Место явки - стальная комната - Даль Орлов

Младшая дочь показывает Черткову, что у нее ничего не записано.

Прочитай, я тебе велю…

Младшая дочь вышла из комнаты.

Ну, прочитайте, пожалуйста…

Ч е р т к о в (растерянно). Лев Николаевич, ничего не записано… Скажите, что бы вы хотели, я запишу…

Л е в Н и к о л а е в и ч. Да нет, прочтите! Отчего не хотите прочитать?

Ч е р т к о в. Да ничего не записано…

Л е в Н и к о л а е в и ч (с укором). Ах, как странно. Вот ведь милый человек, а не хотите.

С т а р ш и й с ы н (Черткову, тихо). Возьмите — «Круг чтения»…

Ч е р т к о в (поспешно берет со стола книгу. Толстому). Из «Круга чтения» хотите? Мысли для сегодняшнего числа… (Читает.) «Мы не правильно ставим вопрос, когда спрашиваем: что будет после смерти? Говоря о будущем, мы говорим о времени, а умирая, мы уходим из времени…» (Закрывает книгу, потрясенно склоняет голову.)

Л е в Н и к о л а е в и ч. Это чье? Ч е р т к о в (выдавливает). Это ваше…

Л е в Н и к о л а е в и ч (удовлетворенно). Ну вот…

Ч е р т к о в (старшему сыну). Непостижимо!.. Это же записано для сегодняшнего числа два года назад!

С т а р ш и й с ы н. Забылся…

Л е в Н и к о л а е в и ч (водит рукой по одеялу, будто пишет. Вдруг резко поднимается о т подушек). Только одно советую вам помнить: есть пропасть людей на свете, кроме Льва Толстого, а вы смотрите на одного Льва…

Комната затемняется. Музыка. У дома собираются люди.

П е р в ы й ж у р н а л и с т. Астапово. 7 ноября, 6 часов 5 минут утра…

На передней, прозрачной стене комнаты возникает теневой профиль лежащего на смертном одре Льва Толстого.

В т о р о й ж у р н а л и с т (сквозь рыдания). Я не могу!..

Звучит траурный марш Шопена. Музыка затихает и раздается усиленный, но мягкий, доверительный голос Льва Николаевича.

Г о л о с Л ь в а Н и к о л а е в и ч. Все на свете пройдет: и царства, и троны пройдут, и миллионные капиталы пройдут, и кости не только мои, но и праправнуков моих давно сгниют в земле, но если есть в моих писаниях хоть крупица художественная, крупица любви и откровения, она останется жить вечно!..

ОТ АВТОРА

Трудность при написании драмы «Ясная Поляна» состояла не в скудости или отсутствии материала, а напротив, в его обилии.

Трудность заключалась в отборе.

А потом уже в конструировании отобранного. Чтобы отжатое в пьесу сложилось в произведение действенное и увлекающее.

Сцена с ее особенностями выдвигала свои требования, звала к сознательному самоограничению в интересах театральной стройности и выразительности и не в ущерб высокому и общему смыслу. Отсюда, например, выпадание из рассказа ряда реальных лиц, участников подлинных событий. Так из детей Л. Толстого в пьесе действуют только два сына и младшая дочь, типизированные по отношению к отцу и к центральной яснополянской коллизии. Отсюда и персонажи типа музыкант, писатель, помощник — концентрация черт нескольких музыкантов, писателей, помощников и секретарей бывавших в доме и оставивших об этом важные свидетельства.

В пьесе много реплик и развернутых диалогов, которые на самом деле звучали в Ясной Поляне, есть и такие, что не звучали, но могли бы прозвучать, поскольку предопределены разного рода реальными документами, подтверждениями, самим духом толстовского дома и его обитателей, который постигал автор. В этом ключе надо понимать и смысл использования отдельных мест из незаконченной толстовской пьесы «И свет во тьме светит», которую можно рассматривать тоже как документ в силу ее предельной автобиографичности.

Понятно, что я оставлял за собой право компоновать события и сцены, текстовые и фактологические данные источников в соответствии с собственной творческрой задачей, суть которой — восторг и преклонение перед русским гением.

Его прозрения и так называемые противоречия, его несравненная художественная мощь и, конечно, проходящие нередко по грани трагедии философские откровения взывают к пониманию и извлечению уроков. Верно замечено: может быть он у нас впереди.

СМЕРТЬ ЗА КУЛИСАМИ

Л и т е р а т у р н ы й с ц е н а р и й

Из открытого окна на втором этаже небольшого ухоженного дома доносились звуки пианино. Кто-то, не очень умело, но старательно выводил мелодию песни Сольвейг из «Пер Гюнта» Грига.

В палисаднике мужчина средних лет срезал высокие тюльпаны. Потрогает цветок, полюбуется и срежет, и с удовольстием посмотрит в сторону окна, откуда летят звуки.

А там, в комнате на втором этаже, девочка играла на пианино. Ее преподавательница Карин — красивая двадцатилетняя девушка — внимательно слушала.

— Не так, — сказала Карин нетерпеливо. — Это же Григ! А ты, как автомат. Ты представь себе: горы, снег, небо синее-синее… А внизу, в долине, на снегу, — домик. И Пер Гюнт его видит. А над крышей дымок. Значит, в домике тепло. А Пер Гюнту холодно. И он хочет туда дойти… Давай покажу!..

Девочка спрыгнула с сидения. Карин заняла ее место. Стала играть уверенно и сильно.

И почти сразу послышался шум железнодорожного состава. Поезд был виден из окна комнаты.

Немолодая женщина с хозяйственной сумкой вошла с улицы в палисадник. Услышав музыку, она гневно глянула на раскрытое окно, на мужа, срезающего тюльпаны:

— Опять!.. Я же просила…

Карин продолжала играть, когда рассерженная женщина ворвалась в комнату.

— Не надо Грига, Карин! Я же просила вас1 — возмущенно сказала она, закрывая окно, за которым громыхал состав.

На открытых платформах сидели развалясь, немецкие солдаты. Они ехали весело. Многие сняли каски. Кто-то закусывал, другие отпивали из фляжек, двое играли на губных гармошках, придерживая автоматы между колен.

— Пожалуйста — едут и едут. Вы хотите, чтобы они задержались у наших окон? — говорила женщина. — Вы неисправимы, Карин! Григ — норвежец, а Норвегию они захватили. Вы что, не знаете, какую музыку сегодня можно играть, а какую нельзя?!

Карин сложила руки на коленях:

— Хорошая музыка — это всегда, везде и для всех…

— Не надо обольщаться. Мы нейтральная страна, но это ничего не значит! Половина прохожих на улице — настоящие шпионы.

— Мы пропускаем их убивать, убивать страну Грига!

— Вы ничего не понимаете в политике.

— Я все поняла.

— Вы правильно поняли. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. У девочки все равно плохой слух. Ей не постигнуть ни запрещенного Грига, ни легального Вагнера.

Женщина порылась в сумочке и вручила Карин несколько денежных купюр.

— Спасибо, — сказала Карин.

Ранний вечер пришел на тихую городскую улочку в старом центре большого северо-европейского города. Светился подъезд небольшого театра с витриной у дверей. Сверху надпись: «Театр «Под горой».

Напротив, в тени от фонаря, стоял человек с фотосумкой на плече. За его спиной поласкалась на ветру старая театральная афиша. Поодаль, в переулке, он видел мотоцикл с коляской, с двумя седоками.

В подъезд вошла женщина с девочкой в красном платьице, и почти сражу же из театра группами и поодиночке стали выходить актеры.

Человек с фотосумкой слышал отдельные реплики.

— Завтра тридцатое, не забыл? — спросила Эрна, молодая женщина с броской внешностью, у молодых супругов Мишеля и Камиллы. — Можем получать карточки.

— Эти очереди, — вздохнула Камилла.

— Могу пойти без тебя, — предложил Мишель.

— Ой, иди рядом! — засмеялась Камилла. — На тебя положись!

Стен Экман, руководитель театра, стройный, лет под сорок мужчина, выкрикнул:

— До утра, друзья мои!

Вместе с Карлом Монсоном, высоким плечистым атлетом, они повернули в другую сторону.

В ту же сторону пошел старичок со скрипкой — Бруно Мильес.

Человек у афиши, после того как актеры миновали его, приподнял шляпу. В ответ на его жест два раза мигнула фара мотоцикла. Седок в коляске неторопливо раскрыл скрипичный футляр, извлек из него автомат и четким движением присоединил к нему патронный рожок В это время Камилла, с улыбкой посматривая на мужа, доверительно сообщила Эрне:

— Вчера я зазевалась, и он почистил картошку. Я ему про новые законы, что чистить картошку теперь запрещено, можно только отваривать, а он твердит, что его желудок так и не перестроился на законы военного времени. Хорошо еще квартиранта не было дома, никто не видел…

— Слышали, — сказала Эрана, — на мыло и кофе вводят карточки!

— Разве теперь кофе! — вздохнул Мишель. — Это, извините, помои…

Водитель мотоцикла включил двигатель. Тяжелая машина рванулась вслед артистам. Когда она поравнялась с ними, сидевший в коляске, не целясь, выпустил из автомата короткую очередь. На тротуар рухнули два человека. Мотоцикл резко прибавил скорость, стало видно, что задний номер его прикрыт куском брезента, и скрылся за углом. На мгновение все оцепенели. Потом бросились к упавшим.