Без Отечества… Цикл ’Без Веры, Царя и Отечества’ - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Накатило состояние какого-то медитативного покоя, и пожалуй, безразличия. Неудобный стул и Рука Закона на плече? Да и чёрт с ними…
Солнечные лучи, проникнувшие в распахнутое окно, бликами играют на натёртом паркете, и в этих бликах танцуют почти невесомые, но явственно видимые пылинки. Залетевшая в окно бабочка, покружив по кабинету, села на миг на потолочный вентилятор и осенним листком сорвалась вниз.
Сатори[iv]? Нет… Наверное нет. Но всё же, всё же… я немного не здесь и не сейчас.
По-видимому, поняв моё состояние, капитан перестал изображать возню с бумагами, отложив их в сторону и откашлявшись, начал допрос.
— Имя, гражданство и род занятий, — скучным голосом поинтересовался капитан и уставился на меня рыбьим взглядом, ожидая ответа.
— Стоп! — неожиданно сказал он, не дожидаясь, пока я отвечу, и встал из-за стола, выйдя за дверь, — Пьер! Где там его черти носят!
Несколько секунд спустя в кабине вошёл немолодой капрал с уныло обвисшим красноватым носом и большими, вывернутыми наружу ноздрями, из которых торчат пучки волос, и устроился в углу, за столом с печатной машинкой. Зевнув украдкой, он вытащил из ящика письменного стола папку, взял в руки перо и кивнул шефу.
— Имя, гражданство и род занятий, — повторил капитан.
— … кто именно пригласил вас участвовать в Кубке Эльзаса и каким образом…
Капитан, пытаясь поймать меня на противоречиях или вывести из равновесия, раз за разом задаёт одни и те же вопросы, заходя с разных сторон. Чтобы я ни сказал, в ответ слышу недоверчивое хмыканье, вижу вздёрнутые брови и прочие выражения недоверия.
Даже не обидно… вот честное слово! Я в юности… в той юности, не единожды попадал на допрос в полицию, да и потом, в качестве нелегального эмигранта, сталкивался не раз и не два. Привык…
— … что именно связывает вас с Русским Легионом Чести, и в чём именно заключается ваш конфликт?
«— Что-то новенькое» — машинально констатирую я, но впрочем, вяло. Перегорел…
— Это вопрос скорее философский, — в общем-то честно отвечаю я, — Я считаю, что у любого человека есть неотъемлемые права, а они полагают, что права есть у совершенно конкретных людей, а всех остальных — обязанности.
— Как? — капитан внезапно ожил, — Повторите пожалуйста, месье.
Не жалко…
— Однако… — повёл шеей жандарм и откинулся на спинку стула, подав удерживающему меня адъютанту какой-то знак. Каменная длань исчезла с моего плеча, и я, воспользовавшись этим, уселся чуть удобней.
Разговор наш переменил тональность, став не то что дружеским, но всё ж таки более человечным. Я не обманываюсь…
С учётом возраста и чина, жандарм просто поменял модель поведения, раз уж старая не работает должным образом. Это, разумеется, не отменяет его интереса ко мне и к ситуации в частности.
— А всё-таки? — интересуется он, доверительно понижая голос и наклоняясь вперёд, — Не для протокола… Может быть, у вас с офицерами Корпуса[v] остался тлеющий конфликт ещё со времён пребывания в Российской Империи? В чём суть вашего конфликта… хм, если можно, с менее философскими формулировками.
— Понимаете, Алекс… я могу вас так называть? — осведомляется жандарм, доставая папиросы и закуривая, — Я не слишком-то доверяю прессе… профессиональный цинизм, сами понимаете. Но я не могу не спросить вас, раз уж такие материалы появились у наших репортёров…
Он делает драматическую паузу, но видя, что я не собираюсь как-то оправдываться, не понимая сути вопроса, продолжает, не слишком хорошо скрыв раздражение.
— Всё эти… — капитан скорчил гримасу, — слухи. Понимаете? Якобы вы в России сделали что-то не вполне достойное, и потом русские офицеры, не считая уместным воздействовать на вас законными методами или вызвать на дуэль, действуют столь… радикально?
— Если только в политическом смысле, — пожимаю плечами, не обращая внимания на боль, — Назвав Дом Романовых, а вместе с ним и значительную часть российской аристократии и чиновничества Говорящими Жопами, я, некоторым образом, нанёс им несмываемое оскорбление. Хотя…
Снова пожимаю плечами.
— … полагаю, что не сказал ни слова неправды — если толковать мои слова метафорически.
— А я-то думал! — восторженно захихикал капрал в своём углу, — Жопы, ха! Говорящие!
Осёкшись под взглядом начальника, он продолжил хихикать беззвучно, глядя на меня таким взглядом, будто собрался брать у меня автограф сразу после допроса.
— Хм… — глубокомысленно заметил капитан, давя усмешку, — Это интересно… Однако, насколько мне известно, у вас и во Франции произошёл конфликт с командованием Легиона, и уже, как я понимаю, по другому вопросу.
— Совершенно верно, капитан, — спокойно соглашаюсь с ним, — столкнувшись с русскими военными рабочими и немного разобравшись в ситуации, я попытался хоть немного исправить положение, но столкнулся с нежеланием что-либо делать.
— Однако… — усмехаюсь сухо, — если я могу понять… Понять, но не простить (!) служителей французской Фемиды, на которых было оказано чудовищное, просто беспрецедентное давление — как со стороны ряда видных французских политиков, так и общественности, изрядно разогретой этими самыми политиками. Но вот понять офицеров…
— Нет, месье капитан, — качаю головой, — не могу! Я считаю, что именно офицеры Корпуса виноваты в том, что не сумели удержать дисциплину среди рядовых. Не сумели нейтрализовать агитаторов и объяснить солдатам цели войны. Не сумели объяснить, что война уже заканчивается, и именно от них во многом зависит, как её окончание встретит Россия. Не сумели объяснить, что в противном случае все колоссальные потери будут напрасными.
— Интересная точка зрения, — нейтрально заметил жандарм.
— Уж какая есть, — отвечаю равнодушно, — Но главное даже не то, что офицеры Корпуса не справились со своей работой, а в том, что они умыли руки, понимаете? Вместо того, чтобы принять свою вину и попытаться исправить ошибки, они отошли в сторону и отказались хоть как-то помогать своим солдатам.
— Бунтовщикам, — сказал капитан.
— Бунтовщиками, — соглашаюсь с ним, — Но даже бунтовщики — это их солдаты, за которых офицеры несут прямую ответственность. А эти…
Чувствую, как на лицо вылезает кривая усмешка.
— … мало того, что умыли руки, так они ещё и начали мешать тем, кто занялся судьбами солдат! А я…
— … ткнул их мордами в собственное дерьмо, и они никогда этого не простят!
Задумчиво покивав и затянувшись в последний раз, жандарм спохватился, снова натягивая маску недоверчивого служаки, подозревающего меня во всех грехах.
— Есть что-то помимо политики? — с акцентированной скукой интересуется капитан, давя окурок о дно латунной пепельницы, и опираясь подбородком на волосатый, мосластый кулак с расплющенными мозолистыми костяшками.
— Ставки на спорт, — отвечаю, не раздумывая ни единой секунды, — С точки зрения букмекеров я очень нестабильная и неудобная фигура, которую почти невозможно просчитать, а сам факт