубежных университетах; наличие собственных самолетов и охраны; возможность жить за рубежом, — то есть все те элементы богатства, которые отсутствовали в советский период.

В фантазиях опрошенных богатство «новых русских» проявляет себя количественно: либо как способность приобрести неограниченное количество дорогостоящего продукта («десять перстней», «икру ложками»), либо как способность платить цену большую, чем это обычно принято («бросаться деньгами»).

Для женщины, принадлежащей к новому высшему классу, самая типичная роль в описаниях студентов — обменивать свою свободу на одежду и еду. Восемнадцатилетняя студентка пишет: «„Новая русская“ — женщина, продавшая свою свободу, возможность быть по-настоящему любимой за еду и шмотки». Другая студентка рисует еще более живописную картину: «„Новая русская“ женщина — обеспеченная жена „нового русского“, которая сидит дома (так как не работает), следит за собой, ходит в салоны красоты, магазины одежды, ужинает с мужем или любовником в ресторанах, не отказывает себе ни в чем, но сильно зависит от денег мужа».

Другой вариант «новой русской»: «Деловая женщина, занимается своим делом, владеет фирмой; дом, квартира; мечтает о страстном муже» (студентка, 18 лет). По представлениям опрошенных, женщине, чтобы получить доступ к объектам потребления, необходимо совершить выгодную сделку, продав либо свою свободу, либо происхождение неограниченных финансовых возможностей мужчины остается в студенческих ответах не до конца проясненным. Единственное, в чем уверены студенты, — что состояние «новых русских» добыто незаконно. «„Новый русский“ — это человек, имеющий много денег в настоящее время, которые он получил нечестным путем, и у которого в голове нет ничего, он тупой» (студентка, 17 лет). «„Новый русский“? Это человек, имеющий власть и большие деньги, часто заработанные незаконным путем, но не совсем хорошо представляющий, что с ними делать» (студент, 18 лет).

Последнее замечание явно отражает собственную обеспокоенность респондента символическим смыслом богатства. Как показали описания, богатство крайне редко воспринимается как потенциальный капитал, как возможность инвестировать и получать прибыль. Чаще всего молодые люди понимают богатство как возможность тратить. Причем способ потребления, приписываемый в студенческих текстах «новым русским», поражает своей монотонностью и предсказуемостью.

«Новорусский» стиль жизни примечателен не столько качеством потребления, сколько его количеством. Больше всего эти описания напоминают представления голодных советских колхозников послевоенных лет о роскошной жизни в столице: «А Сталин-то, небось, каждый день колбасу ест!»

«Новые бедные»

«Новые бедные» в бывших соцстранах в большинстве своем хорошо образованны, до начала реформ имели постоянную работу и надеялись на обеспеченную старость.

По данным Всемирного банка, опубликованным в докладе «Бедность и неравенство в Европе и Центральной Азии» (World Bank, 2000), в России бедняком может считаться каждый пятый. В качестве критерия бедности эксперты Всемирного банка используют показатель в $2,15 на человека в день — доход, ниже которого начинается абсолютная бедность. По данным исследователей, перед началом рыночных реформ в социалистических странах в условиях абсолютной бедности жило 2 % населения. Через десять лет после начала реформ так живет 20 %.

В отличие от бедняков из развивающихся стран «новые бедные» в бывших соцстранах в большинстве своем хорошо образованны, до начала реформ имели постоянную работу и надеялись на обеспеченную старость. Однако в ходе реформ их знания и навыки оказались ненужными, а чувство личной неудачи приводит их в отчаяние. Именно поэтому, как считают эксперты Всемирного банка, за годы реформ в постсоветских странах снизилась продолжительность жизни, выросло число самоубийств и упала рождаемость.

Появление имущественного неравенства — ожидаемый и, по идее, позитивный результат рыночных реформ. Они как раз и направлены на то, чтобы наиболее трудолюбивые, предприимчивые и талантливые зарабатывали больше.

Для тех же, кто по разным причинам не может участвовать в рыночной конкуренции (инвалиды, дети, пожилые люди), должны существовать социальные гарантии. Действительно, в числе бедных первыми оказываются люди, относящиеся к социально незащищенным категориям: дети, старики, безработные и сельские жители.

Однако подавляющее большинство бедных — это люди от 15 до 64 лет, живущие в городах и имеющие работу. То есть как раз те, кто должен сам содержать себя и помогать незащищенным.

Эти «новые бедные» в принципе бедными быть не должны. У них все есть: и руки, и силы, и квалификация. Тем не менее они живут на $2 в день. И это — один из главных парадоксов переходного периода, оказавшийся для западных экспертов совершенно неожиданным.

Казалось бы, два доллара в день — это предел, за которым социальный инстинкт диктует людям стратегию выживания: использование любой возможности получения каких угодно пособий, многократное совместительство, простейшая потребительская кооперация, поиски любых форм занятости, любой возможности переквалификации и т. п. Однако все это наблюдается в нашем обществе в поразительно малой степени.

Люди все еще относятся к работе как к гарантированной государством необходимости, а не как к жизненной удаче, и даже под угрозой потери работы или уже потеряв ее, все еще отказываются проходить переквалификацию даже за государственный счет. Межпрофессиональная мобильность в госсекторе страны практически не выросла, хотя десятки отраслей уже несколько лет находятся в глубоком кризисе и практически не имеют шансов на выживание.

Жесткому императиву «Делай, что нужно рынку, или иди на дно» до сих пор противостоят представления о престиже профессий и образования, традиционная сетка социальных статусов, государственная табель о рангах и завышенные социальные ожидания «новых бедных». Почему же люди, живущие за чертой бедности, не проявляют никаких признаков активного недовольства своим положением? Может быть, их это устраивает?

Одна из основных проблем постсоветских реформ — именно высокий стартовый уровень социального благополучия и завышенный (по отношению к реально достижимому) уровень ожиданий. По данным социологических опросов, значительная часть тех, чей уровень жизни ниже прожиточного, упорно причисляет себя к среднему классу.